Шорох листвы и сдавленный шёпот раздавались от дома, возвышающегося чуть в стороне. Миновав грядки с помидорами и капустой, круглые кочаны которой, словно футбольные мячи, ровными рядами лежали на земле, Витька обнаружил утоптанную тропинку, ведущую от дощатого сортира – притулившегося в углу огорода рядом с кустом бузины – к бревенчатому дому, глухой стеной выходящему на огород.

Витька прошёл по тропинке. Потом вдоль дома, чуть касаясь стены кончиками пальцев, ощущая подушечками бархатистую гладкость и тепло древесины, прогретой за день на жарком летнем солнце. В темноте казалось, что это тёплый бок огромного добродушного животного. Иллюзию усиливала выбивающаяся кое-где пакля, которой конопатили щели между брёвнами. Её длинные нити вполне могли сойти за мех какого-нибудь доисторического мамонта. Казалось, что он сейчас заворочается во сне, отфыркиваясь и отгоняя надоедливых комаров, звенящих над ухом.

Завернув за угол, Витька попал в сад, где и обнаружил приятелей. Юрка стоял под деревом. Прямо над его головой, в развилке двух самых толстых ветвей, копошился Валерка. Нашарив в темной листве яблоки, он рвал и рассовывал их по карманам куртки, а часть кидал вниз в подставленный Юркой подол футболки. Но иногда он промахивался, и яблоки летели на землю или Юрке в голову. Тот только тихо ойкал и тёрся лбом о плечо, но подол футболки не отпускал.

Мишка крутился рядом. Он уже оборвал яблоки, что висели в пределах вытянутой руки и, запихнув их за пазуху заправленной в штаны футболки, теперь подбирался к тем, что росли выше. Тяжело подпрыгивая, словно перегруженный «кукурузник» взлетающий с убранного картофельного поля, он пытался дотянуться до ветки, на которой сидел Валерка. Яблоки под футболкой подпрыгивали вместе с ним, больно ударяя по рёбрам. Но Мишка, не обращая внимания, продолжал прыгать. В конце концов он зацепился за толстый сук и повис, подтягиваясь как на турнике. Яблоня качнулась и склонилась под его тяжестью. Ветка громко ударилась в окно выходящее в сад и с надсадным скрежетом проехала вниз, царапая стекло.

– Валим! – Мишкин голос от страха сорвался на визгливый фальцет, как-то особенно тревожно продолжив неприятный скрежет по стеклу.

Одновременно Мишка разжал пальцы, выпустив ветку, и с низкого старта рванул в сторону лаза в заборе.

Чуть не до икоты испугавшись неожиданного шума, Валерка засуетился и попытался спрыгнуть следом, но не удержался на качающейся от Мишкиных кульбитов ветке. Нога заскользила по гладкой коре, и он полетел прямо на зазевавшегося Юрку.

Послышались маты и приглушенный стон.

– И-извини, – Валерка забарахтался, пытаясь встать, упираясь одной рукой Юрке прямо в живот, а другой в грудь.

– Блин, да слезь ты с меня, кабан, – Юрка захрипел и закашлялся.

Он уже стал задыхаться, когда тяжесть наконец исчезла, и вместо бестолково и испуганно барахтающегося Валерки над ним склонился Витя.

– Ты как? Идти можешь?

– Могу, – Юрка кивнул, с трудом поднимаясь и провожая взглядом Валерку, убегающего вслед за скрывшимся за углом дома Мишкой.

Что произошло дальше, Юрка и Витя поняли не сразу.

Из-за сложенного венцом угла дома вынырнул Мишка, и с криком «Шухер, там мужик» на полной скорости столкнулся лоб в лоб с летевшим навстречу Валеркой. Тот громко охнул и подпрыгнул на месте. Тут же в прыжке развернулся на сто восемьдесят градусов, словно гимнаст на показательном выступлении, и, не задерживаясь, побежал в противоположную сторону. Теперь он был впереди, а Мишка остался в арьергарде.

Следом за Мишкой из-за дома плавно выплыл яркий уголёк сигареты, сразу привлекая к себе внимание. И лишь потом мальчишки разглядели широкоплечий мужской силуэт. Мужчина двигался спокойно и неторопливо, видимо, ещё не заметив незваных гостей.

В это время Валерка, пробежав вдоль стены, скрылся за противоположным углом. Там, где находились двор и крыльцо. Но вдруг во дворе вспыхнул свет, показавшийся особенно ослепительным после кромешной тьмы под деревьями. В его яркой полосе, словно бабочка бьющаяся о лампу, беспорядочно заметалась Валеркина тень, а потом появился он сам. Кинувшись обратно в сад, он опять столкнулся лбом с несущимся навстречу Мишкой. За Валеркой, чуть не наступая на пятки, следовал дед в фуфайке и кальсонах. И с ружьём в руках.

Витька с Юркой так и стояли под яблоней, не успевая ориентироваться в изменяющемся каждую секунду местоположении друзей. И только вертели головами, следя за их метаниями между дедом, матерящим их на все корки, и мужиком, который ржал в голос раскатистым басом.

Но этот забег не мог продолжаться вечно. Витька, оценив ситуацию, решил, что смеющийся мужик безопаснее деда с ружьём. Громко скомандовав: «К забору», – прошмыгнул мимо мужчины, обходя его по небольшой дуге, подавая пример остальным.

3 глава

***

Деду Василию не спалось. После почти пятилетнего отсутствия в гости приехал племяш Антоха – единственный сын его сестры Марьяны. Последний раз они виделись на её похоронах, и сейчас дед разволновался встречей. К тому же они засиделись допоздна. Ну и, чуть выпили – не без этого – давно припрятанной дедом для подобного случая магазинной водки. Вспомнили родных, поделились новостями, обсудили политическую обстановку в стране и мире вообще. Но больше всего они говорили об армии.

Антоха, а вернее Антон Михайлович Звонарёв – кадровый военный, воевал в Афгане и Чечне, а у деда Василия за плечами была Великая Отечественная. Будучи девятнадцатилетним мальчишкой, он прошагал пол-Европы в составе пехотного полка. И теперь дед Василий – впрочем, как любой мужчина, прошедший армию – мнил себя великим знатоком стратегии и тактики. Антон только посмеивался над горячностью деда, его устаревшими представлениями о ведении боевых действий и непониманием ситуаций в горячих точках, но разъяснять суть происходящего не торопился и в бутылку не лез, а лишь слегка подначивал, радуясь, что с годами задора у деда Василия не убавилось.

Разошлись они затемно, и теперь дед беспокойно ворочался за печкой.

В этот узкий закуток, куда помещались только односпальная кровать и стул, он перебрался после смерти жены. За пятьдесят лет, что они прожили вместе, широкое супружеское ложе – украшенное никелированными шишками на кованых спинках и огромной мягкой периной – подаренное им на свадьбу родителями его Алевтины, настолько прочно ассоциировалось с женой, что уснуть на нем одному было сложно. И только в тёмном запечке, по необъяснимым причинам, дед Василий не чувствовал себя одиноко.

Но сегодня душу бередили воспоминания об ушедших годах. И дед Василий, борясь с накатившей бессонницей, вздыхал, кряхтя поворачивался с бока на бок, стараясь сильно не скрипеть панцирной сеткой старой кровати, и прислушивался к звукам дома.