Он-то догадывался, но продолжал мечтать.

Страхи мои отступили, и я вновь взялась за сэндвичи.

Сняв ставни с окон кухни, он перешел в другую комнату. Я слышала, как он работает в гостиной, потом наверху. Когда я ставила на плиту суп из консервов, он пришел сообщить, что сложил ставни на чердаке.

— Сейчас я открою вам воду. У вас есть кальцинированная сода? Надо промыть трубы.

Соды не оказалось, нашлась лишь грязная пустая банка из-под нее, втиснутая между труб под раковиной. Он сказал, что поищет в машине, и я пошла с ним на улицу.

— Что-то не вижу, — сказал он, покопавшись в багажнике. — Пожалуй, заеду в поселок. Воду нельзя включать, не промыв трубы.

Когда он сел в машину и захлопнул дверь, я вспомнила про телефон.

— Если вы едете в Оушен Бич, не могли бы вы заглянуть в телефонную компанию? Они до сих пор не включили телефон, а мне срочно надо позвонить. К тому же отель закрыт, поблизости никого нет и мне немного жутковато.

Он добродушно поглядел на меня из машины.

— Не беспокойтесь, на острове нет грабителей. Здесь намного безопаснее, чем в Нью-Йорке. Только там разгуливают всякие воры, грабители и прочие типы, отрезающие людям головы.

Я была шокирована тем, что он выделил последнее обстоятельство. «Интересно, — подумала я, — видел ли он наше имя в газетах, когда погибла Шерри?» Но причина оказалась иной.

— Он убил еще одну вчера ночью, — рассказал Ольсен, — какую-то женщину — врача. Могу поспорить, что ничего подобного на Файр-Айленд не случалось.

Когда он завел мотор, я все еще смотрела на него, онемев. Когда я закричала, он был уже далеко.

Мы были отрезаны от всех средств связи. Батарейки в приемнике за зиму сели. Телефон не работал. Я отчаянно сожалела, что не попросила Ольсена привезти батарейки. Затем подумала, что хоть дорога в поселок и занимает лишь несколько минут, ему не к чему спешить. Он, например, мог заехать домой позавтракать, а мне не терпелось узнать, имел ли он в виду Эрику.

Нужно было съездить в Оушен Бич и позвонить в ее офис, но сначала предупредить детей. Эта мысль вызвала новое беспокойство. Дети слишком долго не возвращались. Я побежала по песчаной тропинке на поиски.

Самая большая угроза для Файр-Айленд — морской прибой и штормы. Защитой от стихии для дачного поселка служили высокие песчаные дюны, окружавшие его полукольцом со стороны океана. Чтобы пройти к пляжу, нужно было воспользоваться деревянной лестницей, ведущей через песчаные холмы. Обычно с вершины дюн видны были многие мили широкого пляжа, волны прибоя и, насколько хватало глаз, голубые просторы океана. Но сегодня… Сквозь туман были видны лишь несколько деревянных ступенек, пучок травы, растущей между досками, и морская раковина, по-видимому оставленная здесь чайкой.

Я окликнула детей, ответа не было — слишком далеко от пляжа. Схватившись за перила, стала вглядываться в туман, но сколько ни напрягалась, кроме нескольких ступенек, впереди ничего не увидела. Ступеньки были мокрыми и скользкими.

Наконец я спустилась на мокрый песок пляжа. У ног лежали «лунные камни»: мы называли их так за то, что они были гладкими и полупрозрачными, правда, теряли свою прозрачность, когда высыхали. Ноги лизнула океанская волна. У кромки воды я отскочила назад: там туман был густой, как молоко. Я слышала прибой, но не видела его.

Решив, что пошла не в том направлении, я повернула назад и побежала в другую сторону, время от времени выкрикивая имена детей. По крайней мере, меня может услышать Барон, думала я. Многие годы он испытывал мое терпение лаем, а вот теперь молчал.

От попыток различить что-либо в тумане у меня заболели глаза. Я бежала и бежала до тех пор, пока не ударилась о принесенное прибоем бревно. Боль сняла панику. Подняв мокрое от слез и тумана лицо, я выкрикнула имена детей.

Внезапно на меня обрушилось что-то черное и мягкое. Барон лаял, прыгая вокруг меня, убегал и возвращался опять.

Керри и Питер уже собрали свои спиннинги и поднимались по пляжу с пойманной ими маленькой рыбкой.

— Что ты здесь делаешь? — удивился Питер.

— Вы не слышали, как я кричала? — перехватила я инициативу.

— Мы ничего здесь не поймали, поэтому решили пройти подальше. Ты вся промокла… Что с ногой?

В том месте, которым я ударилась о бревно, был кровоподтек.

— Все в порядке. Мне надо съездить в Оушен Бич, — сказала я.

— Разве ты не можешь позвонить туда?

— Телефон еще не подключили. Мне надо позвонить в город.

Их это вовсе не удивило.

— Суп из консервов на плите, — сказала я.

— Давай положим туда эту рыбу, — предложила Керри, — у нас тогда получится настоящая уха.

— Не знаю, — сказала я. — Давайте пойдем к дому, а не то сорвем голос от крика.

Мы поднялись к дюнам и нашли лестницу.

— А у тебя здорово кровь течет, — заметила Керри, которая вместе с Бароном шла в арьергарде нашей процессии, — И даже капает на песок.

Я поискала платок в карманах брюк. А дети стали рыться в карманах своих плащей. Вскоре была найдена какая-то скомканная тряпочка и, ухватившись рукой за перила, я обработала свою рану. Теперь, когда я нашла детей, вернулось беспокойство за Эрику. Я думала об охране в больнице, когда вспомнила: Ольсен сказал, что все произошло вчера ночью.

Поднявшись по лестнице к дому, я обещала детям, что скоро вернусь.

— Не можешь ты идти в таком виде, — сказала Керри, — надень хотя бы пальто.

И я заметила, что вся дрожу.

— Надо перевязать рану, — заявил Питер, — К тому же телефон могли уже подключить.

Я снова вытерла кровь с ноги, и они повели меня к дому.

Пока мы шли, я поняла, что не могу оставить их одних, пока не узнаю, что происходит в городе.

— Давай выбросим наш суп из консервов и поедем в Оушен Бич вместе, — предложила я, когда Питер открывал дверь. — У нас будет прекрасный завтрак: устрицы, омар…

В дверях кухни Питер остановился так неожиданно, что мы буквально налетели на него. Керри толкнула его вперед, но он стоял как столб. Я подошла поближе, чтобы увидеть, что случилось.

Там был Джоэл. Или Джоэл — Тони. Он стоял возле кухонной плиты и смотрел на нас.

— Входите, — сказал он.

Мы медленно вошли.

В руке у него был открытый нож с пружинным лезвием.

Лезвие поблескивало в свете лампы, и от небрежности, с которой он держал нож, становилось еще страшнее. В нем сквозила игривость мальчишки, разоряющего птичье гнездо, радость новизны, постепенно переходящая в манию убийства без злобы, без умысла и без жалости.

Он улыбнулся, кивком предложив нам сесть. Я взглянула на Керри и Питера, боясь, что они могут не воспринять его всерьез. Но они сели возле кухонного стола, полностью отдавая себе отчет в опасности. Мне пришло в голову, что мы можем попытаться бежать. В суматохе кто-нибудь наверняка уцелеет. Но кто-то будет пойман и попадет под нож. Казалось, он прочел мои мысли и покачал головой.

— Не надо, Нора, — усмехнулся он, — не глупи.

Он имитировал фразу, которую я сотни раз произносила при нем детям. Когда-то раньше я уже видела его таким, любующимся собой… И тут я вспомнила его день рождения. Когда он привел всех к машине и сделал вид, что нашел там серьгу, я подумала, что он перебрал шампанского. Помню, как он расстроился, когда его фокус раскусили, помню, как расстроилась Шерри. Утром ее нашли с отрезанной головой. От этой мысли холодок пробежал у меня по спине.

Чтобы побороть страх, я спросила:

— Что тебе надо?

Немного переиграла, но он, наслаждаясь собой, не обратил на это внимания.

— Ты же знаешь, сестренка, я всегда следую за тобой.

Меня очень поразило это слово — «сестренка». За всю нашу жизнь он ни разу не называл меня так. Тут, кажется, во мне заговорил писатель — выбор стиля, построение фразы… Еще больше, чем его необычное поведение, это заставило меня понять, что передо мной чужой человек.

— Помнишь, когда ты пришла ко мне домой и забрала с собой? — спросил он. — Когда это было? Где-то в полдесятого?