Жизнь целера оказалась полной хлопот, но с другой стороны приятно было чувствовать, что не зря носишь оружие, а царь тебе друг. Каждое утро Перпена являлся за указаниями. Иногда его отряжали в охрану, иногда посылали с поручением, время от времени выдавался и свободный день на личные дела.

Целеров насчитывалось сотни три, хотя большинство ветеранов по существу были в отставке. Тихие, пожилые латинские воины, они служили Ромулу всю жизнь, защищали его в далёкие времена до основания Рима от козней дяди. Перпена ладил с ними, насколько вообще молодой этруск может ладить со старыми латинянами. Здравомыслящие, честные, с жёнами, детьми и ухоженными полями, они были беззаветно преданы царю, готовы сражаться за него с любым врагом, но помнили и о собственном достоинстве. На некоторые вещи они не пошли бы даже по приказу Ромула.

С воинами помоложе общаться было не так приятно. Они напоминали Перпене разбойников, которых он навидался в своих странствиях. Отчаянные храбрецы, настолько бедные, что без работы целера вряд ли остались бы свободными гражданами, почти все они тоже бежали в своё время от разных бед и полностью зависели от царя. Попадались среди них негодяи, которые запугивали робких граждан и собирали с них дань, хотя, как и разбойники, никогда не крали у своих; некоторые головорезы похвалялись злодействами, за которые их изгнали. Вообще не было граждан более буйных и менее уважаемых, и казалось странным, что царь окружил себя именно ими.

Перпена рад был бы завести других знакомых, но знатных этрусков в Риме почти не было, хотя треть населения, триба луцеров, носила этрусское имя. Её вождь Лукумон был ещё не стар, но из-за полученного когда-то удара по голове постепенно слабел рассудком. Когда Перпена зашёл к нему, несчастный учтиво приветствовал гостя, но не прошло и пяти минут, как он забыл его имя и снова поздоровался. Лукумон нашёл себе тихое пристанище, но не ему надо было возглавлять римских этрусков.

Кое-кто из других луцеров тоже происходил из этрусских городов, а значит, был этруском в глазах латинян. Но в южных городах настоящие этруски — только горстка знати, а эти полукровки были для молодого аристократа ничуть не лучше любого латинянина.

Поэтому Перпена стоял на страже в полном вооружении за спиной царя Ромула, бегал выполнять царские приказы, а в остальном жил одиноко и бесцельно. Только в один дом он мог всегда зайти без приглашения, хотя вообще-то римляне держались более замкнуто, чем жители обычных городов. Гостеприимный дом принадлежал Марку Эмилию, тому самому воину, который убедил его попытать счастья в неприветливом Риме. Если бы не уютный очаг и величавая матрона с целым выводком ребятишек у Марка, Перпена ушёл бы искать другое место на зиму.

Марк не умел увлечь блестящей беседой. Сказать по правде, он подчас наводил скуку, но после бесстыдной похвальбы целеров так приятно было для разнообразия оказаться среди простых, хороших людей! Сабина не пряталась от гостя в заднюю комнату, если она купала детей или готовила, то включалась в разговор, а если выдавалось свободная от домашних дел минутка, пододвигала табурет и прихлёбывала в свой черёд из круговой чаши. Даже посторонний видел, что муж с женой живут душа в душу и что у них есть свои нравственные правила. В отличие от целеров, они не стали бы делать что угодно просто потому, что так велел царь.

Чего недоставало в Риме, так это нравственности. Возможно, со временем из него и мог получиться город, только сначала жителям следовало бы решить, земледельцы они или головорезы. Марк постоянно рассказывал, о каких опустошительных грабежах мечтали первые поселенцы, когда перебирались на опасные приграничные холмы. Странно было слышать от этого бородатого, обветренного пахаря про намеченные на весну большие набеги. С его кривыми ногами никогда было не влезть на этрусскую стену, но рассуждал он как кровожадный разбойник. Впрочем, когда Перпена поинтересовался, удались ли походы в прошлом году, то постепенно выяснилось, что Рим ни с кем не воюет, только сразу после основания было несколько стычек. Когда Марк не мечтал, а всерьёз строил планы, они касались земли. На крутых склонах он собирался посадить виноград — ячменя в Риме уже хватало с избытком.

Так думал каждый, когда пришло время жатвы. Граждане и рабы, женщины и дети, все высыпали на поля, одни только младшие безземельные целеры остались сторожами. Перпена на башне чувствовал себя одиноким и ненужным. Ничего, через год он тоже отправится убирать урожай со своей земли.

Когда стемнело, он, как всегда, пошёл ужинать в царский дом, но едва ступив на Палатин, почувствовал неладное. Жатва — радостное время, однако все встречные казались мрачными и напуганными. Первая же рабыня в царском доме объяснила, в чём дело.

   — Как, ты не слышал? Ячмень не уродился. На вид всё в порядке, а когда срезаешь, зерна в колосе нету. Я жала весь день и не знаю, набрала ли на ужин.

   — Ну, ты не пропадёшь, милашка, — вставил молодой целер, — сильная женщина всегда в цене. Если царь не сможет тебя прокормить, то обменяет на зерно, и ты будешь есть хлеб, когда мы примемся за жёлуди. А вот остальным в эту зиму придётся поголодать.

   — Только не тебе, — дерзко ответила рабыня. — Пока в Риме есть еда, ты голодным не останешься, с таким-то мечом!

   — Слышал? Даже рабы надо мной издеваются, всё потому что я простой латинянин, а не злобный этруск.

Ужин был как всегда обилен, ещё из прошлогодних запасов. Когда по кругу пошла чаша, в зале появился сам царь и потребовал тишины. Обычно он отдавал приказы на утреннем смотре, и цел еры слушали неожиданную речь внимательно.

   — Наше счастье что-то подводит, — беззаботно сказал Ромул. — Но это пустяки, если бы боги всерьёз рассердились, я бы знал. Просто в этом году нам нужно больше ячменя, чем выросло на римских полях, а если так, надо пойти и взять у тех, кому его хватает. Марс уже вложил мне в голову роскошный план. Мне нужно двадцать добровольцев, которые готовы скакать по холмам в темноте, а утром, если придётся, перерезать пару глоток. Эй, не кричите все сразу!

«Конечно, этот царь Ромул немного разбойник, но очень хитрый полководец, — думал Перпена. — Зря жители Фиден полагаются на свои новые ворота. Обычные поворачиваются на каменной оси в каменной втулке, но какой-то путешественник показал, как подвесить ворота к железным крючьям кожаными ремнями. Их стало легче открывать и закрывать, не мешали случайные камешки, над землёй появилась щель в несколько пальцев, сквозь которую можно в случае чего смотреть на осаждающих».

Ромул или его отец Марс всё продумал. Отряд целеров в темноте подобрался к воротам и разрезал петли, незаметно для часовых. Наутро, когда ворота отперли, обе створки рухнули плашмя, и в зияющую брешь кинулось всё римское ополчение. Жители Фиден должны были сражаться без защиты своих мощных стен, а противник превосходил их числом. Они предпочли бы погибнуть в бою, чем обречь себя и своих близких на рабство, но мудро согласились на переговоры, пока первые удары, нанесённые в порыве гнева, не разожгли между Фиденами и Римом вечную вражду.

Ромул торопился. Если не заключить мир, завтра же на помощь Фиденам придут Вей, а то и весь Этрусский союз. Он предложил щедрые условия. Фидены выйдут из Этрусского союза и признают главенство Рима, запасы ячменя будут разделены (римляне заплатят за зерно скотом), а часть граждан переселится в Рим и оставит земли и дома римлянам, которые придут на их место.

Условия были приняты. К полудню в Фиденах расположился римский гарнизон, а основное войско отправилось обратно на Палатин.

Когда Перпена снова заглянул к Марку, разговор естественно зашёл о последнем походе. Марк был рад, что на зиму обеспечена еда, но сомневался, стоило ли нападать на мирных соседей.

   — Они ничего нам не сделали и думали, что мы с ними в мире, — уныло сказал он. — Вот в старые добрые времена было ясно, что Рим воюет со всеми, а теперь чужие города откажутся торговать.