Но, несмотря на острые камешки – даже через задубевшую кожу больно жалящие босые ступни – мальчик не останавливался, чтобы обуться. Он боялся, что подростки – небольшой кучкой столпившиеся в конце проулка и поглядывающие на него кто раздражённо, а кто недоуменно – ждать не будут.

Он уже почти добежал до цели и готов был облегчённо вздохнуть, но тут крючок, прикреплённый к обмотанной чёрной изолентой ручке удочки, вдруг отскочил и, качнувшись из стороны в сторону, зацепился за старенькие шорты. Мальчик дёрнулся, пытаясь освободиться от неожиданной помехи. Крючок тут же взлетел вверх, и клочок темно–синей ткани маленьким комочком повис в воздухе. Остановившись как вкопанный, мальчишка изогнулся, заглядывая за спину, и недоуменно уставился на просвечивающую через прореху незагорелую кожу. Потом растерянно и как-то жалобно взглянул на одного из подростков – высокого паренька лет пятнадцати, с выгоревшими на солнце льняными волосами – ожидая от него то ли подтверждения случившегося, то ли сочувствия, и сморщил нос, собираясь заплакать.

Подростки отреагировали по-разному: кто-то смотрел равнодушно, кто-то сочувственно, некоторых это развеселило – раздались приглушенные смешки. Белобрысый стоял молча, засунув руки в карманы потёртых джинсов и недовольно поджав губы. Какое-то время он сверлил взглядом хлюпавшего носом мальчика, потом раздражённо пожал плечами и развернулся к нему спиной, собираясь продолжить путь.

Но не успел он сделать и двух шагов, как метрах в пятидесяти от него, в доме с бело-голубыми ставнями и высоким штакетником вдоль палисадника, открылась калитка, и на улицу выглянула чуть полноватая женщина в синем ситцевом сарафане, открывающем округлые плечи. Приложив козырьком руку к глазам, она, щурясь от яркого солнца, окинула внимательным взглядом переулок и, оценив ситуацию, не терпящим возражения зычным голосом окликнула его:

– Ви-итя-а! Возьми Лёшика с собой.

Подросток резко затормозил и, закатив глаза к небу, беззвучно зашевелил губами. По выражению лица можно было догадаться – в его тираде не было ни одного цензурного слова.

– Ну, мам, – недовольно протянул он, оборачиваясь, но, наткнувшись на строгий взгляд матери, понял, что просто так она не позволит отвязаться от мальчишки, и попытался воззвать к голосу разума. – Он штаны порвал. Куда с дыркой на жопе? Я чё, позориться с ним буду?

– Ничё. Не на танцы собрался. Кто там, на пруду, будет вас разглядывать. А штаны я вечером зашью, – грозно взглянула на него женщина. Потом кивнула застывшему в ожидании, готовому вот-вот разреветься мальчику, и почти пропела ласковым голосом. – Иди, Лёшик, с Витей. А ты смотри там за братом.

Голос матери – когда она обратилась к старшему – опять изменился, став строгим.

– Схуя ли он мне брат? – заворчал подросток, но так чтобы мать не услышала. – Навязался на мою голову.

Лёшка последний раз на всякий случай хлюпнул носом, но видя, что наказания не будет, и старшие мальчики всё же берут его с собой, расплылся в щербатой улыбке, обнаруживая отсутствие верхнего резца, и вприпрыжку побежал за компанией подростков, направившихся в сторону совхозного пруда.

***

– Витёк, откуда этот шкет взялся? У тебя вроде братьев не было?

Подростки лежали, лениво раскинувшись на песке. Полуденное солнце, стараясь укусить побольнее, нещадно пекло. Но они будто и не замечали этого. Наплескавшись в тёплой, как парное молоко, мутной воде совхозного пруда, они с удовольствием подставляли его безжалостным лучам загорелые до темно-коричневого отлива тела.

– Мать по весне с одним мудаком сошлась, а у него вот такое уёбище. Теперь меня заставляют везде с ним таскаться. Вот кто за ним до этого следил?

Витька раздражённо дёрнул ногой, сгоняя надоедливую муху.

– М-да, не повезло, – равнодушно бросил похожий на цыгана Мишка, лениво потягиваясь.

– У тебя, значит, теперь есть отчим и брат? – оживился другой его приятель – смешливый и непоседливый Юрик.

И, дождавшись недовольного кивка, с интересом спросил:

– А что отчим? Не достаёт?

– Пусть только попробует, – Витька выпятил грудь и согнул в локте руку, демонстрируя бицепс, неплохо накачанный для его возраста.

Мишка посмотрел немного завистливо, а Юрка ткнул пальцем и уважительно цыкнул. Насладившись реакцией приятелей, Витька расслабился и опять улёгся на спину, закинув ногу на ногу, и ворчливо пробормотал:

– Мать говорит, дом мужского внимания требует. Ну, в деревне ладно. У бабы Зины дом, конечно, ещё крепкий, а вот сарай уже заваливаться начал. Только ведь года через два я и сам бы всё поправил. Вот чё, потерпеть не могла? А в городе так вообще проблем нет. Много ли в квартире мужской работы? Что я, выключатель не смогу починить? Или там полку какую прибить. Разве нам вдвоём плохо было? Нет ведь. Нашла себе мудака… Вообще-то он всё больше молчит. Правда, когда напьётся, совсем дурной становится. Но к нам с матерью не лезет, своего начинает строить. Поначалу попытался и меня воспитывать, да я быстро ему показал «кто из ху». Сказал, что он мне не батя, чтобы меня воспитывать. А будет лезть, мы его с пацанами возле гаражей встретим, вот тогда и поговорим. Теперь он на меня внимания не обращает, только своего уёбыша достаёт. Да и тут мать ему не даёт сильно развернуться. Защищает мелкого, как родного.

Витька приподнялся, облокотившись на предплечья, и покосился на мальчишку.

Тот, путаясь в леске, пытался забросить удочку с берега. Долго сосредоточенно примеривался, потом широко, от плеча, размахнул удилищем – чуть не зацепив крючком уже и так пострадавшие шорты – и немного неуклюже выбросил вперёд. Внимательно проследил за шлёпнувшимся в воду поплавком и быстро-быстро что-то зашептал себе под нос – то ли ругаясь, то ли колдуя на большой улов.

«Ну что за идиот?» – Витька смотрел, недобро щуря глаза.

Словно почувствовав его пристальный взгляд, Лёшка обернулся и, перестав бормотать, обезоруживающе улыбнулся. И Витька вдруг смутился, будто его поймали за чем-то постыдным. И от этого разозлился ещё больше.

Пацан напрягал его с первого дня. Он казался до неприличия наивным и чистым. В доверчиво распахнутых глазах словно жило ожидание чуда. Будто он каждую минуту ждёт, что вот сейчас произойдёт что-то сказочно-хорошее. А когда он смотрел на окружающих людей, его взгляд говорил: «Я знаю, ты хороший. Я верю тебе».

И всё время улыбался как малахольный: отцу, Витькиной матери, самому Витьке и даже старой соседке – вреднющей бабе Мане. Но Витька в свои неполные шестнадцать давно уже не верил, что в наше время, когда даже двухлетний ребёнок знает свою выгоду, кто-то может быть бескорыстно-искренним, и каждый раз ждал подвоха. Конечно, мотивы пацана Витька мог понять – родной отец обращал на Лёшку внимание, только «приняв на грудь». И то только для того, чтобы в очередной раз отругать или шлёпнуть тяжёлой мозолистой ладонью по заднице. Было ясно, что заступаться за сына, в случае чего, он точно не будет. Поэтому положение Лёшки в новой семье полностью зависело от того, как к нему отнесутся мачеха и её сын.