Марк стоял в третьем ряду Эмилиев, как положено бедному пехотинцу, не имеющему панциря. С несказанной радостью он увидел, что весь их род оказался не в первом, а во втором строю: громадному войску негде было развернуться в одну линию, поэтому ярдов на пятьдесят впереди стоял ещё один тройной строй пехоты, а перед ним лучники и пращники — беднота, у которой нет даже щитов и права голоса в Народном собрании.

Со своего относительно безопасного места Марк плохо видел и только по негодующему шуму впереди понял, что показались сабиняне. Потом он различил облако, а в нём вражеские военные знаки, в основном просто пучки листьев на длинных шестах, но среди них виднелась и маленькая фигурка марсова волка. Это уже была наглость; всё-таки дети Марса — римляне, на древке над родом Эмилиев красовался точно такой же волк.

Раздались боевые кличи — значит, первые ряды сошлись. Битвы по-прежнему не было видно, только высоко вздымались тучи пыли, а в них над борющейся пехотой маячили всадники. Марк осознал, что в нескольких ярдах от него решается будущее Рима, а он ничего не может сделать.

Ожидание тянулось долго. Марк стоял, где велели, и чувствовал, как земля постепенно раскаляется от солнца и припекает ноги. Если дальше так пойдёт, он не сможет быстро бежать ни назад, ни вперёд. Как шла битва, было непонятно, потому что не приходили пострадавшие с вестями — судя по всему, впереди сцепились так тесно, что раненые умирали в строю. Но первые ряды не отступали, стало быть, римляне пока выдерживали сабинский натиск.

Наконец Эмилий на своём коне выехал вперёд и скомандовал родичам готовиться к наступлению. Трубач возле древка с волком принялся дуть в длинную бронзовую трубу, гнусавое рычание подхватили дальше по строю, и всё вспомогательное войско римлян затрусило вперёд.

Воины наступали без пыла и воодушевления, потому что не видели врага и шли, наставив копья прямо в спины первого строя. Не так надо было вводить их в бой, но между рекой и холмами было слишком тесно для манёвров.

Эмилий ехал во главе родичей и только перед самым первым строем повернул и придержал коня. Воины вскинули копья и перешли на шаг, не видя для себя места в сражении, но от них хотели другого. Во всю глотку Эмилий приказал бежать и толкать.

Марк закрылся щитом и побежал, левое плечо вперёд, держа копьё старательно остриём вверх. Упёрся щитом в спину какого-то римлянина и нажал, тому как будто было всё равно. Только тут он вспомнил, что перед ним должны быть ещё двое человек. Повертев головой, он обнаружил обоих неподалёку, теперь они заполняли бреши в первом ряду — сколько же народа полегло впереди!

По сторонам точно так же налегали на щиты товарищи.

   — Долго нам так толкать? — пропыхтел Марк через плечо соседу справа. — И зачем это надо?

   — Весь день, или пока сабинянам не надоест биться. Вот попадёшь в первый ряд, поймёшь, что лучше, когда сзади помогают. Если теснить врагов, они начнут спотыкаться и опустят щиты.

В таком виде битва тянулась много часов. Теперь с обеих сторон в ней участвовали все до последнего воина. Перестроиться было невозможно, бежать и подавно — в такой тесноте всякий, кто повернётся, будет немедленно изрублен. Это понимали и сабиняне, и латиняне, и напрягали все силы, чтобы удержаться на ногах. Убитых было немного, почти все слишком усердно налегали на щиты, чтобы действовать копьём или мечом.

Просветы в сплошной толпе сражающихся были только там, где какой-нибудь начальник верхом пробивался вперёд помериться силами со вражеским всадником. Порой эти отважные наездники топтали собственную пехоту; но по крайней мере они хотели драться, а не толкать. Остальная битва превратилась в состязание на выносливость.

В целом побеждали римляне, они медленно продвигались вперёд и ещё не отступили ни на шаг. Но им не удавалось теснить сабинян настолько быстро, чтобы те повернулись и подставили спину, а пока та или другая сторона этого не добьётся, оставалось только толкать.

Вдруг взревели трубы, и тут же сабиняне отбежали шагов на двадцать назад. Это было проделано так внезапно и стремительно, что весь их строй оказался вне досягаемости римских копий. Был уже полдень, римляне бились с самого утра, и вот вражеское войско снова стояло перед ними неприступной стеной, копья наперевес.

   — Славная выучка! — весело крикнул родичам Эмилий. — Вам, дубье стоеросовое, за сто лет так не научиться. Но это хороший знак: их начальники поняли, что мы им не по зубам.

   — Однако, — тут же добавил он, — а у них не всё так гладко, несколько всадников попали в трясину. Люди выберутся, а лошади увязли — нечего было так быстро удирать. Ну, ребята, отдышитесь, пока снова не сошлись.

По обоюдному согласию наступила передышка, пока измученные воины перестраивались и поправляли побитые доспехи. В просвет между своим и вражеским войском на видное место выехал царь Ромул, поднял на дыбы коня и приготовился как всегда воодушевить подданных речью, но не успел раскрыть рта, как на него помчался всадник.

— Глядите, ребята, им есть за что драться, — воскликнул Эмилий. — Это Гостилий, сабинский муж госпожи Герсилии. Кто бы ни победил, сегодня она станет честной женщиной, с одним мужем.

У всадников давно уже не осталось дротиков, так что римлянин и сабинянин сразились на мечах. Гостилий широко замахнулся, деля Ромулу в голову, но тот не зря славился удалью: вместо того чтобы отражать удар, он сам сделал выпад. Вражеский меч снёс верхушку его бронзового шлема, но спасла кожаная подкладка. Сабинянин не успел выпрямиться, как римлянин всадил меч ему в грудь. Гостилий замертво рухнул на землю, а Ромул замотал головой и осадил ошалевшего коня.

Римляне восторженно завопили. Но их царь, наполовину оглушённый, сидя без движения на замершей лошади, превратился в отличную мишень для сабинских пращей. В воздух взвились камни, и один ударил Ромула прямо в край искорёженного шлема. Царь без сознания повалился на шею коня, воин подбежал ухватить узду, и тут сабиняне все вместе с криком бросились на врага.

Не один Марк испугался и пал духом. Весь день римляне стойко держались, зная, что под предводительством сына Марса нельзя потерпеть поражение, и вот он оглушён, может быть, смертельно ранен. Воины потеряли уверенность. Под напором сабинян передний ряд стал отступать, а задние вместо того, чтобы упереться щитами и удержать товарищей, побежали.

С того дня, как Марк впервые взял в руки копьё, ему повторяли снова и снова: в ближнем бою бегство — не просто позор, это верная гибель. Вооружённому воину трудно убежать от погони, а закрываться щитом на бегу невозможно. И всё равно, когда побежали соседи, Марк припустил за ними.

Оказывается, он очень устал и не мог бежать быстро, ноги заплетались, не хватало воздуха. Вдруг рядом возник всадник, могучая рука схватила Марка за шиворот. Прощаясь с жизнью, он взглянул вверх — но это был не сабинянин, а взбешённый царь Ромул.

   — Стоять! А ну, повернись! — рявкнул царь, тряся его, точно собака крысу. В царской хватке было что-то такое, что Марк действительно повернулся и закрылся щитом. Ему показалось, что встретить смерть лицом к врагу и вправду лучше.

В толпе носились римские всадники. Эмилий остановил одну кучку беглецов, Ромул другую... Вокруг Марка начал образовываться строй, и вот уже всё вспомогательное войско римлян снова встало поперёк равнины. Передний ряд отступал медленно, и их товарищи успели построиться, как полагается.

Посреди войска царь Ромул, не слезая с коня, накинул плащ на голову и стал молиться.

   — Юпитер, Небесный отец, правитель всего! — воскликнул он громко, чтобы все слышали. — Ты основа закона и прочного порядка, ты удерживаешь воинов в строю. Юпитер, Останавливающий войска, придай моим людям сил сражаться за город. Если сейчас ты воодушевишь их и спасёшь Рим, клянусь, я посвящу тебе на этой равнине не просто святилище, а кирпичный дом, где будет в роскоши пребывать твоё изваяние. Юпитер Статор, помоги своему городу Риму!