Точно, пора остановиться.

Глава 18

POV только Джастина.

С самого начала, ну, может, почти с самого, я понял, что в Брайане есть скрытые глубины. Только он очень старательно их прячет. Как ни странно, понять это мне помогло то, как он обращается с Майклом. Большинству людей их отношения показались бы странными. Брайан страшно амбициозен. К тому же – красив, горяч, умен и очень начитан. У него есть драйв и уверенность в себе, чувство юмора и обаяние. А еще он может быть агрессивным и очень жестоким. Но как бы черство он порой ни вел себя с Майклом, как бы снисходительно к нему ни относился, под всем эти можно разглядеть глубокую привязанность и заботу. Нужно только знать, куда смотреть.

Майкл же – полная ему противоположность. Я признаю, что он довольно мил – в этаком стиле соседского паренька. Хотя меня лично он не привлекает. Они с Брайаном ходят в одну школу, но знает он куда меньше его. Вероятно, потому что он вовсе не так умен. В жизни он просто плывет по течению, делая лишь то, что ему говорят мать или Брайан. И, несмотря на то, что он умеет шутить, юмор его довольно примитивен. Зато у него легкий характер, и с людьми он приветлив – хоть и не со мной лично.

Я могу понять, почему Майкл боготворит Брайана – блядь, да я сам его почти боготворю. Он ведь в него влюблен и старается во всем за ним следовать. Но его собственнические замашки страшно меня раздражают. Клянусь, если он еще хоть раз этак самодовольно заявит мне: «Мы с Брайаном – лучшие друзья», я его тресну. Хоть и понимаю, что он тут не виноват. На самом деле, это Брайан его подстрекает. Стоит Майклу лишь повернуться в чью-то сторону и на пару минут оторвать обожающий взгляд от Брайана, как тот тут же принимается всеми силами возвращать его внимание. И мне тогда начинает казаться, что Майкл прав. Что Брайан держит его при себе на будущее, когда готов будет остепениться.

Что до меня – я вечно стараюсь всем угодить. Люблю, когда в моей жизни царят мир и гармония, и раньше всегда старался всеми силами такое положение вещей сохранить. Я вечно оказывал услуги людям, которые мне даже не нравились, – просто потому, что ко мне обратились, а мне неловко было отказывать. И никогда не упоминал о своей ориентации в общении с людьми, которых это могло смутить. До того, как я познакомился с Брайаном, я даже ни разу не целовал никого из своих бойфрендов при матери. Понятно, она не могла не догадываться, что у нас бывает «это», но в разговоре мы никогда об этом не упоминали. Да я даже ни с кем за руку на публике не держался. С другой стороны, я все же никогда не отрицал, что я гей. Когда меня пытались дразнить в школе, когда спрашивали о моей ориентации на работе, моей реакцией неизменно было:

- Ну да, я гей. Дальше что?

Я бы и отцу так же ответил, если бы он спросил. Но он никогда не спрашивал.

Но когда я вернулся домой из больницы, все изменилось. Прежде всего, Брайан изменился. Теперь он внимателен и заботлив – особенно, когда мы вне дома. Он от меня ни на шаг не отходит – если только в школу. И мы все время вместе. Поначалу это было вызвано необходимостью, я ведь даже из дома в одиночку выйти не решался. Но теперь мне уже лучше, и в этом больше нет нужды. Нам просто так нравится.

Я и сам изменился. Я не хочу больше никому угождать. Потому что в итоге выходит, что ты живешь так, как удобно другим, а не тебе самому. И только когда тебя задевает вдруг крышкой гроба, ты понимаешь, что запас времени у тебя не бесконечный. И тратя его на то, чтобы угодить всем вокруг, ты можешь просто не успеть сделать то, что важно тебе. Я начал меняться еще в тот день, когда умер отец, а я познакомился с Брайаном. И авария лишь придала этому процессу ускорение.

Взять, например, работу. Я понял, что не хочу больше работать в «Вэнгард» - и ушел. Оставил свою команду, оставил людей, которые ждали моего возвращения в надежде на перемены к лучшему. Раньше меня бы совесть заела за то, что я сам позвал их в «Вэнгард», а пару месяцев спустя безжалостно бросил. А теперь я считаю, пусть скажут спасибо за то, что я еще на несколько месяцев обеспечил их местом работы. Ну и потом, они ведь могут остаться, если захотят. А если не захотят – я за это не в ответе. Я не могу подстраивать свою жизнь под чужие нужды.

Мама уже, считай, махнула на меня рукой, сообразив, что слушаться ее я больше не буду и посвящать в свои дела тоже. Она всегда желала мне добра, о лучшей матери никто и мечтать не может. И все-таки ее мнение больше на мою жизнь не влияет. То же самое относится и к моим бывшим друзьям из ЦГЛ.

И, наконец, Брайан. До сих пор я ходил вокруг него на цыпочках, вечно сдерживался, ничего не требовал и позволял ему самому устанавливать границы, в которых ему комфортно. Но теперь - нет. Вернувшись из больницы, я в первый же день говорю ему, что скучал. А во второй прошу его ко мне переехать. И если я до сих пор не сказал ему, что люблю его, то по одной единственной причине, - хочу дать ему время привыкнуть. И Брайан воспринимает все это куда проще, чем я ожидал. Но, может быть, это потому, что он на все готов, чтобы я поскорее поправился.

Я знаю, он ведет себя так, по большей части, из чувства вины. Он все время со мной, потому что думает, что сломал меня и теперь обязан починить. Терпит мои нежности, потому что считает, что мне грустно, и это тоже его вина. Позволяет мне держать его за руку, потому что уверен, что он мне должен. И меня мучает то, что я этим пользуюсь. Но иногда мне кажется, что ему и самому это нравится, просто он не хочет этого признавать. Иногда я верю, что он и правда ко мне привязан, и заботится обо мне не только из чувства долга. Наверное, в глубине души я надеюсь, что он привыкнет и останется таким навсегда.

В тот вечер, когда мою руку впервые сводит судорогой при нем, я отчаянно пытаюсь это скрыть. Замираю на диване, стараясь не издать ни звука. Но карандаш вылетает из моих пальцев и со стуком падает на пол. И Брайан тут же поднимает глаза от тетрадок и смотрит, все ли у меня в порядке, - что в последнее время вошло у него в привычку. Я пытаюсь принять очень занятой вид, но мне и на секунду не удается обдурить Брайана. Он быстро поднимается из-за стола и направляется к дивану. Я как раз пытался его нарисовать, и уже одно то, что рисунок получался совсем не таким, каким я видел его в голове, и ничуть не похожим на то, что удавалось мне изобразить раньше, страшно меня расстроило. Я впервые после аварии всерьез пытался что-то нарисовать. Просто Брайан был таким красивым - сидел там, сосредоточенно таращился в учебники, хмурился и жевал кончик карандаша. И я не удержался. За что теперь и расплачиваюсь.

Я, как ребенок, прячу правую руку за спину. Смешно просто. Да что он мне сделает? Отругает за то, что у меня судорога? Но дело-то не в этом, верно? Просто я теперь почему-то чувствую себя уродливым, грязным что ли. Брайан увидит мою руку и содрогнется от отвращения. А потом он уйдет – как только сможет перешагнуть через чувство вины.