— Мне кажется, нужно бы поднять тревогу, — с трудом вымолвил Лёринц, сам разразившись слезами.

Именно этим он и придал силу своему хозяину. Пока Апро плакал сам, он был как ребенок и считал настоящим мужчиной того, кто крепился, но стоило пролиться и роднику Лёринца, как почтеннейший Апро вскочил, будто вдруг спали путы, связавшие его разум и силу, вытер глаза и повелительным тоном бросил Лёринцу:

— Ты глупец! Бери шляпу и пойдем. Лёринц безмолвно последовал за ним.

Старик снял со стены ружье (Лёринц в ужасе содрогнулся: «Что-то теперь будет?»), и они отправились.

Выйдя на улицу, старый Апро поднял ружье и прицелился в небо.

«Ну, это снова обойдется в пару сапог», — подумал Лёринц.

Апро спустил курок, прогремел выстрел. Старик несколько мгновений спокойно прислушивался, словно ожидая, не упадет ли то, что он подстрелил; как раз в эту минуту по небу пролетела падающая звезда. («Батюшки, попал ведь!» — ужаснулся Лёринц.) Затем господин Апро разрядил и второе дуло, после чего по всей улице стали одно за другим распахиваться окна.

Только этого и хотел сапожных дел мастер.

Разбуженные ото сна соседи, женщины в ночных чепцах, напуганные звуками выстрелов, выглядывали на улицу: «Что случилось? Где стреляли? Кто стрелял? Почему стрелял?» — Все это было очень интересно.

— Люди добрые! — воскликнул сапожник громовым голосом, так что его было слышно от дома Ковачей до Бетленских ворот. — Дочь моя, Каталина Апро, ушла сегодня в восемь часов вечера из дома к своей тетке и до сих пор не вернулась. Есть основания полагать, что с ней случилось какое-нибудь несчастье. Видел ли кто-либо из вас ее сегодня, в это время или позже, кто смог бы помочь мне в розысках?

Сразу же объявились три человека. Один из них видел Катицу на улице Чапо приблизительно четверть девятого, другой повстречался с нею недалеко от порохового погреба — она поспешно шла, да, очень поспешно, прикрыв лицо шалью. Напрасная уловка: по изящной походке, по манере держаться ее можно узнать среди тысяч и тысяч. Третий — стряпчий Михай Фанда Шанта — сообщил, что сегодня он наблюдал за варкой варенья на своей вилле на берегу Мароша; возвращаясь поздно вечером домой и проходя мимо Рекеттеша, он видел, как красивая стройная девушка тенью прошмыгнула к реке. Он еще крикнул ей вдогонку, но она не ответила и бросилась бежать.

— Ясно, она бросилась в Марош… — глухо проговорил Апро. — Добрые люди, христиане, молю вас, возьмите багры и пойдемте со мной.

Вокруг Апро вскоре выросла большая толпа, тут же появились и багры, и веревки, и фонари. Его милость Гергей Надь поспешно запряг лошадей в телегу и погрузил на нее две свои лодки, после чего весь печальный кортеж тронулся в путь по улице Чапо в направлении к Рекеттешу. Ночь была тихой и спокойной. Звезды весело мерцали на темном покрове неба и смотрели на свое отражение в безмятежных марошских водах.

Все спешили. Расстроенный отец шел впереди всех, он почти бежал, позабыв даже о своей астме. Остальные, к которым присоединилась и служанка Жужа, еле поспевали за ним. Жуже не нравилась такая спешка: у нее так и чесался язык поговорить о событиях первой половины дня, но беседовать на бегу было невозможно. Она уже, наверное, раза два принималась рассказывать историю с письмом, но никто не слушал ее, хотя, как знать, не здесь ли ключ ко всему случившемуся?

Так они шли-шли, а когда поравнялись с амбаром Гергея для просушки кукурузы, навстречу им попалась старуха, шедшая со стороны реки.

— Плохая примета, — проговорил Янош Капор, здоровяк-сапожник. — Первой нам повстречалась старуха.

Луна ярко светила, озаряя людей с пучками соломы в руках.[82]

Казалось, дело происходило днем, и можно было хорошо разглядеть старуху: она была безобразна и морщиниста, как ведьма.

Старуха не обратила никакого внимания на множество людей, — более того, она постаралась избежать встречи, поспешно двигаясь к окраине города напрямик, через капустное поле Керешкени.

Никто, собственно говоря, не заинтересовался ею, только Жужа вдруг громко воскликнула:

— Пусть меня назовут драной кошкой, если на этой старой карге не шаль нашей Катицы!

Восклицание служанки дошло до слуха шорника Йожефа Боди, который сразу смекнул, что это вполне может быть, и крикнул вдогонку старухе:

— Эй, мамаша, мамаша! Остановитесь на одно слово! Старуха обернулась и прокричала в ответ:

— Я спешу, мне некогда!

И, как заяц, побежала дальше.

— Остановитесь, ведь я все равно догоню вас!

— Отстаньте, тут человека спасать надо! — отозвалась женщина, продолжая свой путь.

— Мы тоже спешим спасать человека! — загремел Боди. — И если вы сию секунду не остановитесь, я вас застрелю.

Ружье, правда, было у господина Апро, но что за беда! Боди счел, что это все равно.

Тут уж старуха остановилась, и, несмотря на большое расстояние, между ними завязались переговоры.

— Где вы, мамаша, взяли эту теплую шаль?

— Полюбовник подарил.

— Любовник у такой старой женщины!

— Мой полюбовник еще старше, ему, верно, уж не одна тысчонка лет!

— Кто же это такой?

— Марош. Он дает мне питье и пищу, а иногда приносит даже и одежду.

— Это как же так, мамаша?

— А так, что я законная жена рыбака Морги.

— И куда же вы, мамаша, путь держите?

— Спешу в город за врачом: муж мой выловил из Мароша красивую молодую девицу; она еще жива.

— Аллилуя! Это наша барышня! — заорал во всю глотку Лёринц. — Господин мастер, господин мастер! — Он сложил ладони воронкой вокруг рта и громко, как в трубу, прокричал: — Нашлась Кати! Жива еще Кати!

Почтеннейший Апро был уже далеко, но те, что двигались позади него, поняли и передали дальше. Старый Самош, верный пес семьи Апро, казалось, тоже сообразил, о чем шла речь, и побежал во всю прыть, как, бывало, бегал в молодости, и, будто загоняя далеко ушедшее стадо овец, забежав вперед, вернул всех обратно; попутно он поднял из лежанок двух зайцев, но даже не обратил на них внимания — пусть себе бегут по жнивью, не до них сейчас!

Люди стали возвращаться: «Эгей! Эге-гей! Есть вести о девушке! Рассказала старуха, с которой мы только что повстречались».

Все собрались вокруг Лёринца. Последним подошел Апро, но зато в самое удачное время, потому что как раз к этому моменту удалось залучить и старуху.

Та рассказала, что ее муж рыбачил с лодки на Мароше, неподалеку от мельницы Богьяш, когда девушка бросилась в воду, оставив свою шаль (ту самую, что сейчас на ней) на берегу. Старик, смотревший в другую сторону, услышал сначала какой-то всплеск, но, заметив в прибрежном ивняке шаль, сразу понял, в чем дело, и выловил девушку, в которой еще теплилась жизнь; он отвез ее в своей лодке на мельницу Богьяш, где мельничиха уложила бедняжку в теплую постель так, чтобы голова ее была ниже ног, и стала растирать спиртом около сердца, отчего девушка немножко пришла в себя.

— Gloria in exceisis![83] — благоговейно пробормотал почтеннейший Апро, воздев глаза к небу и облегченно вдохнув полной грудью свежий воздух, напоенный ароматом травы и листвы.

— Ангелы небесные знают, верно, про сапоги, которые мы сшили бесплатно, — заметил старый Лёринц, тоже расчувствовавшись.

— Очень им нужны ваши сапоги, — пренебрежительно отозвался Боди. — Ведь ангелы, Лёринц, ходят босиком!

— Но со спиртом случилась беда, — продолжала старуха, которую все слушали с таким вниманием, с каким в наше время не слушают и проповеди епископа, — потому как другой рыбак, приятель моего мужа, — молния ему в глотку, — только мы отвернулись, выхлебал все до последней капли, и вот сейчас меня послали за спиртом к еврею-лавочнику, наказав привести также доктора, так как девушка, видать по всему, из благородных.

Тут все засуетились, посыпались распоряжения: