Коряк не удовольствовался тем, что и в этот день его трактир был полон народу, так что для помощи на кухне пришлось позвать трех соседок; после обеда он снова, на этот раз уже вместе с матерью, появился в номере Рошто и вновь попросил руки Вуцы.

— Не могу я тебе ее отдать, — сердито отвечал старик. — Пока ничего у тебя не выйдет!

— Но я хочу за него замуж и выйду! — упрямо отвечала девушка.

— Молчи ты, лягушка! Ты крепостная графа Дёрдя Доци, так что только он один может распоряжаться тобой. А кроме того, теперь ты едешь к королю, и одному богу известно, как его величество с вами со всеми поступит!

— Не поеду я к королю! — кричала девушка. — Вот не поеду, и все. — И топала ножкой, как дикий жеребенок.

— Ну, это мы еще увидим! — рассвирепел старик и погрозил кулаком.

— Тогда уж, ваша милость, прикажите лучше забить меня в колодки! А по своей воле я не поеду. Везите меня закованную, а уж там я расскажу ему, Матяшу Справедливому, за что со мной так обращаются!

Выкрикнула девушка свою угрозу (а вместе с ней и остатки своей храбрости) и заревела.

Старый Рошто был человеком добросердечным; поэтому, побушевав еще немного, он в конце концов принялся гладить иссиня-черные волосы девушки и уговаривать ее ласково:

— Ну-ну, не упрямься, не реви, душенька, испортишь красоту свою, наплачешь глазки, и станут они красными. Опомнись, Вуца милая. Вот завтра можешь плакать сколько твоей душеньке угодно. А сейчас… сейчас нельзя. Ах ты, милая моя дурочка, да разве могу я тебя забить в кандалы?! И как тебе такое в голову-то приходит? Это на твои красивые ножки — колодки надеть! Да за это меня сгноили бы, тотчас же повесили…

Однако напрасны были все его уговоры, все обещания: девчонка не поддавалась на них, не ела, не пила, а знай только ревела. К вечеру Рошто спохватился, уговорил одного галантерейщика открыть лавку и накупил у него для Вуцы самых разных лент да кружев. Но той нужен был только Коряк, и ничего больше, поэтому она побросала наземь все подарки старого Рошто.

Управляющий ломал руки в отчаянье: что ж ему теперь с ней делать? Знал он упрямую румынскую кровь! Будет тут теперь и смех и грех, и позору не оберешься. А пуще всего он опасался, что еще и Коряк ввяжется.

В конце концов после долгой внутренней борьбы он счел за самое благоразумное — necessitas frangit legem[48] — пойти на соглашение, чтоб и волки были сыты, и овцы остались целы: Рошто торжественно пообещал Коряку, что тот получит девицу в жены при условии, что Вуца добром, без всякого сопротивления, поедет к королю и будет там вести себя как положено.

— Дайте честное слово, — требовал Коряк, — что вы вернете ее мне.

— Хорошо, — прохрипел Рошто, протягивая трактирщику руку.

— Такой же, какой туда отвезете? Рошто отдернул руку.

— Такой, какой получу обратно.

Теперь Коряк спрятал руку и презрительно усмехнулся, заскрежетав зубами:

— Объедки?!

Управляющий пожал плечами:

— Эх, королю никто не указ!

Тут они так переругались, что господин Рошто хотел вышвырнуть Коряка из комнаты, а Коряк его — из трактира, первый грозился пойти с жалобой к палатину, а второй — к матери короля Эржебет Силади, которая пресекает всякие такого рода богомерзкие посягательства… Только к полуночи, когда посетители разошлись по домам, спорщикам (которые уже не хотели говорить друг с другом) с помощью старой хозяйки удалось прийти к соглашению на следующих условиях: Вуца отправится к королю вместе с двумя другими селищанками (поскольку король хороший человек и у него нет на уме дурного). Кроме них, на подводе в Варпалоту поедет Коряк за кучера (он человек смелый и сумеет предотвратить дурное).

На другой день поутру знаменитая, украшенная лентами повозка господина Рошто все же выехала в сторону Веспрема. На козлах сидел, кнутом подстегивая лошадей, Коряк, наряженный в ливрею графа Доци и высокую с загнутыми вверх полями шляпу. Полусонные селищанки в начале пути еще дремали, и только на ухабах приоткрывались то черные, то голубые глазки. Окончательно красавицы проснулись, когда их щечки принялись щекотать и румянить жгучие солнечные лучи.

— Ку-ке-ре-ку! — шутил старый Рошто и кричал им прямо в ухо: — Просыпайтесь, курочки-молодочки, и ты тоже, мой цыпленочек!

Путницы с улыбкой открыли глаза и принялись протирать их. Уходи, фея сновидений Маймуна, отправляйся в свой лес!

А вдали и в самом деле темнел дивный лес! Господин Рошто пояснял:

— Это Баконь. Там-то и живут знаменитые разбойники. Когда лес остался позади, их взору открылся разостланный на зеленых лугах огромный голубой ковер, конец которого уходил далеко-далеко, насколько хватит глаз.

— Это — Балатон, — снова пояснил Рошто. — В нем живут русалки.

Но и та местность, по которой, они теперь проезжали, была красива. Вот они миновали маленькую деревушку, прилепившуюся к берегу живописного светлого ручья, окаймленного тальниками. А вокруг раскинулись луга, покрытые белой ромашкой.

На колокольне деревушки прозвучал колокол.

— Смотри-ка, здесь уже к мессе звонят!

— Но это еще только в первый раз! — успокоил женщин Коряк, повернувшись к ним лицом. (Красивый кучер из него получился — в синем, с красной шнуровкой, доломане и шляпе со страусовым пером.)

В ручье, что, петляя, струился рядом с дорогой, купались, брызгались в воде голые ребятишки. Одежда их — маленькие девичьи юбочки и такие же крошечные мальчишечьи жилетки с медными пуговками и шляпы — маленькими кучками там и сям лежала под кустами. Тут же на берегу сидела старая женщина, поджидая детишек и то и дело торопила их:

— Да вылазьте же вы, бездельники! Застудитесь!

Один мальчонка выскочил из воды, и она принялась одевать его.

— Умная старушка, должно быть, — задумчиво сказала Вуца.

— Почему ты думаешь, дочка? — полюбопытствовал Рошто.

— Знает, кому какую одежонку дать. А я вот никак в толк не возьму, как она их только отличает: который мальчик, которая девочка.

Тут все ее спутники захохотали. Даже возница и тот повернулся на козлах и залился довольным смехом. А господин Рошто, покачав головой, воскликнул:

— Какая же ты еще глупышка! А туда же, замуж! Кто уж вашу женскую породу разберет! Мне вас не понять!

Королевский дворец в Варпалоте с его могучими воротами, монументальными арками и гордыми башнями высился на том же самом холме, где и поныне стоит почерневший от времени замок. При жизни Матяша это здание выглядело иначе, являя собой странное сочетание готического и романского стилей. Но с тех пор время успело расправиться с ним. Каменщики, уже при новых хозяевах восстанавливавшие замок, придали ему совсем иной облик — отделав его, по обычаям своего времени, в стиле барокко. Таким образом старинный замок исчез окончательно, хотя говорят, что под облицовкой стены остались прежние, старинные.

Да что толку? Ведь если умрет какая-нибудь девушка, а другая наденет ее юбки, первой девушки все равно уже нет больше в живых…

Итак, увеселительный дворец Матяша исчез, а ворон с кольцом в клюве, красовавшийся когда-то на фронтоне замка *, теперь живой кружит над ним. Да, многое с тех пор переменилось! Даже величественный лес Баконь отодвинулся, обращенный в бегство армией лесорубов. О Матяше напоминает разве что какая-нибудь пряжка или шпора, случайно выкопанная в саду, или старинная медная пуговица вдруг блеснет из земли. Может быть, это одна из тех, что когда-то красовалась на жилетке Анны Гергей? Вон в уголке заброшенного сада из земли пробились прутики орешника. Как знать, не его ли пращуры в пятисотом колене дали те самые розги, которыми Матяш грозил когда-то своему повару (как это в песне поется: «Хороша Варпалота, да щедры на розги там») за то, что тот подал на королевский стол щуку без печенки: воровство, дошедшее до наших дней, существовало уже и тогда. Не смогли одолеть его ни время, ни каменщики, ни лесорубы!