– Ну не пробовал. И что? Я и так вижу – спелые яблоки или нет.

– Ага. На расстоянии определил. Эксперт-агроном.

– А в глаз? – Мишка угрожающе двинулся к насмешнику.

– Хватит базлать, – прервал их ссору Витька. Сыто икнув, он лениво отвалился на песок. – Чего спорить-то? Надо слазить и проверить.

– А если поймают, – опасливо заметил Юрка.

– Чё, сдрейфил? – сам Мишка, в отличие от того же бесшабашного Витьки, не отличался храбростью, но он тщательно скрывал эту слабость, недостойную мужчины. И поэтому часто подначивал пацанов на шалости и никогда не упускал возможности уличить в трусости других. – Смотри, штаны уже мокрые. Обоссался от страха.

– Заткнись, – огрызнулся Юрка. – Ты, если что, в город свалишь, а меня мать прибьёт, если поймают.

Он не хотел, чтобы ребята, а особенно Витёк, заподозрили его в трусости. Но и гнева матери, в случае их поимки, тоже опасался. Когда Юрка был ещё совсем маленький, отец отсидел год в колонии за кражу овса. И мать до смерти боялась, что Юрка может пойти по его стопам. Яблоки – это, конечно, не совхозный овёс, но она любое воровство считала смертным грехом, ведущим на кривую дорожку. И за это вполне могла отходить по спине и ногам старыми вожжами, которые висели в сарае ещё со времён, когда отец работал конюхом в совхозной конюшне.

– Да кто тебя поймает? – Мишка презрительно выпятил губу, демонстрируя превосходство. – В доме, кроме деда, никто не живёт. А он старый, да ещё и глухой.

– Ну всё, договорились, – подвёл итог Витька. – Вечером после заката собираемся у Мишкиного дома, он ближе всех к Нагорной.

Хотя в их компании все были, с первого взгляда, на равных, но чаще всего решающее слово оставалось за ним. Приятели безоговорочно признавали его негласное лидерство и организаторские способности.

– Ты с нами?

Юрка, не желая больше спорить, нехотя кивнул.

2 глава

***

– Ну и где этот дед живёт? – Витька тихо матюгнулся, врезавшись в спину остановившегося Мишки. – Хули молчишь? Заблудился?

– И ничего не заблудился, – огрызнулся тот, напряжённо вглядываясь в темноту. – Просто при свете дома выглядели немного по-другому, а сейчас они все одинаковые.

Из всей компании, собравшейся днём на берегу пруда, на «дело» отправились только четверо. Неразлучная троица – Мишка, Витёк и Юрка – и пацан, подвергший сомнению спелость яблок – то ли Валька, то ли Валерка – Витька не помнил точно его имени. Остальные, скорее всего, струсили. А может, родители не пустили их так поздно на улицу.

Прождав возле Мишкиного дома лишние полчаса сверх оговорённого для встречи времени, парни отправились на Нагорную, которая находилась довольно далеко от мест их обычных прогулок. В эту часть села никто из них без особой на то надобности не совался. А если и случалось кому-то бывать здесь, то только днём. Вечерние прогулки были чреваты столкновением с местными. Село – как впрочем, наверно, и любой населённый пункт – было негласно поделено между пацанами, и чтобы безнаказанно пройти по чужой территории, требовалась веская причина. А обнос сада таковой никак не являлся.

И теперь парни брели в темноте по незнакомым улицам, насторожено оглядываясь, без конца спотыкаясь и тихо матерясь. Фонари в посёлке уже года два как горели только в центре – возле правления и клуба – на остальных улицах освещения не было – либо перегорели лампы, и у совхоза не было денег, чтобы их заменить, либо местные умельцы и вовсе поснимали провода.

Витьке уже стало казаться, что они пошли на второй или даже третий круг. По крайней мере, резная лавочка под большим кустом сирени, возле которой они сейчас остановились, была точной копией той, на которой он, минут двадцать назад, завязывал шнурок на кроссовке.

– Блядь, нихуя не видно. Хоть глаз выколи, – громким шёпотом выругался Витька, ткнувшись в очередной раз Мишке в спину.

За забором, срывая глотку, злобно залаяла собака. Её подхватили в соседних дворах. Местные шавки, одна другой громче, старались показать хозяевам, что те не зря их кормят.

– Тише ты, – зашипел Мишка. – Всех перебудишь.

– Не пизди. Сам говорил, что дед глухой. Так что хуй его разбудишь.

– Витя, а материться нехорошо. Так мама Рая говорит.

– Блядь, кто тут? – Витька резко оглянулся, ориентируясь на писклявый голосок, и щёлкнул зажигалкой, напряжённо вглядываясь в темноту. И тут же схватил за шкирку шагнувшего навстречу Лёшку, встряхивая его, словно нашкодившего щенка. – Какого ты тут делаешь?! Ты как сюда попал, придурок?! Хули за нами увязался?!

– Витёк, поосторожней, – Юрка опасливо тронул рассерженного приятеля за плечо. – Ты ж малого так придушишь.

Выругавшись, Витька чуть ослабил захват, хотя тянуть за шиворот не перестал. Лёшка стоял покорный и тихий, даже не пытаясь вырваться. Он почти не шевелился, лишь чуть переминался на цыпочках, стараясь встать повыше – так ворот рубашки меньше врезался под горло, и можно было дышать почти свободно.

Правда пуговица неприятно давила под подбородок, но Лёшка думал, что всё это ерунда, главное, чтобы Витя перестал сердиться и разрешил остаться.

– Долго вы ещё собираетесь разборки наводить? – Недовольно заворчал Мишка. – Скоро луна взойдёт. Будем как на ладони. Дай ему поджопник, и пусть домой валит.

– Он же заблудится, – вступился сердобольный Юрик.

– И что? – Мишка удивлённо глянул на приятеля, вернее на его силуэт, тёмным пятном виднеющийся на фоне дощатого забора. – Тебе-то какое дело?

– Он пойдёт с нами.

– Витёк, ну ты чего? Куда с поциком? – возмущённо затараторил Мишка, чуть задыхаясь от волнения. – А если убегать придётся? Его же сразу поймают, и он нас сдаст.

– Не сдам, – пискнул Лёшка и обижено засопел.

– Тоже мне, Мальчиш–Кибальчиш выискался. Вали домой, мелочь.

– Захлопнись. Я сказал, шкет пойдёт с нами. А ты сильно не радуйся. Дома я с тобой ещё разберусь, – Витька отпустил ворот рубахи и, отвесив небольшого леща, подтолкнул Лёшку вперёд. – От меня ни на шаг. Понял?

Лёшка с готовностью кивнул, нимало не заботясь – сможет ли собеседник разглядеть в темноте его жест.

Даже не пытаясь спорить, Мишка пожал плечами и молча пошёл вперёд.

Собаки наконец успокоились. Только одна в конце улицы всё ещё взлаивала лениво. Но вот и она замолчала. И теперь кроме стрёкота сверчков в траве, ничто не нарушало тишину ночи.