С этим имуществом я не расставалась до первого класса, приберегая его на всякий случай. Мало ли для чего сгодится?! Вдруг обмен? Например, меняют какую-нибудь умопомрачительную заколку для волос. А я — во всеоружии!

Но обмену состояться было не суждено, потому что первая встреча с одноклассницами убедила меня в том, что я безнадежно отстала от жизни. Внешний вид моих сверстниц свидетельствовал о том, что они явно обскакали меня в эстетическом развитии. Во-первых, ноги некоторых из них украшали эластичные колготки производства ГДР, благодаря чему эти ноги ничуть не уступали тем, что были изображены на упаковке из-под капроновых чулок. Мало того, даже превосходили их по красоте, потому что были цветными, а некоторые — даже с рисунком. Во-вторых, у доброй половины девочек из нашего класса хотя бы один ноготь на руках, но был накрашен, невзирая на школьный дресс-код. Причем, что интересно, учительница, в отличие от моей мамы, как-то упорно не замечала этих массовых лакокрасочных нарушений, видимо, не считая их чем-то предосудительным.

Жизнь в очередной раз показалась мне несправедливой, и я решила объявить войну существующим нормам и превратиться в красавицу. Для этого в ход был пущен неоспоримый аргумент о том, что в человеке все должно быть прекрасно, после чего щедрый папа протянул мне три рубля и приказал идти в «Детский мир», чтобы ни в чем себе не отказывать, хотя прежде меня одну в магазины не пускали, только в продуктовые и со списком: молоко, хлеб, сметана и прочее.

Три рубля, зажатые в кулаке, придавали мне уверенности и развивали и без того небедное воображение. Я уже видела себя, свои ноги, свои ногти и предчувствовала реакцию одноклассников: «Ты прекрасна! Спору нет!» Мир буквально бросался мне под ноги, затянутые в гэдээровские колготки красного, нет, розового цвета, и просил о пощаде. А я была снисходительна и добра, особенно к тем, кто в силу тех или иных причин был далек от эстетического идеала. Но, как выяснилось, дальше всего от него была именно я: в «Детском мире» не оказалось ничего из того, что было обещано мне моим резвым воображением. Ассортимент чулочного-носочного отдела поражал своей скромностью и, как сейчас любят говорить, экологичностью. Хлопчатобумажные колготки немарких оттенков надежно отвлекали от посторонних мыслей и позволяли сосредоточиться на учебе.

— Чего тебе, девочка? — лениво полюбопытствовала заскучавшая на своем боевом посту продавщица и легла грудью на прилавок.

— Мне нужны колготки, — заговорщицки сообщила я ей и впилась в нее взглядом.

— Вот, — она небрежно пододвинула мне сизую стопку.

— Мне нужны другие колготки, — я смело пошла на сближение, чем умудрилась вызвать к себе неподдельный интерес. — Гэдээровские.

— У нас таких не бывает, — строго изрекла та и вернула стопку на место.

— А мне… — блефовала я, — сказали, что бывает.

В глазах продавщицы появился испуг, она одернула на себе форменное платье и, поджав губы, объявила:

— Дефицитный товар.

Знакомое слово «дефицит» на мгновение пошатнуло мою уверенность в успехе, но только — на мгновение. Секунда понадобилась мне для того, чтобы взять себя в руки и возобновить общение, представив, как бы это сделал мой обаятельный папа:

— Уверена… — я смотрела на нее, не отрываясь, — вы точно знаете, где это можно достать…

— На ДАМБЕ… — вполголоса и, глядя поверх моей головы, прошептала продавщица и тут же отвернулась.

По праву я могла гордиться собой. Мечта становилась реальностью прямо на глазах. Дело осталось за малым — выяснить, что такое дамба.

— Почему тебя это интересует? — удивилась моя мама, видимо, абсолютно далекая от того, где обитает прекрасное.

— Потому, — объяснила я и сообщила о результатах своего визита в «Детский мир».

— Какой цинизм! — возмутилась мама и пообещала сопровождать меня на вещевой рынок, хотя «это противоречит ее моральным принципам». А я, как человек воспитанный, не решилась сказать ей о том, что посылать меня в «Детский мир» за гэдээровскими колготками было не менее аморально. Примерно так же, как в январе — в лес за земляникой. Еще мне очень хотелось припомнить ей засохший красный лак, пустую упаковку из-под чулок, но пришлось сдержаться, потому что без мамы на дамбу ход мне был заказан. Не отца же просить!

К воскресенью напряжение достигло своего пика, причем родительское в том числе. Мама во всеуслышание провозгласила, что дамба, она же «толкучка», не лучшее место для ребенка и вообще гнаться за материальными ценностями не в ее характере. А папа назвал ее гордячкой и, усадив меня рядом с собой на диван, ехидно поинтересовался, где одеваются ее подруги.

— У портних! — заверила его мама. — Так сказать — из первых рук. Все чистенькое, неношеное.

— А на рынке, по-твоему, все б/у?

— Может быть, и не все. Но то, что втридорога, — это точно!

«Не дороже трех рублей», — подумала я, остерегаясь произносить вслух то, что может быть использовано против меня.

Наконец мама не выдержала и взмолилась, виновато посмотрев в нашу с папой сторону:

— Давай, ты сам с ней сходишь?

— Пойдешь? — не очень уверенно поинтересовался он.

— Пойду, — согласилась я, потому что рассчитывать больше было не на кого.

Дамба мне очень понравилась: людей там было как на первомайской демонстрации. Часть из них стояла возле дощатого забора, на котором был развешан товар. Часть ходила с пакетами в руках и внимательно вглядывалась в лица покупателей прежде, чем предложить что-либо. А между ними бродили такие же, как мы с папой, и глазели по сторонам в поисках нужной вещи.

— Чувак, тебе джинсы не нужны? — к папе подлетел какой-то дядька и распахнул перед ним спортивную сумку, на дне которой лежало несколько ярких пакетов. — Фирменные. Монтана. Договоримся.

— Танька, хочешь, джинсы купим? — поинтересовался папа и заговорщицки сжал мне руку.

— Нет, — твердо ответила я, сохраняя верность мечте.

— Ты че, дура? — по-доброму изумился дядька: — Бери, пока отец добрый.

— Не хочет, — вступился за меня папа и ободряюще похлопал по плечу.

— А че хочет? — дядька с остервенением рванул замок на сумке, и молнию заело. — Моя вот мне не говорит: «Не хочу», все больше — «Давай, давай, давай». А где я возьму на все эти ее «давай»?

— Не знаю, — дипломатично ответил мой папа и, склонившись к дядьке, что-то пробормотал тому на ухо.

«Проболтался!» — тут же догадалась я и от стыда спряталась за отцовскую спину. Впрочем, долго стоять не пришлось: буквально через пару секунд, вняв рекомендациям торговца джинсами, папа потащил меня в противоположную от него сторону, не забывая оглядываться по сторонам.

Обойдя вещевой рынок трижды, мы оба пришли к неутешительному выводу, что явление тотального дефицита не пощадило и заповедную дамбу. Гэдээровские колготки встретились нам в одном-единственном экземпляре и к тому же не того размера и не того цвета. Мечталось о розовых, красных, белых на худой конец. А эти были просто серыми. Самыми обыкновенными. Практически ничем не отличающимися от того, что мною было обнаружено в «Детском мире».

«Не сомневайтесь, они очень эластичные», — предупредила нас интеллигентного вида женщина и даже предприняла попытку растянуть колготки до нужной длины, после чего те вернулись к своему прежнему состоянию. «Возьмете?» — с надеждой поинтересовалась она и пообещала уступить целый рубль. Но из-за того, что мамы не было рядом, сделка не состоялась: и я, и папа оказались не способны к компромиссу. «Или все — или ничего», — прочитали мы в глазах друг у друга и медленно побрели к трамвайной остановке, не солоно хлебавши.

— Ладно… — бодрился папа. — Может быть, в другой раз…

— Может быть… — автоматически ответила я и, споткнувшись на ровном месте, рухнула на асфальт.

— Танька! — перепугался папа и бросился мне на помощь.

Лучше бы он этого не делал! Лучше бы он просто стоял рядом и ждал, пока я соскребу себя с асфальта, или, на худой конец, прочитал бы мне лекцию о том, как важно быть внимательной и осторожной в местах массового скопления людей. Но вместо этого папа прижал меня к себе и погладил по голове, а я не выдержала — и заревела, уткнувшись ему в живот. «Поплачь-поплачь, Танька!» — приговаривал папа и терпеливо ждал, пока я выплачусь, закрывая меня от любопытных глаз. И что удивительно, ни один из проходивших мимо не нарушил нашей идиллии. Разноцветная и шумная толпа обтекала нас с двух сторон, а потом соединялась в единый поток у выхода с дамбы, спеша по своим делам. Стоял сентябрь, ярко светило солнце, и мечта никак не хотела становиться реальностью. «Нет в жизни счастья», — подумала я и вздохнула полной грудью. Вздох получился тоскливым, как зевота.