Таким образом Маленков, выражая отнюдь не только свое мнение, охарактеризовал положение, в котором оказалась партия после февральско-мартовского Пленума ЦК 1937 года. Недвусмысленно признал, что ВКП(б) захлестнул произвол, из-за которого создалось «ложное, насквозь фальшивое впечатление о том, что вокруг нас только одни враги, что честных людей мало». И дал объяснение происходящему повсюду произволу: «Факты извращений в деле исключения из партии получили широкое распространение, главным образом, потому, что партийные организации и их руководители не сумели вскрыть и разоблачить отдельных коммунистов-карьеристов, которые стремятся отыгрываться и выдвигаться на исключениях из партии, на репрессиях против членов партии, которые стараются застраховать себя от возможностей обвинений в недостаточной бдительности»[32]. Словом, весьма недвусмысленно подверг ревизии и речь Сталина на февральско-мартовском Пленуме, в которой и прозвучал властный призыв к «усилению бдительности», и само постановление Пленума, потребовавшего того же от всех членов ВКП(б).

Практически все участники январского пленума, слишком хорошо зная, что от них ждут, представляя, что им грозит при непослушании, выражении несогласия с основными положениями доклада, уже обсужденного, выверенного и одобренного ПБ, с обычной готовностью соглашались с Маленковым. Признавали безусловную его правоту в целом, пытаясь тем не менее выгородить лично себя. Весьма показательной для характеристики настроений, царивших в те часы, может служить короткая дискуссия, точнее обмен репликами между докладчиком и первым секретарем ЦК компартии Азербайджана Багировым.

«Маленков. ЦК КП(б) Азербайджана 5 декабря 1937 года на одном заседании подтвердил исключение из партии 279 человек и по городу Баку — 142 человек.

Багиров. Может быть, кто-либо из них арестован?

Маленков. Я дам справку, сколько из них сидит. Сперва ты дай справку, а потом я.

Багаров. Сперва ты скажи, ты докладчик.

Маленков. Я по каждому факту имею документ соответствующего краевого комитета. Если угодно, я назову цифру — 63 человека из 279 были арестованы на месяц позже того срока, как были исключены. У меня имеется шифровка из ЦК Азербайджана.

Багиров. Эта шифровка неполная. Я могу привести факты, когда и сейчас некоторые подлежат аресту, а ходят на свободе.

Маленков. Товарищ Багиров, это не арестованные, раз ходят на свободе (смех).

Багиров. Я в течение шести месяцев добивался и не смог добиться времени, чтобы поговорить по этому вопросу.

Маленков. Я хочу продолжить, что в отношении этих 142 человек ЦК Азербайджана даже не считает нужным указать фамилии тех, о которых он решает вопрос, а в протоколе указывает счетом по каждому району, сколько человек исключено, а затем, как хороший бухгалтер, подводит итог и указывает — исключить 142 человека…»[33].

Единственным, кто продолжал упорствовать, отстаивая верность и необходимость проведенных массовых арестов, оказался кандидат в члены ПБ П. П. Постышев, возглавлявший Куйбышевский обком с марта 1937 года по 9 января 1938 года. Взял слово для того, чтобы объяснить роспуск 34 райкомов и санкционирование им исключение из партии двух тысяч коммунистов области.

«…Я подсчитал, и выходит, что 12 лет сидели враги, — сказал Постышев, имея в виду руководителей областной парторганизации. — По советской линии то же самое сидело враждебное руководство. Они сидели и подбирали свои кадры. Например, у нас в облисполкоме, вплоть до технических работников, самые матерые враги, которые признались в своей вредительской работе и ведут себя нахально. Начиная с председателя облисполкома, с его заместителя, консультантов, секретарей — все враги. Все отделы исполкома были засорены врагами… Теперь возьмите председателей райисполкомов, все враги. 66 председателей райисполкомов — все враги. Подавляющее большинство вторых секретарей, я уже не говорю о первых, враги, и не просто враги, но там много сидело шпионов: поляки, латыши, подбирали всякую махровую сволочь… Потом уполномоченный КПК — тоже враг, и оба его заместителя враги-шпионы. Возьмите советский контроль — враги.

Булганин. Получается, что нет ни одного честного человека.

Постышев. Я говорю о руководящей головке. Из руководящей головки — из секретарей райкомов, председателей райисполкомов почти ни одного честного человека не оказалось. А что же вы удивляетесь?»[34].

Постышев, продолжавший, несмотря ни на что, повсюду видеть врагов, разоблачать их, оказался в опасном одиночестве. А потому, спустя два часа, стал ритуальной жертвой — его демонстративно в назидание другим вывели из кандидатов в члены ПБ. Однако в действительности не только Постышев не видел в массовых исключениях из партии и репрессиях ничего необычного, предосудительного, ужасного, преступного. Таких на Пленуме было достаточно много. Их своеобразное мнение, как бы подытоживая все сказанное на свой лад, выразил Л. М. Каганович. Спокойно заявил: «Я думаю, что можно без преувеличения сказать, что за последний год — год выкорчевывания врагов партии и врагов народа, для честных большевиков, хотя и проявивших наивность и слепоту в своей работе, оказался годом такого большевистского воспитания и такой закалки, которой мы в обычное время не получили бы и за десять лет»[35].

Вскоре к позиции Кагановича открыто примкнули еще два члена ПБ. Жданов — в докладе 21 января на сессии ВС, где особо остановился в разделе, названном им «До конца выкорчуем врагов народа» на необходимости дальнейших «разоблачений». И Ворошилов — 22 февраля в речи, произнесенной на торжественном заседании в честь 20-летия РККА, в которой напомнил о «предателях и шпионах», призвав всю армию, красноармейцев и командный состав, к повышению «бдительности»[36].

Подобное открытое выражение взглядов, вступавших в явное противоречие с основными положениями доклада Маленкова и постановлением Пленума ЦК, свидетельствовало об отсутствии среди членов ПБ единой позиции. Тем не менее, сторонникам отказа от революционного духа удалось добиться уже немалого. Не только нанести сильный, весьма ощутимый, далеко идущий по своим последствиям удар во партократии на январском Пленуме. Перед тем они сумели устранить из текста конституции прямое упоминание о диктатуре пролетариата, настоять на проведении выборов не по производственным ячейкам, что и составляло основной признак Советов, а по территориальным округам — практике, прежде осуждавшейся как вопиющее проявление «буржуазной» демократии.

Тогда же, в самом начале 1938 года, столь же отчетливо обозначилась и еще одна новая тенденция, свидетельствующая о контурах будущей политической системы. 4 января «Правда» опубликовала невозможный, немыслимый ранее документ ЦК — «О неправильном постановлении Ярославского городского комитета ВКП(б)». В нем же, используя как формальный предлог вмешательство первого секретаря горкома при назначении директоров текстильного комбината «Красный Перекоп» и ткацкой фабрики, было прямо заявлено: «горкому ВКП(б) не предоставлено право назначения и освобождения директоров предприятий, подчиненный союзным наркоматам». Последующие публикации в этой газете не только развили, но и конкретизировали изменившееся отношение к кадровым перестановкам. В передовой номера от 6 января указывалось: «Решать должен единоначальник… Единоначалие незыблемо». А главной мыслью появившихся 27 января еще одной передовой и вслед за тем статей секретарей Ленинградского горкома В. Цветкова и Красноярского крайкома С. Соболева открыто прозвучал призыв выдвигать на руководящую работу беспартийных[37].