ИЗ ГЛ. VI «ПСИХОЛИНГВИСТИКА И ИСКУССТВЕННЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ (ПРОБЛЕМА ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ОБЕСПЕЧЕНИЯ ИСКУССТВЕННОГО ИНТЕЛЛЕКТА)» «ИЗБРАННЫХ ТРУДОВ ПО ПСИХОЛИНГВИСТИКЕ» И.Н. ГОРЕЛОВА (примеч. cmlv)
Что же касается творчества в речевой деятельности, то оно сводится, как правило, к эвристическому исследованию типа ситуации, типа высказывания и совмещения второго с первым – при использовании комбинаций из готовых элементов языка и речи.
Следует отметить, что «материальная символическая система», о которой пишет один из крупнейших современных американских кибернетиков Т. Виноград (1983; примеч. cmlvi), – это то же самое, что универсальный предметный код (УПК) Н.И. Жинкина, о котором он сообщил читателям «Вопросов языкознания» 20 лет назад (1964; примеч. cmlvii) и о котором снова можно прочитать в посмертном его труде (1982, с. 95; примеч. cmlviii). Другими словами, это «язык мозга», «внутренняя речь» (не смешивать с «внутренним проговариванием»!), функционирование которых и составляет материальный субстрат нашего мышления.
В отличие от других кибернетиков, Т. Виноград понимал, приступая к созданию своего диалогового робота (1976; примем. cmlix), что имитация человеческого речевого поведения и человеческого интеллекта мыслимы лишь в том случае, если ЭВМ будет построена на тех же принципах взаимодействия мышления и языка (а не операциях с коммуникативным языком, отождествленным с языком мозга!), какое имеет место у человека. Мы знаем, что отождествление языка и мышления привело в начале к гипотетической «теории лингвистической относительности», затем к попыткам ее экспериментального подтверждения и параллельно – к внедрению ее в качестве основы для «лингвофилософии» (примеч. cmlx). В отечественной психолингвистике «теория лингвистической относительности», критиковавшаяся ранее многими отечественными языковедами, была и экспериментально опровергнута И.Н. Гореловым (1977, 1980; примеч. cmlxi) с опорой на положения Л.С. Выготского, Н.И. Жинкина, А.Р. Лурия, А.А. Леонтьева и др. Любопытно, что Мохамед Хассан Абдулазиз (Кения), как и многие нынешние критики «теории лингвистической относительности» за рубежом, связывает альтернативную концепцию с усилиями Н. Хомского (примеч. cmlxii). Следует учесть, что первая публикация Н.И. Жинкина об УПК относится еще к 1960 г. (примеч. cmlxiii), в связи с чем стоит только пожалеть об определенной неинформированности на фоне «информационных взрывов». Подобно человеку, робот Т. Винограда не просто манипулирует языком (английским) в очень ограниченном масштабе, а связывает вербальные инструкции от пользователя с реальной собственной практической деятельностью и комментирует ее. Он не просто «выучивает», скажем, что «геометрические тела могут быть разной формы, разного цвета, разного веса, разной величины и могут занимать разное пространственное положение» (в пределах специальной площадки, «сцены»), но и практически (с помощью телеглаза и тактильных датчиков своей «руки») выполняет инструкции по манипулированию геометрическими телами. Это значит, что данное устройство связано с внешним миром системой собственных сенсорных рецепторов («зрение», «осязание», «пространственная моторика», «гравитационное ощущение»). Слово языка, которому обучен робот, семантизированно, таким образом, не в вербальном контексте, а в невербально учитываемой ситуации, экстралингвистически. Поэтому Т. Виноград с полным правом формулирует в статье свое возражение Н. Хомскому: «Языковое употребление и мыслительная деятельность, бесспорно, оказываются в пределах сферы биологических систем (здесь автор не биологизирует ни мышления, ни языка, не отрицает их социальной природы, а имеет в виду их нейрофизиологические субстраты. – И. Г.) и приложение к ним более системно ориентированного подхода может дать объяснения, которые выведут семантику из пределов «мистерий» Хомского (Виноград, 1983, с. 168). Отсюда следует, что «внутренний язык представления знаний» ЭВМ диалогического назначения перспективнее всего формировать в «человеческом режиме» – «от живого созерцания», от практической деятельности (с параллельным языковым обучением) к абстрактному мышлению и снова к практике, на новом качественном уровне. В принципе так же, как обучается ребенок родному языку или как О. Есперсен, будучи сторонником прямого (натурального) метода, предлагал обучать иностранным языкам. То, что это не фантазия, а будущее (частично и настоящее), подтверждается распространенностью термина «персептрон» в обозреваемой области (примеч. cmlxiv), функционированием устройств автоматического распознавания устной и письменной речи, самим роботом Т. Винограда.
Все практические методики скорочтения, а также специальные исследования Р.М. Фрумкиной (1970, 1971; примеч. cmlxv), И.А. Зимней (1970, 1976; примеч. cmlxvi), Н.И. Жинкина (1970, 1982), Н.Г. Елиной (1976; примеч. cmlxvii), Е.М. Верещагина и В.Г. Костомарова (1983, с. 69, 75–79, 113–161; примеч. cmlxviii) показали, что весьма многое из того, что лингвисты часто приписывают тексту (в плане его содержательности, цельности, связности на содержательном уровне), в нем не содержится. Несколько упрощая, можно сказать, что после обнаружения «подтекста» (не в тексте), «затекста» (вне текста), «предтекста» (вне текста) и «контекста» (частично вне текста) собственно текст придется рассматривать лишь как некую последовательность графических или звуковых сигналов, отсылающих реципиентов в область внетекстового. Вполне убедительно А.И. Новиков показал, что областью семантики текста следует считать денотативный уровень его организации, но эта организация раскрывается реципиенту лишь в процессе декодирования текста, в процессе его понимания (с опорой на экстралингвистические знания). Поэтому денотат «нельзя считать экстралингвистической единицей». Смысл текста также не бывает полностью лингвистическим…так как опирается не столько на языковое знание, сколько на соотношение предметов действительности, составляющих сферу обозначаемого.
ИЗ ЗАКЛЮЧЕНИЯ КНИГИ П.Б. ГАННУШКИНА «КЛИНИКА ПСИХОПАТИЙ: ИХ СТАТИКА, ДИНАМИКА, СИСТЕМАТИКА»[634]
…Очень мало нами разработан вопрос о содержании шока, травмы и о выявлении в связи с этим содержанием определенных свойств психопатической личности. Вопрос о типе реакции в связи с определенной травмой, о типе развития в связи с определенными, одинаковыми по содержанию повторными шоками – этот вопрос почти совершенно не исследован, а между тем важность его для решения целого ряда вопросов не требует дальнейших разъяснений.
Наша работа не может претендовать на роль системы психопатий; это лишь очерки по клинике психопатий, очерки психиатра, в значительной мере воспитанного на практике большой больничной психиатрии. Всего материала мы не охватили; план и метод работы остались невыдержанными; отдельные части оказались непропорциональными друг другу; сплошь и рядом мы вынуждены были идти не от почвы к синдрому, а от синдрома к почве. Мы должны признать, что умышленно не касались ряда подробностей; главными мы считали не детали, а общие установки, общие тенденции. Эти последние, думается нам, все же достаточно ясны из нашего изложения. Главной целью нашей работы было систематизировать и расценить оказывающийся в распоряжении клинициста психиатра материал. Этот материал разрознен и обычно обозначается такими общими терминами: неврозы, невропатии, психогении, дегенерация, психопатии. Мы стремились показать, что каждому клиническому явлению из этой области должно принадлежать определенное место в одной общей системе; этой системы конституциональных психопатий, мы, конечно, не дали, но необходимость в ней ясна.
Мы не касались общих теорий и не делали общих построений; целого ряда общих проблем мы умышленно не затрагивали. Мы полностью принимаем упрек в эмпиризме, он диктовался нам боязнью, боязнью вполне определенной – оторваться от клиники и сказать больше того, что сумеешь обосновать. Мы не будем на этом останавливаться, ради иллюстрации мы упоминаем, хотя бы о брошенной в специальной литературе фразе: каждый психопат есть органик; если от этой фразы потребовать точного смысла и содержания, то с таким же правом и основанием можно сказать: каждый человек есть органик. Не думаем, что мы выиграем что-нибудь от таких общих формул.
