Да еще учительница подошла, погладила меня по голове и попросила не обижать девочку, у которой папы нет, но которая тоже не хочет отличаться от всех остальных…

Когда я рассказала родителям о том, как смеялась учительница над моим «враньем», они тоже сначала растерялись. А потом додумались: дали мне газету, где описывались трудовые подвиги моего папы в ГДР и была его фотография — папаня крупным планом на фоне своего самолета. Я очень похожа на папу, так что ни у кого сомнения по поводу нашего родства возникнуть не могло. «Отнеси в школу!» — с нажимом сказала мама. Хотя всегда для мамы школа была чем-то вроде храма справедливости и незыблемости предъявляемых там к ребенку требований.

Я понесла. Даже бодро так понесла. Никогда в школе я ничем особо не хвалилась, потому что все у меня и так было: кубик Рубика, венгерский, настоящий, появился у самой первой, джинсы в нескольких вариантах тоже, черный «дипломат» с бархатным нутром, так нужный девочке в шестом классе, кроссовки — сначала румынские, потом синий-синий-синий «Адидас». Всё было. Где попадалось, там папа покупал и тащил нам. Мне кажется, хорошо, что у меня это было так сразу, без трепетного ожидания и невозможности получить, без зависти к тем, у кого это есть. Я не имела пиетета перед дефицитом. «Ан-2», кормильцу, спасибо. И гражданской авиации. Не шучу.

И вот пришла я с газетой в школу хвалиться. Подошла к столу классной руководительницы перед ее уроком, хлопнула газету перед ней и заставила убедиться, что папа у меня существует.

Но немецкие буквы не произвели на нее впечатления. Она преподавала русский язык. Тогда я ткнула пальцем в подпись под фотографией, где вполне можно было прочитать: «Карашо! — сказал Вячеслав Нестерин». Старушке пришлось поверить.

С сестрой уже не повторили такой ошибки. При первой же возможности мы заставили папу нарядиться в парадную синюю форму, блистающую золотыми дубовыми листьями фуражку с кокардой, прийти к ней в класс и на тематическом классном часе «Профессии наших родителей» рассказать о том, как он работает. Это помогло. Папа у нас красивый, гагаринского типа.

Мы ждали его и ждали. У нас не было мобильного телефона, и даже городского домашнего телефона не было ни в одной из квартир. Но была транзисторная радиола. Если в определенное время настроить ее приемник на ультракороткую радиоволну, то иногда можно было услышать то, как он разговаривает со своим вторым пилотом, диспетчерами и другими экипажами. Это он нас научил.

Когда мы особенно скучали, мы втроем часами крутили приемник. Иногда мы и правда слышали папин голос — мама его узнавала первая. А чаще, сквозь шум звуковых волн, сигналов, музыки и помех нам слышались его позывные, казалось, он говорит, чтобы мы ждали его, не скучали. И повторяет это, повторяет. Мы ждали — и каждый раз дожидались.

Сегодня мы, первоклашки, впервые пошли в театр. Он назывался ТЮЗ. Что это значит, никто из нас не знал. Мы думали, что это от дразнилки «тю-тю», когда приставляешь палец к голове и крутишь им: «Ты что, того, тю-тю?»

Этот театр находится рядом с лучшей горкой нашего города. Зимой можно кататься с нее на санках, на картонах или на попах. Никакие страшилки о детях, которые катались с горки, вылетели на дорогу и попали под машину, на нас не действуют. Взрослые любят все преувеличивать и пугать детей, кто этого не знает! А летом, когда уже тепло, с этой горки хорошо съезжать на велосипеде или даже просто быстро сбегать по ней, почти падая. Многим из нас хотелось на горку и сейчас, но нас дружным строем завели в театр. Учительница внимательно всех пересчитала и рассадила. Нам достались места далеко от сцены, но, в целом, рассмотреть, что происходит, можно.

Хорошо, когда вместо уроков — театр. Можно резвиться и шалить. Мальчишки развязывают девочкам банты, а мы показываем языки, хохочем и шумим. Когда раздается третий звонок и гаснет свет, учительница на нас шикает, чтобы мы успокоились.

Сначала я вообще не могла понять, что происходит на освещенном кусочке сцены. Вроде с неба упала Звезда, а потом появился он — Звездный мальчик. Высокий и очень красивый… Я бы сказала, что сразу же в него влюбилась, но я уже была влюблена. В Вову Горнова, который занимался фигурным катанием и дружил с Ирой Запарой, тоже фигуристкой. Они оба казались мне какими-то особенными, и я расстраивалась из-за того, что Вова не обращал на меня никакого внимания. Хотя немного примиряло меня с этим фактом то, что он вообще ни на кого, кроме Иры, внимания не обращал.

И вот — Звездный мальчик. В коротеньком плаще и в берете. Ловкий, красивый, смелый, самоуверенный. Я не понимала, о чем спектакль, но мальчик, которого видела издалека, прекрасен, поэтому мне уже нравилось в этом театре.

Но вдруг музыка сделалась тревожной и опасной. Я напряглась и стала волноваться. С мальчиком что-то случилось. Он раскрыл руки так, что его плащ натянулся, словно крылья летучей мыши, потом подбежал к занавесу и спрятал в нем лицо. Что происходит? Почему он принялся кидать камни в какую-то женщину? Надо же его спасти, он наверняка защищался! Я чуть было не закричала, но мальчик сделал вдруг шаг назад и повернул лицо к залу — оно стало таким страшным, даже уродливым, что я испугалась, и мой голос пропал внутри меня.

Я хотела закрыть глаза и не открывать их до самого конца спектакля. Я уже однажды так делала. В цирке. Мы ходили туда с папой и мамой. Помню, что в самом начале представления на арену вышел огромный бегемот. Повернувшись прямо ко мне, он разинул свою чудовищную пасть и заревел. Мои руки и ноги тут же застыли от противного, липкого холода, растекшегося по всему телу. Тогда я сильно-сильно зажмурилась и уткнулась лицом в папу. Папа хотел все исправить и купил мне мороженое, которое носили по рядам. Он протянул его мне, чтобы я лизнула лакомство, которое никогда раньше не пробовала, но мороженое, как ледяная сосулька, обожгло мне язык, и мне стало еще страшнее. Все представление в цирке я тогда просидела, не открывая глаз, и судорожно дышала в папин пиджак. Разинутая пасть бегемота, его большущие зубы и толстый розовый язык еще долго мне мерещились, а все уговоры посмотреть на клоунов или гимнастов так и не убедили меня. В конце представления я вдруг поняла, что мороженое на самом деле сладкое и попросила папу дать лизнуть его еще раз. Он рассмеялся и ответил: «Я его давно съел. Оно же таяло…»

В общем, цирк оказался ужасным местом и ходить туда я больше не хотела. Кто же знал, что, когда я первый раз пойду в театр, страх снова ко мне вернется!

На этот раз глаза я не закрыла, но сидела и допридумывала уродство Звездного мальчика, его гордость, жестокость и другие плохие черты, внутренние и внешние. Он издевался над животными и очень обидел маму! В конце, кажется, он снова стал красавцем, но меня уже было не обмануть, я знала, что внутри него сидел жуткий урод.

После театра нас привезли обратно в школу, и я пошла домой. Надо сказать, что я, как говорят взрослые, типичный ребенок с ключом на шее. Мои мама и папа много работают, поэтому возвращаются с работы поздно. Меня даже из садика всегда забирали самой последней, а после школы и продленки я подолгу сидела дома одна и ждала родителей.

И вот я прихожу после спектакля домой и… о, ужас — увидела его — Звездного мальчика. Он выглянул сначала из-под кровати, а потом из-под пианино… Он такой страшный! И из щели в тумбочке смотрел тоже он! На кухне он прятался под столом, а в ванную и в туалет я даже не решилась зайти! А вдруг он забрался еще и в спальню?.. Я включила во всей квартире свет, поставила в проигрыватель пластинку и стала громко подпевать. Не помогло… Я боялась, что он вот-вот меня схватит, и, если приблизит свое лицо к моему, я просто умру от страха.

Я лихорадочно обулась, схватила кофту, ключи и стремглав вылетела из дома, понимая, что ни за что не смогу туда вернуться одна. На улице не так страшно — там же люди. И Звездный мальчик перестал меня преследовать, его уродливое лицо так стояло перед глазами…