Я бы сказал - вполне.
После душа смелость начинает понемногу испаряться. Но есть-то все равно нечего. Чем только он, на хрен, питался, пока меня не было? Я уже умираю с голоду, так что идти в магазин все равно придется. В больнице я пробовал понемногу выходить на улицу – с Дафни или Филиппо. Они отвозили меня в какой-нибудь тихий угол больничного двора, и там я пытался прогуливаться с ними под руку. Оба они меня не торопили и всячески подбадривали. И все равно, когда пришло время выписки, я едва смог доковылять от дверей клиники до машины.
Брайан выбирает совершенно иную тактику. Мы спускаемся с лестницы, я замираю в нерешительности на пороге, а он просто хватает меня за правую руку и бесцеремонно выволакивает на тротуар. Машин почти нет, да и людей тоже, но мне все равно кругом мерещится давка. С Дафни и Филиппо мы никогда не пытались пересечь улицу. И оба они во время наших прогулок уделяли мне все свое внимание.
Брайан же на меня даже не смотрит. Слишком занят, разглядывая каждого встречного парня. Я от ужаса вцепляюсь ему в руку и не могу отделаться от какого-то странного дежа-вю. Мы впервые держимся за руки. И мне так хочется наслаждаться этим моментом, смаковать его. Но ничего не выходит. С меня градом льет холодный пот, а в горле застревает комок. И единственное, что я слышу, - это грохот собственного взбесившегося сердца в ушах.
И вдруг оказывается, что мы прошли уже пол-улицы. Так далеко я еще ни разу не продвигался.
Для больше уверенности левой рукой я вцепляюсь ему в локоть. И думаю только о том, что Брайан не допустит, чтобы со мной что-то случилось. Он высокий и сильный, он не даст мне упасть. И неважно, что Филиппо тоже мог бы меня поймать. Тут другое. Это ведь Брайан! И я не просто доверяю ему, я еще и не хочу, чтобы он увидел мою слабость. Заистерить посреди улицы будет даже хуже, чем рухнуть на тротуар. Так что я изо всех сил пытаюсь успокоиться.
В супермаркете полно народу. Но теперь я опираюсь на тележку, и это придает мне уверенности. Если даже кто-нибудь на меня и налетит, у меня есть за что удержаться. В какой-то момент Брайан вдруг просит меня взять мороженое, а он пока сходит за огурцами. И я едва сдерживаюсь, чтоб не кинуться умолять его не бросать меня тут одного. Кажется, вечность проходит, а его все нет. Я вцепляюсь в тележку и не спускаю глаз с прохода, ожидая его возвращения. Если он встретил какого-нибудь горячего парня и утащил его в туалет, мне ждать еще долго.
На самом деле меня уже немного отпустило, что не может не радовать. Наверно, тележка помогла. А, может, мне купить трость? Тут я сразу представляю, как отреагирует на эту идею Брайан, и качаю головой. Ни за что в жизни он нигде не покажется с парнем с тростью.
По дороге домой Брайан несет одну сумку, а я другую, и мы держимся за руки. Это не слишком удобно, но мы справляемся. Паника все не возвращается, хотя из поддержки у меня только Брайанова ладонь. Может, потому, что держаться за руки с Брайаном значит для меня больше, чем просто пытаться побороть страх? В этом есть забота, и утешение, и любовь, - по крайней мере, с моей стороны. А когда мы вернемся домой, я получу свою награду!
Раньше мы с Брайаном не особенно часто бывали вместе на улице. Но теперь это так. Мы гуляем в парке, ходим пешком в спортзал и кафе. Ну то есть у нас сейчас, конечно, машины нет, но все равно это больше для тренировки. В первую неделю Брайан вообще не выпускает меня из рук, но потом я постепенно привыкаю идти по улице рядом с ним, и он дает мне больше свободы. И я понимаю, что мне больше не нужно вцепляться в него изо всех сил. Теперь главное, чтобы он просто был рядом, и я мог опереться на него, если что случится. Жаль вообще-то, мне нравилось держаться с ним за руки. Раньше он никогда не брал меня за руку, только в воображении, и больше, наверно, никогда уже не возьмет. Конечно, для него это ведь была всего лишь помощь, а не демонстрация чувств.
В первый же день после выписки мы отправляемся в кафе. Дебби тут же набрасывается на Брайана с упреками, что он не показался вовремя. Говорит, она готова уже была идти его искать. А он отвечает что-то на счет того, что теперь, когда я дома, сделка отменяется. Весь разговор он загораживает меня от Дебби. А когда мы садимся за стол, задвигает меня в угол дивана. Чему я очень рад, потому что не вынес бы сейчас объятий.
Потом он объясняет, что ушел из дома и подал прошение о выходе из-под родительской опеки. И помогла ему в этом не кто иная, как Мелани. Я слегка ошарашен. Конечно, я заметил, что вся его одежда перекочевала ко мне в шкаф, и сообразил, что он в каком-то смысле ко мне переехал, но не понимал, что это официально и законно.
-Завтра я перевезу вещи к Майклу, - говорит он, не поднимая глаз от тарелки.
- Зачем?
- Я оставался у тебя, только пока ты не вернешься из больницы.
- Почему?
- В чем дело? Тебе что, пять лет? Что за идиотские вопросы?
- А что такого изменилось, что тебе нужно съезжать?
Будто бы я и сам не знаю. Лофт был для него укрытием, а теперь, когда я снова дома, он потерял большую часть своей привлекательности. Кому захочется днями напролет ухаживать за инвалидом?
- Считается, что мне нельзя с тобой жить, потому что ты старый развратный педик и нанесешь моей неокрепшей детской психике ужасную травму. Так что, официально, я должен жить у Дебби.
- Ну и живи у Дебби. Официально. Ничего не изменилось. Я хочу, чтобы ты остался.
Ну вот, я это сказал! Авария научила меня тому, что жизнь коротка и непредсказуема, и я не хочу остаток ее провести в страхе. Не хочу больше постоянно осторожничать. Ни просто по жизни, ни с Брайаном.
Он некоторое время буравит меня глазами, щурится и прижимает пальцы к губам. А потом просто кивает и возвращается к еде. И тогда я тоже начинаю есть, стараясь подавить безумную улыбку. Вот оно, наконец! Мы теперь живем вместе.
На следующей неделе мы отправляемся покупать новый джип. Меня все еще немного беспокоит рука, но куда больше меня волнует необходимость снова усадить Брайана за руль. Он делает вид, что у него нет с этим никаких проблем. И все же всеми силами пытается уломать меня вести машину из салона самому. И страшно бесится, когда я уверяю, что еще не готов. Я прикрываюсь своими страхами, и, наконец, он сдается. Равнодушно пожимает плечами, будто это не он только что бился насмерть, чтобы не сесть за руль. По дороге домой я прямо чувствую, как он напряжен. Вцепляется в руль до побелевших костяшек. В лофте оказывается, что он весь покрыт холодным потом. Терапия работает в обе стороны: он каждый день заставляет меня выходить из дому, а я за это заставляю его водить. Так что все по справедливости.