Вместе с тем Рене вовсе не пытался представить себя другом знаменитого художника. Совсем наоборот. Когда младший Секретан не увязывался за братом, он командовал компанией хулиганистых недорослей – большинство, подобно юным Секретанам, приезжали в Овер на летние каникулы из Парижа. Рене, с его бесшабашностью, любовью к приключениям и злым шуткам, стал вожаком этой стайки юнцов. Будучи отличным стрелком, он водил их охотиться на белок, кроликов и всякую прочую живность, которую можно было найти в лесах и полях, показывал лучшие рыбные места на реке Уаза. Верховодил он также в любовных приключениях.[111] Благодаря знакомству с сыном директора «Мулен Руж» Рене регулярно привозил в Овер девиц из кабаре (он называл их «кантиньерки» – девочки из буфета), организовывал прогулки на лодках и пикники, развлекая своих товарищей и их подружек.[112]

Из Парижа он привез еще кое-что: ковбойский костюм, купленный после шоу Буффало Билла, которое юноша смотрел на Всемирной выставке годом ранее (в 1889-м).[113] Костюм состоял из куртки с бахромой из оленьей кожи, сапог для родео и шляпы с заломленными полями. Образ лихого разбойника как нельзя лучше подходил самоуверенному любителю бурного веселья и риска.[114] Чтобы придать образу достоверности (и явно желая выглядеть по-настоящему опасным), Рене добавил к костюму оружие. В беседе с Дуато Секретан рассказал о своем старом девятимиллиметровом револьвере, который разваливался на части и стрелял только от случая к случаю.[115] Но все-таки стрелял. Когда Рене не изображал Буффало Билла, отбивающего атаку индейцев, он палил из револьвера по белкам, птицам и рыбам, которые слишком близко подплывали к его лодке. Независимо от того, был ли он в ковбойском костюме или обычном, юноша всегда держал оружие при себе – носил его в рюкзаке. Рене мог обращаться с ним как с игрушкой, но все-таки это был настоящий револьвер.

По словам Секретана, кольт продал (или одолжил) ему Гюстав Раву, хозяин пансиона.[116]

Рене и его компания развлекались в Овере и иначе: они донимали приятеля Гастона, странного голландца по имени Винсент.[117] Мальчишки сыпали соль ему в кофе, а потом отбегали и смотрели издалека, как он плюется и ругается. Однажды они подложили ужа в ящик с красками: обнаружив змею, Винсент, по воспоминаниям Рене, чуть не потерял сознание. Рене заметил, что художник иногда, задумавшись, посасывает кончик сухой кисти, – и озорники незаметно натерли кисточку острым перцем. Все это, как признавался Секретан, проделывалось для того, чтобы «довести [Винсента] до бешенства».[118]

Ван Гог по каким-то своим причинам решил не обижаться. И даже Рене, несмотря на злые шутки, не стал для него врагом. Винсент дал шестнадцатилетнему оболтусу прозвище «ужас копченой трески», что было шутливой данью его рыболовным талантам. Часто наблюдая Рене в его наряде ковбоя с Дикого Запада, художник тоже называл парня Буффало Билл, но, по воспоминаниям Рене, из-за «странного акцента» звучало это как «Пуффало Пилл»[119] и вызывало глумливые насмешки каждый раз, когда Винсент это произносил.

Хотя Ван Гог и старался не пересекаться с компанией Рене[120] (ему приходилось избегать таких же мучителей практически везде, где доводилось жить), издевательства он сносил безропотно, даже благодушно (в письмах к Тео Винсент никогда об этом не упоминал). Они с Рене продолжали вместе выпивать в пансионе Раву и в трактире старого браконьера на берегу Уазы, примерно в полутора километрах от города, – Рене называл это место «нашей любимой норой».[121] Отчасти выходки проказника Винсент терпел, чтобы сохранить редкий дух товарищества, объединявший его с Гастоном, чьи представления о живописи, по словам Рене,[122] он считал передовыми. Ван Гогу, без сомнения, нравилось и то, что братья всегда платили за выпивку.[123] Братья Секретан казались ему правильным обществом: сыновья респектабельного буржуа могли сыграть важную роль в безумном плане Винсента по заманиванию Тео с семьей в Овер.[124]

Кроме всего прочего, Рене Секретан обеспечивал Винсента тем, что иначе художник получить не мог, – женщинами (борделя в Овере не было).[125]

Рене заметил, с каким вожделением Винсент наблюдал за приезжавшими из Парижа «кантиньерками». Когда Рене с приятелями, сидя на берегу реки, целовали и ласкали своих подружек, Винсент наблюдал за ними издалека, испытывая одновременно робость и возбуждение. «[Ван Гог] стыдливо отводил глаза, и это казалось нашим курочкам ужасно смешным», – рассказывал Рене в интервью Дуато.[126] Постоянно выискивая способ как-нибудь еще помучить приятеля брата, Рене подговорил девушек, чтобы те испытали свои чары на нелюдимом художнике – «спровоцировали его амурными намеками».[127]

Когда эти намеки никакого видимого эффекта не возымели,[128] Рене подумал было, что у Винсента «отрезано не только ухо»,[129] но затем подловил художника с карманами, полными эротических фотографий и книжек.[130] Как-то Секретан застал Ван Гога мастурбирующим в лесу.[131] Эта унизительная для Винсента встреча дала повод для еще более жестоких издевательств со стороны Рене: он придумал новое обидное прозвище – «верный любовник вдовушки Кулак».[132] Добиваться желаемого, то есть доводить Винсента до бешенства, становилось все проще. «Он реагировал на это очень болезненно, – вспоминал Рене. – Однажды он весь раскраснелся от злости и хотел всех убить».[133]

Одним словом, в июле 1890 г. отношения между Винсентом и Рене Секретаном были вконец испорчены.

Через какое-то время после празднования столетия Ван Гога дала о себе знать еще одна свидетельница – дочь человека, который с 1878 г. жил в Овере рядом с одним из тех мест, куда художник особенно любил ходить на пленэр,[134] – бывшим домом и садом великого барбизонца Шарля Добиньи. В 1960-е гг., давая интервью биографу Ван Гога Марку Тральбо, женщина назвала только свое имя по мужу – мадам Либерж. В 1890 г. ей было около двадцати.[135]

Мадам Либерж опровергала традиционную версию, согласно которой Винсент был смертельно ранен в пшеничных полях, находившихся за оверским кладбищем. Вот что она рассказала Тральбо: