Секретари слегка приподняли носы и тотчас опустили.

Лавузен: Три миллиона фунтов. Кратковременный заем, солидные гарантии.

Мистер Ворр: Цели заема?

Лавузен: Государственный переворот. Мне надоело ждать законного престолонаследия.

Мистеру Ворру изменяет хладнокровие.

— Как! Опять? Вчера герцог Эльсинор просил у меня под диктатуру полтора миллиона фунтов. Правда, он обещал мне Манчжурию, но это слишком: два переворота в неделю!

— Три миллиона и никаких конкурентов! За вами место премьера и кусок Австралии!

— Но я не популярен! Меня не знают, — директор слегка берется за голову.

— Успокойтесь. Происхождение вашей фамилии очень древнее, если откинуть последнюю букву; когда же ежедневно во всех газетах будут печатать, что вы гений, то сперва ваша жена, затем все человечество, да и вы сами автоматически поверите в это.

— Согласен, — вздыхает директор, — но я боюсь за несовременность вашего предприя… э… переворота, вы меня извините, конечно.

— Три миллиона! — Лавузен встает.

— Нет. Простите, но меня ждут дела. Здесь бьется пульс мировой империи, и я…

— Дайте вашу руку, — перебивает Лавузен, — о-о, сто восемьдесят, сто девяносто в минуту. Скверный пульс у империи! В последний раз три миллиона. Нет? До свидания!

Марч, как всегда, уходит последний.

Мистер Ворр делает несколько дрожащих шагов к телефону:

— 3-49-46! Герцога Эльсинор к телефону! Скорее кто-нибудь, дело в том, что принц Уэльсский затевает пере… — директор обернулся, — прошу оставить меня.

Шесть секретарей разом встали, согнулись и вышли. Когда дверь закрылась, мистер Ворр отчаянно крикнул в трубку:

— …ворот! Да, переворот.

Сумерки чуть тронули газоны пепельным крылом. Через Мраморные ворота по аллеям Гайд-парка — вереница экипажей. Сидящие в них грезят о счастии не ниже тысячи фунтов. Сумерки коротки, как поцелуй воина. В такие вечера офицеры мечтают о мировом могуществе, генералы о покере, а поэты попросить в долг. Даже листва, пронизанная закатными лучами, шелестом своим напоминает фунты… Все дышит поэзией. Земля вертится вокруг солнца, лорды около банков, министры вокруг банкиров; точная строго вываренная система: уголь, насилие, сгущенное молоко, взятки, а по окончании приятные встречи в Гайд-парке. Мужчины приподнимают цилиндры, женщины делают улыбки — то и другое стоит денег.

Ландо мягко шелестят, и складки жира на затылках великих людей дрожат в такт ленивым колесам. В такие вечера лорды не знают, что им делать с отрыжкой, и наугад притворяются величественными. Фокус удается. Окружающие шепчут: «Это сэр Гаррик. Смотрите — графиня Мерлей».

Через час солнце плюнет на блестящие цилиндры и пойдет спать. Шерлок Холмс начнет тонко улыбаться, кого-то арестуют, словом, наступит типичная лондонская ночь, а пока милорды нежно укачивают свои животики и один экипаж сменяется другим. Внезапно знакомый автомобиль вкатывается на главную аллею. Откинувшись, Лавузен что-то рассказывает Марчу, положившему цилиндр на колени. Оба слегка покачиваются, подпрыгивая на поворотах.

— Прекрасное зрелище, микробы на прогулке, — Лавузен указал на пролетевшую карету.

— Это, кажется, герцогиня Готтентотская, — встрепенулся Марч.

— Может быть. Пэры, лорды, банкиры… аппетит этих микробов чудовищен. Яд усиливается в любом государственном организме, если своевременно не сделать прививку революц…

Автомобиль Лавузена скрылся с глаз.

Неуловимые оттенки неба от голубого до грязно-бурого в момент заката.

— Интересно знать, — продолжал Лавузен, поднимаясь по лестнице особняка на Бромтон-стрит, — что за переворот придумал герцог?

С поклоном их провели в гостиную, дворецкий поспешил доложить.

Забегали слуги, вспыхнули люстры. С легким шелестом распахнулась портьера, и показалась голова герцога.

Лавузен встал.

— Дорогой герцог, надеюсь, мы не опоздали? Не беспокойтесь, это мой секретарь, он тоже посвящен в тайну.

— Какую тайну?

— Герцог, кто перед вами? — Лавузен ударил себя в грудь.

— Наследник английской короны.

— Дым и ад! — взревел Лавузен, — я такой же наследник, как вы полярный слон.

— Вашему высочеству угодно смеяться? — вставил герцог, сохраняя выдержку.

— Угодно? О да! царапать вас, милейшее чудовище, спящее под жиром здравого смысла! Настоящий принц в тюрьме, понимаете, а я…

— Спокойствие, — перебил герцог, — никакого принца Уэльсского нет. Сегодня ночью человек, выдававший себя за него, повешен.

Два возгласа.

Испуганный — Марча и удивленный — Лавузена.

Герцог сделал паузу и, подняв голову до уровня горделивости, продолжал:

— А потому прошу ваше высочество спокойно ехать во дворец.

Герцог и Лавузен, сидя напротив, рассматривали друг друга с внезапным любопытством. Лавузен провел рукой по лицу.

— Предположим, что сейчас ничего не было сказано?

— Предположим, — подхватил старик. — Может быть, вы сообщите, что мсье Каннэ изменил ваше лицо, но мне это уже известно от самого доктора и очень давно.

Мельком взглянув на Марча, Лавузен невольно улыбнулся.

— Историческая минута, — не удержался Марч.

— Милый друг, — заметил Лавузен, — история большое жульничество, но не всякое жульничество история. Кстати, Марч, ты что-то записываешь в блокнот для потомства, ну, так пусть эта сцена будет называться: «Ловкость английского дипломата», — читатели любят фантастические рассказы.

Вечер. Какие-то люди. Марч не понимал. Улицы, дома, Лондон — все это слилось. Мимо несущегося мотора вспыхивали костры пылающих ресторанов, мелькал алебастровый профиль полисмена, в глазах Марча качался фонарь герцогского особняка. Забившись в угол автомобиля, Марч знал, что ничего не существует, а если дотронуться до Лавузена, то этот человек рассыплется как сон.

— Пройдемся немного, — Лавузен взял Марча под руку, — признаюсь, герцог ошеломил меня.

Перед глазами Тауер-бридж.

На минуту они задержались, вглядываясь в дымчатые блестки Темзы.

Скрипели бесчисленные лодки. С парусников неслись песни запоздалых гуляк. Суда, баржи спали, свернув крылья парусов.

У спуска, где обычно днем располагаются художники пастелью, дорогу им преградил человек в широкополой шляпе.

— Будьте любезны, сэр, не укажете ли вы, как попасть на Чаринг-кросс?

— Это нужно трамваем, — ответил Лавузен.

Мужчина приподнял шляпу. Марч слегка вскрикнул. Лавузен с удивлением обернулся к нему.

— Что с тобой?

— Знаете ли, кто это был?

— Лондонский нумерованный нищий!

— Не то, совсем не то! Скорее, Лавузен, или мы погибли, за нами следят люди герцога.

Туман проглотил сперва их спины, потом шаги и облизнулся белым языком. Луна задумчиво водила пальцами лучей по спинке Темзы, чуть вздрагивающей во сне, едва шевелящейся.

Надутое небо грузным полотнищем повисло над Лондоном. Желтые фонари маслянистыми пятнами плавали в тумане. Массив тумана пластами, глыбами ложился под ноги. Робкие фигуры чиновников, скрюченные порывами ветра, напоминали людей, случайно уцелевших в городе, отравленном газами.

— Это вы, мистер Рекс?

— Да это я, сэр Альби. Доброе утро! Какой ужас, не правда ли?

— Вы говорите о погоде?

— Нет, я имею в виду принца Уэльсск…

— Тсс… Вы не осторожны, нас могут слышать.

Окутанный предрассветной дрожью Лондон был пуст и холоден. Седые башни парламента, склонив чуткие уши шпицев, дремали, захлебнувшись в сыворотке тумана.

Из-за ограды центральной тюрьмы, где толпились чиновники, веяло камнем, холодом жести.

— Доброе утро, сэр. Скоро?

— Сейчас. Уже разбудили.

— Он будет повешен.

— Будьте добры, сколько времени:

— Без четверти два.

— Начинайте!

— Он будет… О… смотрите, смотрите — ведут!