А затем явился Тео.
Вести о его последнем триумфе прибыли в Хелворт еще прежде его самого. В середине июня он удостоился чести лично приветствовать Софию, королеву Нидерландов, посетившую магазин на главной площади. Вскоре после этого дядя Сент представил Тео другой «знатной особе» – Адольфу Гупилю. Талант Тео был настолько востребован, что ему едва не пришлось отменить приуроченную к визиту Винсента поездку в Хелворт, – в итоге она сократилась до одного дня. Воссоединение двух братьев после года разлуки было в лучшем случае прохладно-вежливым. Они поговорили о работе в магазине, и этим, похоже, темы для разговоров оказались исчерпанными. По крайней мере, сдержанное и формальное письмо, которое Винсент затем написал брату, трудно расценить как продолжение задушевной беседы.
Чем с большим недоверием и равнодушием родные относились к Винсенту, тем больше и он в свою очередь отдалялся от них. Первые дни в Хелворте Винсент провел, заполняя рисунками маленький альбом, предназначенный в подарок пятилетней Бетси Терстех: лондонский пароход, дом на Хэкфорд-роуд, набросок фигурки спящей, свернувшись клубочком, маленькой девочки (возможно, самой Бетси), уходящая вдаль аллея… Не успев закончить работу из-за стремительного отъезда Тео, Винсент сопроводил подарок запиской, в которой явственно читается обида: «Дорогая Бетси! Я хотел заполнить эту маленькую книжку рисунками, но Тео уезжает уже сегодня… Тебе придется пока довольствоваться тем, что есть». После отъезда Тео в подарок сестрам Лис и Вил Винсент нарисовал пасторский дом; родителям он подарил большой рисунок с видом из окна его комнаты в доме на Хэкфорд-роуд (либо копию того, что он привез с собой, либо воссозданный по памяти). Возможно, его целью было убедить родителей в необходимости отпустить с ним Анну или продемонстрировать свои намерения относительно будущего в этом доме; возможно, имелось в виду и то и другое. В выражениях, подобных которым Винсент долгое время не слышал от своих домашних, Анна решительно одобрила его занятия рисованием, назвав их дельным времяпрепровождением. «Мы все очень этому рады, – писала она Тео. – Это чудесный дар, который он может использовать себе во благо».
Винсенту, как обычно, не хотелось покидать родительский дом. По мере приближения отъезда он становился все более раздражительным и отчужденным. Когда речь заходила о Лондоне, он начинал ворчать о вечном тумане. «Он был сам не свой», – жаловалась мать Тео спустя некоторое время. Дорус, в мае потерявший отца, был нездоров и по привычке отстранился от домашней жизни, погрузившись в мрачное уединение. Винсент почти не видел его в течение последней недели в Хелворте. Несмотря на то что он и так задержался дольше запланированных десяти дней, в последний момент он написал начальнику Обаху с просьбой дать ему больше времени. Он также отказался от идеи заехать в Гаагу повидаться с братом, проведя выгаданный день в последнем лихорадочном приступе рисования, как будто его рисунки имели силу смягчить сердца родных, которые, казалось, ополчились против него.
И в самом деле, кампания по реабилитации доброго имени в глазах родных провалилась. К 14 июля, когда Винсент с сестрой отправились в путь с хелвортской станции, родители считали Анну спасением для Винсента, а не наоборот («Мы надеемся, что присутствие Анны пойдет ему на пользу»).
Меньше чем через месяц после возвращения в Лондон Винсент покинул дом на Хэкфорд-роуд, так никогда и не объяснив причин своим близким. Его отношения с Лойерами оставались по-прежнему дружелюбными и после возвращения из Хелворта, Урсула и Евгения с радостью приняли Анну. «Они хорошие люди, – сообщала она в письме домой, – и стараются обеспечить нам максимальный комфорт». Поначалу присутствие сестры делало Винсента безумно счастливым. «Представь себе, как здорово быть здесь вместе», – писал он Тео. Каждое утро Анна проходила вместе с ним часть пути до его службы, днем она играла на фортепиано в гостиной дома Урсулы Лойер. Она посетила рабочее место брата и «провела чудесный вечер с семьей Обах». По выходным они вместе ходили в музеи и устраивали пикники в парках. Винсент научился плавать.
Что же положило конец этой недолгой летней идиллии? В отсутствие каких-либо объяснений родители Винсента лишь уверились в обоснованности своих дурных предчувствий. «Оказалось, что не все в доме Лойеров так уж замечательно, – писал Дорус. – Я рад этому, поскольку мысль об их пребывании там беспокоила меня». «Я рада, что он там больше не живет, – соглашалась его достойная супруга. – Настоящая жизнь отличается от той, что мы рисуем в своем воображении». Годы спустя вокруг неожиданного отъезда Винсента сложилась целая легенда о неразделенной любви. В своих ранних воспоминаниях будущая жена Тео Йоханна Бонгер высказала предположение, что Винсент был влюблен в Евгению Лойер. Ее рассуждения в сочетании с романтическими домыслами его сестры Анны подарили биографам повод для разнообразных спекуляций. «Он делал все возможное, чтобы заставить [ее] разорвать помолвку, – писала Йоханна, – однако не добился успеха». Она настаивала, что именно это стало «причиной первой великой скорби», которая навсегда изменила Винсента и заставила его обратиться к искусству. Согласно Ирвингу Стоуну, самому удачливому из продавцов ее версии событий, «оттого, что он страдал… он сделался чувствительным к страданиям других».
В реальности же, конечно, все было не так просто и куда более прозаично. «Приемная» семья Винсента на Хэкфорд-роуд не имела шансов продержаться долго. По сути, он едва знал свою сестру Анну, которая, едва выйдя из подросткового возраста, превратилась в подозрительную и весьма критично настроенную к окружающим девятнадцатилетнюю девицу. Но главную роль, возможно, сыграл тот факт, что и она совсем его не знала. Спустя несколько недель безуспешных поисков работы шансы Анны найти место казались все более призрачными. «Я думаю, это будет очень непросто, – объяснял Винсент Тео. – Все говорят, что она слишком молода». Когда в августе подошло время платить за жилье, Винсент, обещавший поддерживать сестру, пока она не подыщет место, оказался на грани финансового кризиса. В такие моменты он всегда был особенно уязвим. Совокупность обостренного чувства вины Винсента, требовательной нетерпеливости Анны и вспыльчивости Евгении привели идиллию к неизбежному и скорому краху.
К середине августа Винсент нашел несколько новых вариантов съемного жилья менее чем в миле от Хэкфорд-роуд, положив конец первой в его жизни искренней привязанности, продлившейся целый год; за попыткой найти здесь замену собственной семье последовал внезапный и болезненный разрыв. «Он склонен идеализировать людей, – писала сестра Анна в своем единственном письменном комментарии к событиям месяца, проведенного с Винсентом в доме Лойеров. – Когда они не оправдывают его скороспелых суждений о себе, он разочаровывается так жестоко, что эти люди становятся для него не более чем букет увядших цветов».
Что бы ни было причиной изгнания (или побега) Винсента с Хэкфорд-роуд, это событие ознаменовало начало одной из тех затяжных депрессий, которыми пестрит история его жизни. Волею судеб в те же дни Анна нашла работу в Уэлине, небольшом городке в пяти часах езды на поезде от Лондона, и съехала из новой квартиры на Кеннингтон-роуд. Впервые за год оставшись в одиночестве, Винсент вновь вернулся к старым привычкам. «Здесь, в Англии, меня больше не тянет рисовать… Я снова много читаю». Он мало ел и не следил за своим внешним видом. Он прекратил общаться с людьми и пренебрегал рабочими обязанностями, заслужив гневные упреки из самого Принсенхаге. По словам матери Винсента, дядя Сент «хотел бы, чтобы он выходил на улицу и общался с людьми, ведь это так важно для его будущего». Как будто пытаясь наказать свою старую семью за неудачу с новой, Винсент прекратил писать домой. «Нам горько оттого, что Винсент не пишет, – делился Дорус беспокойством с Тео. – Верный знак, что он в нелучшем состоянии».
В Лондоне не было пустошей, куда мог бы сбежать Винсент. Однако этот город предлагал такие способы развлечения и утешения, каких нельзя было найти на берегах Гроте-Бек, а животный мир здесь был куда разнообразнее. Позднее Винсент говорил одному из друзей, что в особенности по вечерам, после долгого рабочего дня, он «много времени проводил, блуждая по окраинам».
