Гавань располагалась вниз по течению за стенами города и представляла собой сооруженные на скорую руку сараи. За последние несколько лет Антье не раз осаждали, и никто не желал тратиться на строительство, если имущество потом нельзя будет защитить. Все твердо верили, что новый патриарх отомстит городу за пережитое унижение и полученные раны.

Совершенный сразу же пустился на поиски собратьев-мейсалян, и они отыскались во множестве. Граф Реймон превратил свой город в настоящее прибежище для ищущих свет: он знал, что эти люди будут биться, когда явятся солдаты патриарха. Но никого из местных мейсалян совершенный не знал – ни лично, ни через кого-то, – а незнакомцам не доверял из-за опасений за свой ценный груз.

Зима уже оскалила зубы, и бездомным оставаться не хотелось.

На берегу моря было тепло, но, когда суденышко поднялось на несколько миль по реке, сразу похолодало. По Джобу плавал лед. Брат Свечка переночевал на улице, но одного раза ему хватило.

Слишком он стар для подобных приключений.

Свечка отправился в мейсальскую церковь, где помогали нуждающимся. Церковь! Чудо чудное. У мейсалян не было церквей. Но именно этот храм отобрали у бротских епископальных чалдарян из-за непотребств, творимых священниками. Для пущей острастки граф Реймон передал его местной мейсальской общине, и там устроили больницу и ночлег для беженцев.

Совершенному дали тоненький матрас, набитый соломой, и налили в миску для подаяний суп из общего котла. Человек, разливавший суп (судя по запаху, дубильщик), принялся извиняться:

– Обычно у нас похлебка наваристее, брат, и наливаем сколько хочешь, но в последнее время слишком много народу. Холод ведь какой. И большинство не мейсаляне. Но если говорят, что до́лжно, мы их не гоним.

– Правильно. В сердце нашей веры – милосердие, – отозвался Свечка, но его мирская сущность напомнила: в том-то и опасность.

Среди отчаявшихся оборванцев, жаждущих укрыться от холодов и Ночи, наверняка есть и шпионы Конгрегации – составляют тайком свои списки.

Три дня монах приглядывался, что да как, и в конце концов уверился: в этой части Коннека никто, сбившись с ног, не разыскивает Шарда анде Клэрса, известного также как брат Свечка. Те, кто хотел помешать ему встретиться с графом, видимо, затаились и ждут, пока совершенный сам не покажется.

Изо дня в день брат Свечка выходил утром просить подаяния. Он опирался на палку, нарочито хромал и прикрывал повязкой один глаз. Борода его и волосы пожелтели от грязи. Скрыть свои годы и бедность совершенный никак не мог, поэтому преувеличивал их. Сначала монах хотел еще и безумие изобразить, но сдержался. Назвался он братом Непорочностью, – что бы он ни делал, испортить репутацию этого человека было просто невозможно.

Однажды утром Свечка присел на ступени сожженного собора – передохнуть на минуточку, и его сморило.

Проснулся он оттого, что кто-то тыкал в него палкой. Заспанный Свечка поднял голову и увидел перед собой троих горожан. Судя по одеянию, один из них был новым епископом, присланным из Брота. Его спутник как раз и тыкал в старика дубинкой. Монах успел удивиться: неужели кто-то еще согласился принять должность епископа Антье? Во владениях графа Реймона дурные епископы жили недолго. А ехать сюда к такой опасной пастве соглашались лишь худшие из худших, особенно после того, как Непримиримый отменил в Антье архиепископство. Видимо, надеялись разбогатеть, когда церковь наконец одержит победу.

– Фу! – поморщился мужчина с дубинкой. – У него из-под повязки течет.

– Тогда разговаривать с ним не будем. Отдубасьте его и гоните прочь.

– Прекрасная мысль, – поддакнул вдруг материализовавшийся за спинами троицы всадник. – Только отдубасим мы черную ворону.

Брат Свечка поднял голову и увидел веселые глаза Бернардина Амбершеля. Монах не желал, чтобы кого-нибудь избили, но заговорить не посмел.

Люди епископа узнали Амбершеля, но все равно попытались воспротивиться. Подъехало еще несколько всадников.

– Отметельте его как следует, парни, – приказал Амбершель. – Пусть запомнит это место. Когда сделаете свое дело, я ткну его мечом. Если завизжит – велю и вас отлупить.

Епископ приехал в Антье недавно и решил, что сможет своими угрозами запугать самого храброго охотника на священников в этой части Коннека.

Амбершель ударил его ногой по зубам.

– Ах, ты так? Значит, я тебя прямо сейчас убью, чтоб потом не ждать удара в спину. – С этими словами Бернардин выхватил меч из ножен.

Брат Свечка прикусил язык.

– У меня случился приступ милосердия, – вдруг передумал Амбершель. – Епископ, злобный ты падальщик, еще раз меня оскорбишь – лишишься головы. Предупреждать не стану – чик, и все. И в собор не суйся. Это памятник всему тому злу, которое учинили в Антье по воле Брота.

Церковники поковыляли прочь. Епископа хоть и не избили, но кровь из разбитых губ у него текла. Амбершель опустил взгляд на старика:

– Так я и думал. Идемте с нами. Или хотите верхом?

– Лучше пусть все думают, что я ваш пленник.

– Хотите, чтобы мои парни вас поколотили для наглядности?

– Можно так не усердствовать.

– Жаль, – рассмеялся Амбершель. – Хоть мы и не отдубасили эту ворону, я чувствую ваше неодобрение. Но вы же знаете: что бы мы ни делали, церковь задобрить нам не удастся. Так что, пока можно, помашу мечом.

Старик не ответил. Он знал, что следует возразить. Если множить зло, оно от этого добром не станет. Но Амбершель говорил правду: ничто, кроме разве что вмешательства самого чалдарянского господа, не помешает церкви учинить грандиознейшее в истории злодейство. Чем больше ходило разговоров о коннекском священном походе, тем больше слеталось стервятников.

Брату Свечке пришлось выдавливать из себя эти слова, но он все же сказал:

– Возможно, вы и правы, Бернардин. Может, нам следует сделать так, чтобы они не забывали: разорение Коннека ни к чему хорошему не приводит.

– Пойдемте, совершенный, а то прохожие уже гадают – пленник вы наш или приятель.

– Так, значит, это правда, – сказал Амбершель. – Вы действительно сбежали с побрякушками герцога Тормонда.

Рот у брата Свечки был занят – впервые за долгое время ему представилась возможность сытно поесть, но совершенный все же отвлекся на минутку и ответил:

– И вовсе я не сбежал. Меня Тормонд вынудил – не оставил выбора.

– Все это так глупо, что я, пожалуй, поверю. Лично не знаю старого Недотепу, но, наверное, именно так бы он и поступил, если б когда-нибудь на что-нибудь все же решился. Жаль, не прочитать теперь его письма.

– Жаль. Я все отдам вам – вы и думайте, как доставить это добро графу Реймону.

Амбершель рассмеялся своим, как он это называл, злодейским смехом:

– Нет уж, дедуля. Граф сейчас возле Вискесмента – придумывает, как бы насолить главнокомандующему, когда Безмятежный спустит того с цепи.

Совершенный покачал головой. Тут спорить бесполезно. Сотни раз доказывал он, что необходимо решить все мирным путем, но каждый раз мир был отвергнут.

– Думаете, они знают, что побрякушки у вас? – спросил Амбершель. – Те, в Каурене?

– Конечно знают. Зачем иначе им меня выслеживать?

– Ну, вы умеете вызвать расположение. Да и ваши проповеди.

Брат Свечка открыл было рот, чтобы возразить, но передумал.

Бернардин Амбершель, известный громила и злодей, вдруг сделался проницательным и вдумчивым.

– К Реймону отправлены гонцы, – ухмыльнулся громила и злодей. – Сразу трое – хоть один уж точно доберется. Тут иногда творятся странные вещи. Особенно по ночам.

В своих странствиях брат Свечка почти не сталкивался с такого рода затруднениями, хотя слышал страшные рассказы деревенских. Прежний главнокомандующий избавил Коннек от могущественных Орудий, но мелких не тронул. А их все больше являлось с севера, из-за этого оживилась и исконная коннекская нечисть. Все без исключения Орудия, похоже, с радостью готовы были выместить зло на первом попавшемся смертном.