Между тем сам Сикорский, оказываясь во все большей изоляции и в самом правительстве, и в генералитете, вынужден был лавировать, открыто выступая сторонником нерушимости границ довоенной Польши. Попытался склонить к отказу от линии Керзона как этнического рубежа на востоке Черчилля. Не встретив понимания у британского премьера, генерал в марте 1942 года вылетел в Вашингтон, надеясь добиться поддержки со стороны администрации Рузвельта, но и там не добился успеха. Колебания же Сикорского, его попытка совместить несовместимое — сохранять дружественные отношения с Москвою, и противостоять ей в вопросе о границах — привели к трагическому результату. Его старый политический противник генерал В. Андерс, командующий формировавшейся в Советском Союзе польской армией, уже в марта 1942 года настоял на выводе на Ближний Восток отдельных подчиненных ему, наиболее боеспособных частей. А затем глубоко убежденный в скором и неизбежном поражении СССР, вынудил советское правительство 13 июля того же года согласиться на эвакуацию через Красноводск в Иран польской армии уже в полном составе. Тогда же прекратилось и только что наладившееся сотрудничество Армии краевой (АК), подпольных вооруженных сил на территории Польши, с командованием Красной Армии.
Теперь советско-польские отношения стали чисто формальными, но и такими они оставались недолго. После поражения в Сталинграде нацистская пропаганда решила использовать давно известный Берлину факт расстрела в Катыни польских генералов и офицеров. Надеялась с помощью широкой шумной огласки того добиться разрыва отношений, боевого союза СССР не только с Польшей, но и с Великобританией, США. Но провокация удалась лишь частично. 25 марта 1943 года Молотов вручил Тадеушу Ромеру, послу Польши, ноту, в которой в частности отмечалось:
«В то время, как народа Советского Союза, обливаясь кровью в тяжелой борьбе с гитлеровской Германией, напрягают все силы для разгрома общего врага русского и польского народов и всех свободолюбивых демократических стран, польское правительство в угоду тирании Гитлера наносит вероломный удар Советскому Союзу. Советскому правительству известно, что эта враждебная кампания против Советского Союза предпринята польским правительством для того, чтобы путем использования гитлеровской клеветнической фальшивки произвести нажим на советское правительство с целью вырвать у него территориальные уступки за счет Советской Украины, Советской Белоруссии и Советской Литвы…» Сочтя подобную позицию предельно враждебной, Молотов счел возможным и обоснованным объявить потому о разрыве дипломатических отношений между СССР и польским эмигрантским правительством[417].
В создавшихся, не имевших прецедента, донельзя своеобразных условиях, советскому руководству оставалось лишь одно. Как можно скорее подыскать более надежного, покладистого партнера для предполагавшихся в будущем переговоров. Найти или создать политическую структуру, выступившую бы как общенациональную, обладающую не меньшей, нежели правительство Сикорского, легитимностью. А вместе с тем такую, которая, безусловно, признала бы линию Керзона как единственно приемлемую восточную границу освобожденной от оккупантов, возрожденной Польши.
События, последовавшие за разрывом дипломатических отношений с эмигрантским правительством, продемонстрировали, что он оказался неожиданным для Кремля, застал его врасплох. Москва в тот момент еще не располагала, как Великобритания и США для Франции выбором между генералами Жиро и де Голлем, необходимой альтернативной польской политической структурой, даже не была готова к ее созданию искусственно. Потому-то советское руководство вынуждено было поначалу использовать Союз польских Патриотов (СПП). Общественную организацию, созданную в январе 1943 года во главе с писательницей Вандой Василевской для исполнения весьма ограниченной роли — проведения просоветской пропаганды среди поляков, находившихся в СССР. Только поэтому СПП и пришлось выступить 6 мая формальным инициатором создания новых польских частей. Таких, которые бы боролись с врагом на советско-германском фронте, а при необходимости могли бы послужить и организующим центром для создания дружественной Советскому Союзу местной польской администрации.
Чтобы ни у кого не оставалось сомнений в политической ориентации СПП, формируемой «им» дивизии имени Костюшко, развернутой уже в августе в 1-й польский корпус, Союз выступил 16 июня 1943 года с декларацией. В ней же среди прочего выдвинул довольно прозрачный лозунг «За Польшу, сильную не захватом чужих земель», явно подразумевая спорные Виленщину, западные области Белоруссии и Украины, «но дружескими отношениями со всеми нашими союзниками», иными словами — не только с Лондоном и Вашингтоном, но и обязательно с Москвой[418].
Но все это еще не могло нейтрализовать активность эмигрантского правительства, его попытки настоять на международном признании довоенных границ. Особенно сильно проявилось такое стремление осенью 1943 года, в канун созыва Московской конференции министров иностранных дел трех великих держав, призванной подготовить тегеранскую встречу на высшем уровне. Станислав Миколайчик, сменивший Сикорского, погибшего 4 июля в авиакатастрофе, на посту премьера, предпринял отчаянные усилия, чтобы добиться поддержки со стороны Великобритании и США своих территориальных притязаний. И хотя попытки эти не увенчались успехом, более того, привели к прямо обратному — признанию в Тегеране линии Керзона как основы советско-польской границы. Кремль вынужден был ускорить создание альтернативного правительства для Польши.
Не располагая иными вариантами, Кремль, несмотря на роспуск Коминтерна, на отказ от ориентации в новых условиях на коммунистические партии, вынужден был опереться на ППР (польскую рабочую партию — возрожденную коммунистическую партию Польши) и ее Гвардию людову, формально самостоятельные партизанские отряды. В конце 1943 года ППР смогла приступить к созданию столь необходимого Москве потенциально властного органа — Краевой рады народовой (КРН), а 13 декабря распространила, разумеется нелегально, «Манифест демократических общественно-политических и военных организаций в Польше», имевший явно выраженную ориентацию. Документ объявлял санационный режим ответственным за сентябрьскую катастрофу, осуждал эмигрантское правительство за антисоветизм, констатировав при этом его полное банкротство. Провозглашал необходимость в сложившихся условиях создания КРН как «фактического политического представительства польского народа, уполномоченного выступать от имени народа и отвечать за его судьбу вплоть до освобождения Польши от оккупантов». Сообщал об одновременном создании подчиненной КРН подпольной Армии людовой (АЛ), а в ближайшем будущем и Временного правительства[419]. Весьма примечательным оказалось то, что вопрос о границах Польши в манифесте подчеркнуто игнорировался.
Спустя всего две недели, 1 января 1944 года, КРН стала реальностью: был сформирован ее руководящий орган, президиум. Его составили представители ППР — Болеслав Берут (председатель) и Казимеж Миял (секретарь), РППС (Рабочей партии польских социалистов, отколовшейся левой фракции ППС) — Эдвард Осубка-Моравский (заместитель председателя) радикального крыла СЛ (Стронництва людовего, Крестьянской партии) — Владислав Ковальский, АЛ — Михал Жимерский («Роля»). Однако советское руководство, получив, наконец, верного и надежного союзника, не стало торопиться с признанием КРН как полноправного представителя Польши. Использовало его существование пока лишь для одного. Для возможности оказать моральное давление на эмигрантское правительство, вынудив его принять условия Кремля.
Именно к тому на деле и свелся начавшийся вслед за тем обмен посланиями между Москвой и Лондоном. Начало ему положило 5 января правительство Миколайчика, заявившее вновь о своей юрисдикции над всей территорией, включенной в 1939 году в состав СССР. Ответ Кремля последовал 11 января в традиционной форме «сообщения ТАСС». В нем же твердо указывалось: «Польша должна возродиться не путем захвата украинских и белорусских земель, а путем возвращения в состав Польши отнятых немцами у Польши исконных польских земель». Вместе с тем «сообщение» оставляло возможность и для маневра обеих сторон, для достижения соглашения путем компромисса: «Советское правительство не считает неизменными границы 1939 года. В эти границы могут быть внесены исправления в пользу Польши в том направлении, чтобы районы, в которых преобладает польское население, были переданы Польше»[420]. Лондонское же правительство в очередном заявлении, от 13 января, не отклонило возможность переговоров, но объявило, что будет вести их не само, а с помощью посредников — Великобритании и США. О главном же, о границах, даже не упомянуло.
