Отвлечься хоть на мгновение могли позволить себе только самые могучие создания, остальных тут же пожирали.

Самая страшная участь ожидала тех, кто попадался огромной белой жабе, взгромоздившейся на верхушку ледяного мыса, который уходил вглубь моря на многие мили. Мыс этот каждый день с треском вырастал еще на ярд или два в длину и на несколько футов в высоту, или даже больше, если Ветроходцу удавалось поймать порыв ветра с крупицами силы или ухватить молниеносным языком оголодавшее Орудие, что подобралось слишком близко.

Вначале Ветроходца сопровождали поклонявшиеся ему люди, но почти все они погибли от холода и голода. Вокруг жабы лежали их замерзшие останки. Люди эти походили на ситтов – жителей крайнего севера из древнейших времен.

Но не все Посланцы Ветроходца сложили головы рядом со своим божеством. Одному семейству удалось воспользоваться тем, что Харулк отвлекся, и они сбежали в пролив Ормо на лодчонке, которую нашли во льдах. Беглецы были первыми Посланцами, кому удалось выскользнуть из-под власти безумного бога. Сила его оказалась небезграничной, а вниманием крепко-накрепко что-то завладело.

В божественном сознании Харулка Ветроходца осталось место только для голода – он жаждал вкусить силы, жаждал отомстить подлым младшим божествам, которые пленили богов из его собственного поколения.

Мимо торопливо струилось время срединного мира. Тех, кто уже столкнулся с Ветроходцем в иных краях, его теперешнее отсутствие только радовало.

Харулк сидел на кончике мыса, в пятистах футах над ледяной сине-фиолетовой водой Андорежского моря. От входа в Обитель Богов его теперь отделяло всего несколько миль. Он видел этот вход. Вода там выглядела чуть иначе. Харулк видел вход, но не мог до него добраться. У могучего и темного божества почти не осталось силы, и собрать больше не удавалось. Быть может, он не успеет добраться вовремя и помешать возвращению своих заклятых врагов.

Способен ли бог изведать отчаяние? Особенно тот, которому ведомо, каково это – тысячелетиями томиться в плену?

Может, и не способен. Но нечто весьма похожее на отчаяние, несомненно, крепло внутри Харулка, принося с собой понимание: у Орудий Ночи нет чувства времени, так необходимого недолговечным смертным, придававшим богам форму.

Харулка никто не прикрывал со спины – разве что ужас, который испытывали перед ним остальные. Среди замерзших насмерть Посланцев, оставшихся теперь далеко позади, лежало и несколько Крепночь-Избранников. Им тоже не хватило сил пережить ледяные мечтания измыслившего их божества.

Позади огромной белой жабы из ниоткуда появилось и спустя мгновение снова исчезло нечто. Еще дюжину раз промелькнуло за спиной назойливое присутствие, пока наконец холодный и голодный бог не осознал: там, вне поля его зрения, усердствует не Орудие Ночи.

Харулк Ветроходец начал поворачиваться и изменяться.

Громыхнул гром – резко и деловито.

Тысячи невидимых игл из железа и серебра молниеносно впились в плоть божества, проникая все глубже. Таких мучений Ветроходцу испытывать еще не доводилось. Он буквально лишился разума.

Харулк по-прежнему менялся, рос, становился похожим на человека. Боль усиливалась. Иглы, как оказалось, были снабжены шипами и от движения все глубже впивались в божественную плоть. Пока бог не вытащит их или не впитает, иглы будут ранить его и истощать последние скудные силы Харулка.

Вразнобой загрохотали взрывы, и дюжина бочек с огненным порошком обрушила свою мощь – на этот раз не на Ветроходца, а на льды, на которых он разворачивал свою тушу.

Бог холода дернулся, от одной точки взрыва до другой через мыс зигзагом пробежала с востока на запад трещина. Лед заскрипел и загрохотал.

Ветроходец яростно взревел – так громко, что его гневный вскрик разлетелся на тысячу миль. Он видел. Он понимал. Он начал принимать другую форму – подобие ангела с огромными белыми крыльями. Но Харулк был созданием трескучих холодов и не мог меняться быстро. Бог не успел.

Кончик мыса обрушился в море, а вслед за ним обрушился и Ветроходец – прямо в ядовитую сине-фиолетовую воду. Кроме мучительной боли, терзавшей темного бога изнутри, теперь его жгла еще и боль снаружи.

Он бился, и от этого иглы впивались все глубже. Ветроходец поднял волны такой силы, что, докатившись до берегов Сантерина, они сокрушили несколько небольших судов.

Даже будь Роджерт дю Танкрет хоть в два раза уродливей и дурней, чем о нем говорили, в хитрости ему отказать было нельзя. Словно ясновидец, предугадывал он опасность и не совался в ловушку, какую бы соблазнительную наживку ему ни предлагали. Если Роджерт совсем не мог устоять, то посылал в капкан кого-нибудь другого.

– А если мы сделаем так, что опасность будет грозить ему самому? – спросил Азим.

Гора пожал плечами. Последние несколько месяцев выдались тяжелыми, он вконец измотался.

– Слишком долго я живу на свете. В такую войну должны играть молодые.

– Вам необязательно здесь находиться, могли бы прямо сейчас отправиться в Шамрамди.

Нассим что-то недовольно проворчал. Здесь, на острие копья, и надлежит быть Нассиму Ализарину. Не станет Гора умирать в своей постели.

На самом-то деле Нассим надеялся умереть, свершив месть над Гордимером и эр-Рашалем, но с печалью осознавал, что мечта эта становится все несбыточнее. Теперь его дело – открыть путь к Тель-Муссе.

– Вряд ли я придусь там ко двору. Мне никто не обрадуется. Эмиры уже знают все то, что им надлежит знать.

– Изыскиваете разные причины, чтобы не брать на себя больше ответственности?

Мальчишка попал не в бровь, а в глаз, и Нассим не нашелся с ответом. Азим умен. Достойный преемник Индалы.

Юноша громко рассмеялся, угадав по выражению лица мысли Нассима.

– Генерал, вы порой бываете очень предсказуемы. Знаю, сердце влечет вас в другом направлении. Вот вам мое слово, пусть даже только мое и ничье больше: вам окажут необходимую поддержку.

Нассим нахмурился. Чего стоят обещания принцев?.. Но этот принц, если его можно так назвать, – избранник самого Индалы аль-Суля Халаладина, чье слово так же крепко, как и божье. А по слову божьему и божьей воле, хоть и медленно претворяется она в жизнь, Роджерт дю Танкрет должен пасть.

– Господин Гора, – продолжал Азим, – вы могучий воин и великий военачальник, это признают даже ваши злейшие враги, но личные ваши качества вызывают сомнения. Полагаю, во всем виновато воспитание ша-луг, ведь помимо всего прочего из воина ша-луг стремятся сделать вечного пятнадцатилетнего мальчишку.

– Теперь вы повторяете услышанное от других, а не то, до чего дошли своим умом.

Азим покачал ладонями в воздухе, изображая чаши весов. Жест этот обозначал: «серединка на половинку» или же: «шесть одного и полдюжины другого».

Нассим снова нахмурился. Слишком уж проклятый щенок умен.

Разговор происходил возле горного источника на окраинах Идиама. Несколько раз, уходя от погони, праманам приходилось заезжать в населенные призраками земли. Воины Братства упорно их преследовали. Сегодня вечером сильный ветер раздувал костер, и высоко вверх взлетали искры, похожие на падающие звезды. Стояли не свойственные времени года холода. Почти полная луна уже проделала половину своего пути. Нассиму она напомнила большую ледяную колобашку с отколотым краем.

– Мой родич пришлет еще солдат, – пообещал щенок, – ополченцев из сотни городов и селений, этих рекрутов набирали в надежде освободить Святые Земли.

Гора подумал, что эту самую сотню городов и селений Индала завоевал копьем или словом. Выбора у них особого не было: разделить чаяния Индалы или погибнуть от огня и меча.

Чем старше становился Индала аль-Суль Халаладин, тем больше гневила его вражда меж недальновидными племенами правоверных.

Нассим не стал напоминать мальчишке, что чалдаряне тоже верят, что освобождают Святые Земли. И что до праман и чалдарян здесь были дэвы, а дэвы произошли от дейншо, которые явились в Святые Земли две тысячи лет назад, когда власть над этими краями пообещало им жестокое безумное божество, которое время от времени заставляло своих последователей приносить в жертву собственных детей.