Весьма немаловажной при подобного рода кадровых перестановках оказалась деталь далеко не формального характера. Начиная с весны 1939 года практически никому из снимаемых с должностей наркомов, за исключением П. С. Жемчужиной[117], не предъявлялось обвинений политического характера, никого из них не объявляли врагом народа, не судили. Их освобождали за «провал работы», да и то чаще всего после нескольких предупреждений, выговоров за плохое руководство предприятиями вверенной им отрасли.
Так, вопрос об И. А. Лихачеве впервые возник 14 августа 1940 года в связи с неудачными экспериментами с моделями легковых автомобилей «КИМ» и «ЗиС-101». Затем, 6 сентября, по представлению В. А. Малышева, был отменен как «неправильный» приказ Лихачева по московскому автозаводу. И только после этого, 2 октября, «за неоднократное неисполнение решений правительства и недопустимую практику нарушений конкретных указаний правительства по части соблюдения дисциплины в технологическом процессе производства», последовало решение ПБ: «т. Лихачева снять с поста наркома среднего машиностроения и понизить в должности». Его, но не сразу, а спустя некоторое время, перевели директором московского автозавода[118].
Схожим образом предрешалось снятие с должности и руководителя НКБ И. П. Сергеева. 26 сентября 1940 года ПБ, рассмотрев записку первого секретаря Кировского обкома о «катастрофическом» положении с выпуском продукции на патронном заводе, поручило Л. 3. Мехлису и Л. П. Берия проверить работу наркомата в целом. Через полтора месяца, 11 ноября, по результатам этой проверки были приняты более чем строгие меры. «Предупредили» начальника 2-го главка НКБ Иванова, замнаркома Толстого сняли, понизив в должности, секретаря парторганизации НКБ Акатова освободили от обязанностей, а замнаркома Хренкова арестовали, передав его «дело» в НКВД. Наконец, 1 марта 1941 года, после того, как производство патронов не увеличилось, последовало еще одно решение ПБ — о снятии самого И. П. Сергеева[119].
Резко отрицательной оценкой деятельности сопровождалось и снятие председателя правления Госбанка СССР Н. К. Соколова, проработавшего в этой должности всего полгода — «как провалившегося на работе». Сменившего его Н. А. Булганина обязали «срочно ликвидировать то безобразие в делопроизводстве Госбанка и то преступное отношение к документам, которое обнаружено в Госбанке проверкой Комиссии партийного контроля»[120].
Вместе с тем анализ состава правительства СССР за 1939–1941 годы позволяет обнаружить и еще одну, весьма показательную черту, обозначившуюся именно в тот период. Постепенно стало расти количество наркомов, остававшихся на своем посту уже не несколько месяцев, как их предшественники, а значительно, несоизмеримо дольше. Так, из 45 членов СНК Союза на 1941 год в этой должности пятеро проработали шесть лет, четверо — семь лет, шестеро — восемь лет, двое — девять лет, а восемнадцать — более десяти лет. При этом четверо из последних — В. А. Малышев, Г. М. Орлов, М. Г. Первухин и И. Ф. Тевосян — по восемнадцать лет, А. Г. Зверев — почти четверть века, а А. А. Ишков, А. Н. Косыгин, Д. Ф. Устинов — свыше сорока лет, что в конечном итоге не могло не обернуться своей отрицательной стороной.
Но и в тех немногих случаях, когда наркомов все же освобождали — с повышением или понижением, безразлично, — на их место назначали людей не со стороны, как практиковалось два десятилетия, а чаще всего их первых заместителей. Имевших высшее образование, обладавших профессиональным опытом. Так произошло после назначения Первухина зампредом СНК и разделения наркомата электростанций и электропромышленности на два, по отраслям. Преемниками его стали прежние соответствующие заместители: В. В. Богатырев — наркомом электростанций и А. И. Летков — наркомом электропромышленности. Когда же в 1942 году за развал работы сняли Богатырева, его место опять же занял первый заместитель Д. Г. Жимерин. Те же ступени карьеры прошли П. Ф. Ломако — нарком цветной металлургии, И. К. Седин — нефтяной промышленности, С. А. Акопов — среднего машиностроения.
При такой, ставшей закономерностью, системе замещения высших управленческих должностей, наметился и своеобразный, особый вариант ее. В крайне редких, экстраординарных случаях, «под наркома» первого заместителя назначали и специально. Тогда, когда по политическим соображениям было предрешено освобождение главы данного ведомства от занимаемой должности. Равно и для повышения, и для понижения. Примером тому могут служить слишком очевидные по времени и смыслу назначения: Л. П. Берия «под» Н. И. Ежова, А. И. Яшкова «под» П. С. Жемчужину, Н. Г. Кузнецова «под» М. П. Фриновского, М. 3. Сабурова «под» Н. А. Вознесенского.
На постоянстве состава правительства СССР — вполне естественном, нормальном, рабочем его состоянии, от которого изрядно отвыкли за годы массовых репрессий, — благотворно отразилась та стабильность, которая установилась в высших эшелонах власти в целом. Но столь же важным фактором оказались и те далеко не ординарные для тех лет достоинства, которые отныне были присущи практически всем наркомам, получавшим назначение на столь высокий пост начиная с 1939 года. От старой формации руководителей — прежде всего партфункционеров, их отличало то, что они не только имели высшее образование, но даже успели поработать, несмотря на молодость, несколько лет по специальности на производстве, познавая его изнутри. Иными словами, начали действовать те самые критерии подбора кадров, которые восторжествовали на XVIII съезде ВКП(б). Подобный, сугубо деловой, даже прагматический подход и позволил добиться подлинного профессионализма СНК СССР. Уже к концу 1940 года именно такие наркомы и составляли подавляющее большинство — 31 из 47 его членов.
Тот же подход стал все увереннее утверждаться и при назначении председателей комитетов, начальников главных управлений и управлений при СНК СССР, которые хотя и возглавляли самостоятельные ведомства, однако по Конституции утверждались не ВС СССР, а СНК. Например, председателями комитета по делам искусств в 1939 году назначили литературоведа М. Б. Храпченко, по делам геологии — геолога И. И. Малышева, по делам высшей школы — химика С. В. Кафтанова, начальниками главного управления гидрометеослужбы — геофизика, директора Арктического института Е. К. Федорова, главного управления Северного морского пути — известнейшего полярника-хозяйственника И. С. Папанина, главного управления гражданского воздушного флота — летчика В. С. Молокова, Главнефтесбыта — замнаркома нефтяной промышленности Я. И. Донченко, Главлесосбыта — замнаркома лесной промышленности Е. И. Лопухова…
Отступления от таких правил случались все реже и реже, но всякий раз оказывались связанными с необходимостью сохранить для аппаратчиков, ничем не опорочивших себя, высокое, «номенклатурное» положение в бюрократической иерархии. Наиболее типичным случаем такого откровенного формального перемещения может служить утверждение И. Г. Большакова, десять лет проработавшего заместителем управляющего и управляющим делами СНК СССР, председателем комитета по делам кинематографии.
Резкий прыжок вчерашних инженеров, директоров заводов по ступеням иерархической лестницы давался им нелегко, не проходил бесследно. Порождал, прежде всего, тот самый особый стиль работы, который обычно приписывают лишь одним странностям Сталина, предпочитавшего трудиться преимущественно в вечерние и ночные часы. Порождал и тот сдвиг в психике, который неизбежно должен был возникнуть у человека, неожиданно для себя оказавшегося на вершине власти и сумевшего к тому же удержаться там. В единственных, действительно откровенных, в силу случайности избежавших цензуры и самоцензуры, мемуарах человека такого рода — наркома, а затем и министра ВМФ адмирала Н. Г. Кузнецова, так объясняется и оценка новой для выдвиженца ситуации, и постижение им новых для себя правил игры, приспособление к ним.
