Я стоял перед ним, переминаясь с ноги на ногу.

— Ну иди, иди… Неинтересно тебе со мной, правда? С Ириной интересней, я понимаю… Сам себе, веришь, удивляюсь. Это за что такая краса мне, старому пню, досталась? У тебя, правда, бывали не хуже. Ох и завидовал я тебе! М-да… Значит, он где-то здесь сидит. А виду не показывает. Сейчас, что ли, позвонить или утром, когда голова прояснеет? Вот как скажешь, так и сделаю! — хитро улыбнулся он.

— Утром, конечно, — сказал я, переминаясь все нетерпеливее. — Оно вечера мудренее.

— Это как сказать… — зевнул и потянулся он. — Мало ли что до утра может приключиться. Ну ладно, иди, вижу, надоел. Иди, а утром разберемся. Вот теперь я засну. А то все думал: «Неспроста там у вас погода испортилась!»

Я вышел в гостиную. Ирина разливала кофе. При моем появлении прикрыла полой халата колено. «Черт возьми! — думал я, присаживаясь напротив. — На что меня все время подталкивают? И кто именно?»

Не она же… Я откровенно, ничуть не скрываясь, любовался ее светло-русыми волнистыми волосами. Похоже, никогда их не красила. И практически никакой косметики. Чуть-чуть подведены глаза, и только.

— Наверно, находите во всем этом некую двусмысленность, если не провокацию? — улыбнулась она мне. — Куда-то завезли, пристают с расспросами… Как вы согласились только, до сих пор удивляюсь!

— Преступника тянет на место преступления, — сказал я. — Это во-первых.

— А во-вторых? — сощурила она свои огромные темно-серые глаза, которые только сейчас удалось разглядеть при сильном свете большущей люстры.

— Не мог вам отказать, — сознался я.

— Но вы были не один, — продолжала она игру, говоря вполголоса и немного волнуясь. — Конечно, вас окружают красивые женщины. Роман Романович рассказывал мне о вашей жене. Какая-то необычная история с ней связана.

— Да уж, куда необычней… — Я чувствовал, что мой взгляд становится все более откровенным. Меня влекло к ней все сильнее. Даже голос охрип. Но я пока сдерживал себя, прислушиваясь к тому, что доносилось из спальни. Она поняла это, усмехнулась, показала глазами на дверь, ведущую наверх. Потом встала и пошла туда, не оглядываясь.

Я поднялся за ней следом. Это была большая библиотека, где вокруг только книги и старое, хорошо пахнущее и немного скрипучее дерево.

— На самом деле это мой дом, — сказала она.

Я присвистнул. Ай да Цаплин.

— Я знаю, о чем вы только что подумали, — сказала она, садясь в кресло и приглашая сесть напротив.

Здесь она чувствовала себя в большей безопасности. Пара старых кресел, стремянка, небольшой столик, потертый ковер. И море книг.

— Интересно, о чем? — спросил я.

— Ну, что я польстилась на его популярность, положение… И даже на эту дачу. Вы ведь решили, что это его дом, не так ли?

— Как-то не задумывался, — признался я. — А вот то, что у него жена, дети, — думал, да. Особенно когда вас увидел в окно.

— Я тогда страшно испугалась, — призналась она. — Это было так неожиданно. Вот только что он уехал, просил, чтобы как следует закрылась. Он как раз собирался после редакции и концерта домой…

— Я это слышал, — сказал я. — К жене и детям.

Она усмехнулась, покачала головой.

— Вот даже сейчас вспомнила и будто снова пережила тот страх.

— А может, я до сих пор вам его внушаю? — спросил я.

— В какой-то мере… — сказала она, не отводя глаз. — Странно, он говорил, что вы всего лишь простой шофер, грубый, невежественный, не знающий нот.

— Так и есть, — сказал я. — Это сущая правда.

— Я думала, что он меня разыгрывает… Он это любит. После аварии он стал много пить, стал неестественно веселым. Но пусть это вас не обманывает… Еще он говорил, что вы трое, включая Андрея Андреевича, какие-то особенные, не как все.

— Перевоплощенные, — подтвердил я. — И сознающие это. А вы меня не боитесь? Раз я грубый, злоупотребляю силой…

— Он рассказывал, что вы силой отвозили его по ночам к Радимову, чуть не пытали его там…

— Ну уж это Роман Романович загнул. Какие еще пытки. Разве что морально-нравственные.

Она с минуту смотрела на меня широко открытыми глазами, потом засмеялась и махнула рукой.

— Да ну вас. Вы смеетесь… А вас я ничуть не боюсь. Вот здесь, в дедушкиной библиотеке, я никого не боюсь. Я была маленькой и любила сюда забираться, когда мне рассказывали там, в гостиной, что-нибудь страшное, а дедушка здесь трудился. Он всегда говорил: «Опять от чертей прячешься!» А когда училась в старших классах, приходила сюда реветь от несчастной любви. Вот такая я была романтически настроенная внучка у дедушки-академика… А теперь коллекционирую интересных людей. Составляю из них что-то вроде таблицы Менделеева.

— Понятно, — сказал я. — И в какую графу или клетку вы меня занесли?

— А все клетки уже заняты! — громко сказал сзади Цаплин, так что я вздрогнул. И замер, будто меня застали врасплох.

Ирина, по-моему, ничуть не испугалась, только немного покраснела. Тишина показалась оглушительной, как взрыв на ромашковом лугу, оказавшемся минным полем.

— Что это вы тут без меня секретничаете, а? — Он по-медвежьи обнял Ирину, притянул к себе. — Ты же знаешь, что не могу без тебя заснуть. Храпел, а сам думал: «На кого свою красавицу оставил! На Пашку Уроева! Да он любой мозги запудрит…» Признавайся, о чем тут без меня любезничали? Жаловалась, поди, какой я тиран и сексуальный террорист! Но до Пашки мне далеко! — захохотал он, прижимая ее к себе все сильнее.

Она отворачивала лицо от его жадных губ, пытаясь высвободиться.

— Стыдно ей, видишь, стыдно! — смеялся он, погружаясь лицом в вырез ее халата.

— Пусти же! — оттолкнула она его и спустилась вниз, на ходу поправляя волосы.

— Кофе там еще завари! — крикнул он вслед. — Все равно спать не придется.

Потом повернулся ко мне. Пальцы его продолжали подрагивать.

— Вот что я без нее? — спросил он. — И кто? И кому нужен? Да только хозяину твоему и нужен. Думал: бросит, когда в реанимации оказался, семья давно отшатнулась, как любовь наша несуразная приключилась… А она хоть бы что. Ночами дежурила, диссертацию забросила. Вот где самая любовь началась! Уже одного ни на шаг. Верит, что, если бы со мной тогда поехала, ничего бы не случилось, представляешь!

— Можно позавидовать, — искренне сказал я. — Во всяком случае, поздравляю.

— Ну, идем вниз! — хлопнул он меня по плечу. — Теперь какой сон! Я, Паша, так всегда с тех самых пор, как ты меня покалечил. Минут десять подрыхну, и — как стеклышко. Но потом снова в койку тянет. И это, потенция возросла до неприличности! — Он снова захохотал. — Так что я твой должник, дорогой ты мой!

Мы сели внизу за стол, на котором уже появились печенье и сладости.

— Веришь, иной раз сам себе завидую… Иной раз думаю, а не Радимов мне ее подослал? Чтобы отвлечь от кляуз, инвектив и наветов? Мол, не валяй дурака, Роман Романович! Пользуйся. И оставь в покое высшие инстанции. Я бы и сам отстал. Теперь-то все видят настоящую цену его казуистике. Кто он теперь, Радимов? Да никто. Ну это ладно, меня другое волнует. Зачем он тебя ко мне подослал?

— Ты же сам пригласил Павла Сергеевича! — остановилась Ирина с кофейником в руке. — Ты что?

— Ну, сам не сам… — отмахнулся он. — Может, так все подстроено, что не пригласить было нельзя? Ну, как Паше было нельзя не догнать меня на том самосвале? Дальше — почему в дом не вошел, не постучал, а по задам лазил да по окнам подглядывал? И самосвал — откуда взялся вместе с бульдозером? Раньше-то не было! Как и сейчас. Там же никто не работал и не работает! А тяги подпиленные? Откуда кто знал, что тебе в башку стукнет за мной гнаться? Вот давай сами промеж собой, без милиции, разберемся?

— И без Радимова? — спросил я. — Вам не кажется, что его сейчас очень здесь не хватает…

— Нужен он больно… — отмахнулся он. — Откуда я знаю, может, тебя на гастроли эти послали, чтобы ты меня добил? Довел дело до конца? Вон сколько вопросов скопилось, пока не виделись! — Он снова Захохотал, стуча кулаком по столику.