Насколько удалось разузнать брату Свечке, никто эту доктрину не проповедовал, она сама сформировалась у горожан, сплотившихся среди этого кошмара.

– Ночь создала человека, а человек создает Ночь, – пробормотал монах.

Он опасался, что сейчас в Антье зарождается своего рода пророчество и люди, воображая собственную судьбу, творят ее.

Сочия привела их в ту же уютную комнату, где они беседовали во время прошлых визитов монаха. Слуги принесли еду и напитки. Кедла и Эскамерола занялись малышами, а брат Свечка и Сочия пересказывали друг другу вести.

– Когда я понесла, у меня изменился взгляд на жизнь, – вдруг огорошила старика Сочия. – Я лучше стала ценить то, чему вы пытались все эти годы меня научить. Я все еще не согласна, но теперь понимаю, что вы имели в виду.

– Небеса торжествуют!

– Слышу в вашем голосе неприкрытое ехидство.

– Возможно. Возможно, я потерял веру, потерял всякую способность верить.

– Просто себя жалеете, потому что реальный мир вас не отпускает. Только вы преспокойно устроитесь в своей удобненькой тепленькой вере, как вдруг кто-нибудь вроде меня раз – и огрел вас по физиономии реальностью, будто холодной дохлой рыбиной.

– Что-что?

– Много месяцев репетировала эту фразу, а как сказала – вышло совсем не так хорошо.

– Очень даже хорошо, дитя мое. Думаю, какой бы ни была наша изначальная вера – пожалуйста, если угодно, назови любую, – во времена, подобные нынешним, единственная осмысленная философия – это отчаяние.

– Вот еще! Чушь какая! Мои родные были ищущими свет, и мои братья, упокой Господь их душу, никогда не теряли веры, но и оружия не складывали. Совершенный, я совсем не понимаю, что говорю. Может, мне бы лучше родиться тысячу лет назад, когда поражение было неизбежно, а мера величия определялась тем, насколько яростно сопротивляешься этой неизбежности.

– Покоритесь воле Ночи.

– Что-что, совершенный?

– Твои слова описывают то, как видели мир почти все люди до появления Аарона Чалдарянского. Не важно, что думает, делает и ощущает отдельно взятый человек, боги все равно поступят как им вздумается. Покорись воле Ночи, и тебе не так крепко достанется.

– Я говорю о неповиновении, совершенный, а не о покорности, – возразила Сочия. – Бейся до конца.

– Уверена, вы тут вдвоем веселитесь вовсю, – вмешалась Кедла, – но зачем нас всех сюда притащили?

Брат Свечка посмотрел на Кедлу и Эскамеролу: у обеих на коленях сидел ребенок.

– Сочия, она права.

– Ага. Ладно, старик, расскажите мне о своем путешествии. Поведайте, чего хочет королева и что вы сами об этом думаете. А вы, барышни, поправляйте, если сочтете нужным. Я ведь, хоть и люблю совершенного, хорошо знаю, через какие толстые очки он смотрит на мир.

Целый час брат Свечка пересказывал ей свою историю. Дважды вмешивалась Кедла, а Эскамерола не проронила ни слова – баюкала маленького Раульта, пока тот не заснул.

– Не знаю, когда вернется Реймон, – пожаловалась Сочия. – Может, когда покончит со всеми захватчиками. Скорее всего, подоспеет как раз к рождению первенца. Пока доверил здешние дела мне. Так что, совершенный, говорите начистоту. Зачем Изабет вас послала? Чего ей надо?

Брат Свечка достал бумаги и сказал то, что ему поручили сказать. Сочия не ответила. Монах уже чуть не падал от усталости и попросил отпустить его.

– Благодарю вас, совершенный, – кивнула графиня. – Вас разместят в обычной вашей келье. Ступайте.

И она принялась болтать с Кедлой о житейских делах вроде грудного вскармливания и родов.

Через три недели после брата Свечки в Антье приехал граф Реймон. Был он не слишком весел. Силы главнокомандующего в боевом порядке покинули Коннек, с ними сбежали и члены Конгрегации. Не осталось больше врагов, некого было пытать и вешать, разве что нарушающих общественный порядок смутьянов.

Реймон Гарит не очень понимал, что ему делать теперь, когда нет врагов.

Кампанию Индалы по объединению каифатов Аль-Минфета и Каср-аль-Зеда прозвали Большой войной. Аль-Суль Халаладин вряд ли мог пожелать себе лучшего военачальника, который прикрывал бы пути сообщения: Нассим Ализарин сделал так, что мимо Тель-Муссы не мог пройти ни на восток, ни на запад ни один караван, ни один отряд разведчиков, пожелавших шпионить за Шамрамди. На засевших в Гериге арнгендцев наседали каждый день, хотя ша-луг и приходилось опасаться их юного предводителя. Анселин Менандский показал себя яростным, хитроумным и упорным воином и отвечал ударом на удар.

Постепенно Нассим Ализарин проникся к мальчишке уважением.

Арнгендцы и дринджерийцы с люсидийцами постоянно и поочередно выставляли патрули, каждый надеялся вынудить противника совершить ошибку. Гора одержал чуть больше побед: юность Анселина нет-нет да и давала о себе знать, и временами он уступал нетерпению.

В то лето с юга шли не слишком утешительные вести: Гордимер нажил на собственную голову неприятности из-за своего образа жизни и дурного нрава (который становился все дурнее) и растерял дружбу многих приближенных, но не утратил своего военного гения, делавшего его смертельно опасным противником.

Тайная сила Гордимера заключалась в том, что он никогда не проигрывал сражения, если стоял во главе войска или отряда. Еще мальчишкой в школе неутомимых отроков Лев ни разу не уступал в поединке товарищу ша-луг; став молодым офицером, успешно выполнял все задания и всегда возвращался домой со своим отрядом.

Он участвовал в двух проигранных битвах, но лишь мелкой пешкой – не командовал тогда солдатами, не был вхож к тем, кто принимал стратегические решения, зато хорошо все рассмотрел и понял, почему случилось поражение.

В те далекие годы Нассим Ализарин сражался подле Гордимера. Он и сам был хитроумным капитаном и пошел в гору вместе со Львом.

Вести с юга его совсем не удивили.

Поначалу войска Аль-Минфета, в рядах которых сражались лишь немногие ша-луг, дрогнули перед силами Люсидии, но потом сам Гордимер покинул Аль-Кварн и встретил захватчиков возле Нестора – там, где пустыня сменялась пышной зеленью в устье Ширна. В тех краях численное превосходство и быстрота люсидийцев не давали им особого преимущества. Ша-луг удерживали неприятеля на болотистой земле, а при этом артиллеристы непрестанно обстреливали его с помощью боевых машин, установленных на бортах стоявших в каналах дринджерийских галер.

Прощенный в очередной раз волшебник эр-Рашаль аль-Дулкварнен в немалой степени способствовал победе дринджерийцев.

Битва возле Нестора прошла не так, как обычно. Когда стихла основная схватка, в течение еще нескольких дней происходили краткие и кровопролитные столкновения. Индала пытался выманить Гордимера, а Гордимер терзал фланги Индалы, удерживая их в зоне обстрела галер. Средств, чтобы покончить с судами, у люсидийцев не было.

Каждая сторона понесла потери настолько значительные, что их можно было бы счесть неприемлемыми, ведь речь шла о битве, которая ничего толком не решила. Наконец Индала отдал приказ отступать в пустыню. Скрывшись с глаз дринджерийцев, он отправил большой полк на юг через пустынные земли, а сам тем временем показался рядом с Нестором. Таким образом, основные силы Дринджера никуда не двинулись, а полк люсидийцев незамеченным добрался до Аль-Кварна. Город защищали местные ополченцы и престарелые ша-луг.

Одним из военачальников, руководивших осадой, был Азим аль-Адил ед-Дин.

По милости предателей люсидийцам удалось проникнуть в город, и там они дали себе волю – действовали жестоко и беспощадно, убивая всякого, кто оказывал сопротивление. Через день удалось пробиться ко Дворцу Королей, и там люсидийцы силой захватили «опеку» над каифом Аль-Минфета Касимом аль-Бакром.

Они по-прежнему немилосердно карали тех, кто им противился, но приходилось дорого за это платить. Пожилые ша-луг, служившие в различных дворцах, не намерены были сдаваться. Старики действовали не так споро, как люсидийские юнцы, зато демонстрировали ловкость и хитрость и притом хорошо знали поле боя.