— А это не вызывало у вас конфликтов?

— Иногда. Но они не были серьезными. То, что немного смущало, — это крайне восторженное отношение обвиняемого ко всему, что касалось Ника. Он не переставал восторгаться его будущими качествами. Мощный охотник, крутой военный, все эти штучки. Но каковы бы ни были наши конфликты…

— Да?

— Мы всегда могли решить их в постели. Без размолвок и осложнений.

— Много лет подряд, да? Но наступила перемена?

— Да. Что-то вроде охлаждения отношений. Обвиняемый выполнял свои супружеские обязанности без прежней живости, а затем, чтобы оправдать свое уклонение от них, стал ссылаться на усталость, перенапряжение, все эти физические причины, кажущиеся достаточно логическими, чтобы быть убедительным. Когда отговорки начали звучать фальшиво, он стал прибегать к более изощренным методам: вызывал на ссору и затем запирался в башне из слоновой кости, где все линии связи были порваны.

— И каким было ваше заключение?

— Самое очевидное. Другая женщина. Но я не была в этом уверена. Не совсем. И вот три года назад после его возвращения из Европы все мои сомнения развеялись.

— У вас было доказательство его неверности?

— Я получила доказательство, что совесть у него нечиста: роскошный набор нижнего белья, купленный в Дании во время поездки.

— Но подарок, дитя мое…

— До тех пор он неизменно привозил флаконы духов. А тут внезапно предложил мне этот ассортимент, тщательно подобранный, из шелка и кружев, стоящий целое состояние. Для меня это могло означать только одно. Тем более…

Я позвонил в дверь и расправил плечи, готовясь вновь противостоять полярному голоду. Джоан отлично выглядела, когда я отправлялся в свое турне Париж — Лондон — Копенгаген, но охладела по возвращении, и самое ужасное — мой экстравагантный подарок, более 780 долларов на таможне — понизил температуру еще градусов на двадцать. Не говоря прямо, она дала мне понять, что это как букет цветов, принесенный неверным мужем своей жене по возвращении из борделя. Обстановка в доме после трудового дня наводила на мысль о том, какова может быть жизнь под открытым небом Антарктиды.

Еще хуже, Офелия не вышла открыть, и я должен был в ярости шарить по карманам в поисках своих ключей.

Из квартиры не слышались шаркающие шаги Офелии, направляющейся к двери.

Ник, мой изысканный бармен, не стоял перед десертным столиком в столовой, где он обычно ждал моего прихода, чтобы приготовить питье.

Джоан тоже не было видно.

Квартира показалась мне столь же таинственно покинутой, как и «Мария-Селеста».

Джоан посреди нашей спальни, окруженная невероятным хаосом. Ящики моего комода открыты; один из них брошен на ковер и перевернут. Чемодан, в котором я тайком привез белье от Карен через Винса Кенну, раскрыт и лежит на кровати, замки взломаны, его содержимое разбросано повсюду.

Одного взгляда было достаточно, и первой моей мыслью было, что если мы разведемся, я потеряю Ника. Мой сын уйдет с ней, я потеряю все, что дорого мне в жизни, и проведу остаток дней, прячась за фонарными столбами в надежде увидеть его проходящим по улице.

— Закрой дверь, — сказала Джоан ледяным голосом.

Я понял, что Ник отослан к ее родителям, что Офелии дан на этот вечер отпуск, но машинально отправился закрыть дверь комнаты. Джоан поднесла руки к щекам.

— Боже мой, Боже мой, это ужасно! Я полагала, что смогу все снести. Но не это. Ты понимаешь, Пит? Я не знаю, что могу тебе сказать. Я не знаю, что делать.

— В каком плане?

Прежде всего, необходимо выиграть время. Импровизировать. Позволить плыть по течению до тех пор, пока я не найду способа защититься. Я не готов, у меня нет готовых ответов. Я запихнул все в чемодан, спрятал единственный ключ, а чемодан убрал на верх самого высокого платяного шкафа. Невероятно, как она могла найти его, достать, взломать и рассмотреть его содержимое.

— Джоан, можешь ты объяснить, что здесь произошло?

— Пит, послушай меня…

— Если ты хочешь, чтобы я объяснил…

— Пит, прошу тебя, послушай меня. Я знаю объяснения. Это покажется безумием, но я даже счастлива наконец понять то, что произошло между нами несколько месяцев назад. Теперь я всего лишь хочу, чтобы ты был откровенен со мной. Господи, переодевание — не преступление, а болезнь. Тебе надо только признать это. Что тебе необходима медицинская консультация. Пит, доктор Эрнст приезжал на консилиум…

— Неужели он лечит и случаи неукротимой подозрительности?

— Что-что?

— Женщин, роющихся в шкафах мужей в поисках улик против них. Ты не можешь это вынести? Господи, а я? Как ты думаешь, могу я это вынести?

— Нет, — процедила она, не разжимая зубов, — Не нужно так ставить вопрос. Не пытайся свалить на меня вину за то, что сделал ты. И еще одно. Нечто действительно отвратительное. Как ты мог рассказывать Винсу то, что происходит у нас в постели?

— Я никогда этого не делал!

— Ты говорил ему, а он пересказывал Бетси. Я спрашивала себя, что это вдруг случилось с мерзавкой. Почему она заговорила со мной о ранней менопаузе. Советовала сходить к гинекологу, способному разрешить мою проблему. Рассказывала, как раз в месяц, когда она готова освободить Винса от супружеских обязанностей, она надевает розовые наволочки, давая ему это понять. Стала вдруг столь любезна, столь добра. Такая сочувствующая. Вплоть до того, что вчера я решила спросить, что за проблему хочет она решить, что ее так ужасно волнует.

И она начала с того, что, если ты можешь доверять свои сексуальные проблемы Винсу, я должна взять в наперсницы ее. Тогда я поняла. Ты пытался оправдать свои извращения, взваливая ответственность на меня. Но перед подобными людьми! Господи, Пит! Эта чертова обывательница, эта дура с шестью недоносками наконец-то ликует, потому что может причислить меня к себе подобным. Сделать из меня фригидную неврастеничку и врага мужчин, как она сама. Как ты мог на это осмелиться, Пит?

Без особой надежды я перешел к единственно возможной защите.

— Если ты не то, что она о тебе думает, то зачем ты разыгрываешь из себя агента ФБР в моем шкафу?

ФБР… Теперь у нее виноватый вид. Она старый борец за гражданские права, а улики, найденные против меня, получены без ордера.

— Я не рылась, Пит. Это Офелия увидала кончик кружев, торчащий из чемодана, когда проходилась пылесосом по шкафу. Ты же приказал ей вычистить все закоулки.

Мерзкая рабыня! Я решил взять ее в прислуги потому, что она согласилась на оплату ниже обычного тарифа, а это было куда выгоднее, и при этом можно было пустить пыль в глаза окружающим. Но окажись она сейчас передо мной, я бы охотно задушил ее. И я сказал Джоан:

— И ты решила тут же взломать этот чемодан? Ты не могла просто поговорить со мной?

— Бог мой, это единственная вещь, тебя интересующая? Как я пришла к этому открытию? Когда вокруг нас все рушится?

Развод. По тону ее голоса можно понять, что речь пойдет о разводе. Повеяло прощанием, Ник. Ты видишь, что происходит, Ник, когда мама достаточно умна? Когда она умеет читать все книги и отвечать на все вопросы? Черт подери, если бы моя мать нашла у моего отца подобное одеяние, испачканное пудрой и губной помадой, она бы никогда не нашла решения, даже через тысячу лет. Она бы просто не поверила…

Но твоя мать не такова, Ник. Почти всю нашу совместную жизнь твоя мать получала сексуальные наслаждения на серебряном блюдечке. Все, что возможно было сделать для ее эрогенных зон, всегда было сделано, потому что, скажем не кичась, твой отец, войдя в раж, становился бесподобным любовником. А мама, — наша прелесть — часть счастливого меньшинства женских особей, согласно классификации доктора Кинси, не любящих порнографию, иногда представленную с чисто научной точки зрения, а чаще просто в виде свинства. Поэтому мама ничего на этот счет не знала.

Несмотря ни на что, Ник, не забывай, что, если женщина прибегает к слезам для одержания победы, мужчине следует прикинуться маленьким мальчиком. Все женщины — матери, Ник, все таковыми и остаются. Включая и тех, что из Движения свободных женщин. И все они ничего так не желают, как видеть перед собой грозного самца, сосущего свой пальчик с поникшей головой, ожидая материнской ласки, которой они мечтают его одарить.