В иврите русскому местоимению «я» соответствует англ, КГ. В древнеегипетском языке это слово соответствует местоимению-суффиксу 1-го лица, nj, но двойственного числа.
Иначе говоря, древний египтянин говорил о себе как наместник Бога на Земле – природный русский император в указах и речах: мы (двое, оба). В русском языке военных двойственность «я» сохранилась в присказке: я – головка от крупнокалиберного снаряда (примеч. dcccxix).
Этрусское имя Януса – Ани. Невольники этрусских купцов в Шумере называли своего бога Ан (аккад. Ану, небо, эстонск. ону, дядя, финск. опт, счастье, удача, русск. оный, он, они), а его подручных – энеями-янусами – Энки и Энлиль (примеч. dcccxx). Евреи утратили двойственное число в грамматическом 1-м лице местоимения.
Египетское местоимение бывших хозяев 1-го лица единственного числа .j, я, превратилось у ушедших рабов в имя Б-га, Яху[587]. У рабов и господ разные понятия о жизни. Говорящие орудия (их язык хорошо изучен) (примеч. dcccxxi) не смели называть себя именем, они величали себя кличкой или по принадлежности к хозяину – латинским те[588], или же просто частью Хозяина (аккадск. парцу, лат. part-, от pars, русск. партия) (примеч. dcccxxii). Местоимение «мы» имеет источник в этом партийном те. Малоупотребительное латинское местоимение nos (мы) живо в русском притяжательном местоимении «наш».
То, что обозначает слово «я» в психолингвистике, описывается так:
Представляется обоснованным признать наличие в психическом аппарате человека функционального базиса речи – системы, лежащей в основе языковой способности и выполняющей задачу довербального осмысления объективной реальности и ориентировочной деятельности, подготавливающей через обобщение представлений понятиные образования к номинации и проявляющейся в коммуникативных актах в виде паралингвистических компонентов, определяющих содержание и форму речевого высказывания (примеч. dcccxxiii).
В описанном мутном образе любопытно словосочетание «психический аппарат», которое обычно психолингвисты также называют словом «психика». «Опытами опровергается бытующая до сих пор мысль о том, что человеческая психика рождается или просыпается только вместе с усвоением языка, речи» (примеч. dcccxxiv), сделал вывод А.И. Мещеряков, изучая слепоглухонемых детей (примеч. dcccxxv).
Слово «психика» есть прилагательное, производное от греч. ψυχή—дыхание, душа, которое значит «душевный». Разумно предположить, что в жаргоне психологов, психотерапевтов, психиатров, психолингвистов, юристов и философов слово «психика» означает душу, а словосочетание «базис речи в психическом аппарате» описывает сложное понятие «я».
О душе много написано богословами, также о связи души и языка написал близкий друг А.С. Пушкина П.А. Вяземский (примеч. dcccxxvi), возглавлявший после воцарения Александра II с 1856 по 1858 г. Главное управление цензуры[589].
Язык есть исповедь народа
[590]:
В нем слышится его природа,
Его душа и быт родной (примеч. dcccxxvii).
Душа – дыхание духа: «дух дышет, идеже хощет» (примеч. dcccxxviii). Мертвые не дышат. Дышат только живые, однако нет доказательств того, что бездыханные мертвые лишены совести (сознания). Прошлое понятия «я» и его развитие связано с речью и писаниной, что очевидно для исследователей. Например, любопытно различие между «я» рабов и хозяев.
К труду писца в римской и греко-ближневосточной культурах отношение сильно различалось; за римлян обычно писали образованные невольники (примеч. dcccxxix). Собственное «я» рабов писцов, как греков, так и евреев (потомков пунийцев) на Востоке, полностью отсутствовало (примеч. dcccxxx) и в ученом троллинге получило наименование индивидуальности (лат. individuum, неделимое). Рабы четко знали свое место (примеч. dcccxxxi) и не путали себя с богами-хозяевами (примеч. dcccxxxii). Однако знатоки отмечают особенность в поведении еврейского раба, определяя его, как «человека послушного через непослушание» (примеч. dcccxxxiii).
Это непослушание создает личность.
Все европейцы верят в Личность – богиню, явно сохраняющую древние черты принадлежности к неразвитому первобытному сознанию, где каждый имеет своего особого божка, умащивает его остатками пищи или наказывает в зависимости от собственных удач или неудач. Личность – богиня иррациональная (вздорная), ни одному европейцу не удалось внятно и понятно объяснить другим европейцам, что она такое, кто ее родители, каким навыкам она покровительствует, хотя до недавнего времени, когда в Европе господствовало христианство, в личности находили черты фамильного сходства с Богом-отцом, искру божественного и вечного в человеке. К первобытному непрофессиональному сознанию личность близка и в том отношении, что она явно связана с тотемизмом. Как дикари говорят: я – попугай, я – выдра, я – крокодил, так европеец твердит: я – личность. Это его тотем.
Может быть, поэтому личность – самое чувствительное и болезненное место европейца. Если погладить личность европейца по шерсти, похвалить его как личность и сказать ему, по возможности в присутствии других европейцев, «ты – личность», европеец на глазах начнет распухать от тщеславия и гордости, станет мягким как воск, способным на любое безрассудство, даже во вред самому себе, только бы без конца слышать: «Ты – личность, ты – личность…». Но не дай бог погладить личность европейца против шерсти – без драки не обойтись. Поэтому европейцы то живут мирно, когда они без конца уверяют друг друга, что они – личности, то враждуют и ссорятся, когда им это надоедает. «А ты кто такой?», «Ты меня уважаешь?» (сокращенное от «Ты меня уважаешь как личность?»), «Личность я или нет?» – типичные прелюдии европейских ссор от уровня личного до уровня государственного: любая война, горячая или холодная, любая конфронтация, любой конфликт начинаются у европейцев с выяснения вопроса о личности, причем удар в челюсть или бомбежка городов с воздуха считаются допустимыми и вескими аргументами в споре.
Более всего личность похожа на ящик Пандоры, который она получила от Зевса, выходя замуж за Епитимея. Но хотя ничего, кроме бед, неприятностей, несчастий, позора или надутого тщеславия, европеец не получает от личности, без нее он вообще перестает чувствовать себя человеком, предается безудержной печали и погибает в страшных муках от «угрызений совести» – от особой европейской болезни. Ее лечат возрастающими дозами сильнодействующих лекарств, обычно алкоголем, от лекарств же и помирают. Только в Европе знаком алкоголизм как общественное явление, и мера потребления алкоголя на европейскую душу в той или другой стране есть мера сомнений души европейца: личность он или нет (примеч. dcccxxxiv).
В русском языке слово «личность» имеет простой предметный смысл и обозначает отдельное существо, производное лица – облика, обличья, выраженья на лице духовных качеств (лат. persona). «Личина и есть личность. В старорусском языке личина – перевод слова персона (per se “для себя”) маска или, как скажут сегодня, отражение социальной роли человека в обществе» (примеч. dcccxxxv).
Римские дети росли как русские на сказках-легендах[591]-мифах[592]о Янусе-Иване, меняющим свой облик (свою личность) от дурака до царевича; русское местоимение «я» имеет исток в имени Janus.
Русский «личное я» ставит на последнее место. В.С. Юрченко говорил о «русском следовании» личных местоимений:
человек: он – ты – я
люди: они – вы – мы, —
в отличие от западноевропейского, с обратной перспективой самоутверждения от я (примеч. dcccxxxvi).
