— Вы хотите сказать, что действительно думали об этом? Или вы пытаетесь сбить меня с толку при помощи одного из ваших фокусов?

— Мне действительно хотелось бы знать ваше имя.

— Да, ярлыки и имена людям насущно необходимы. Хорошо. Вы можете обращаться ко мне «гражданин Руггедо». — Он рассмеялся, словно придумал шутку, понятную ему одному.

Гражданин Руггедо поднялся со стула и жестом приказал включиться одному из экранов. На экране вспыхнула надпись: «9.00, среда, Д2-НЗ, НАДЕЖДА, Н.Э. 1331», что означало: 9 часов утра, среда, второй день третьей недели месяца Надежды, 1331 год Новой Эры. Как и предполагал Дункан, они проспали восемь часов — с полуночи до утра — и проснулись в день, идущий за вторником. Их не каменили. Им только дали какой-то наркотик, чтобы они не проснулись сразу, как кончится действие тумана.

— Жить вы будете в этой комнате, — сказал Руггедо. — Если вы хотите разделить ее с гражданкой Чандлер, она же Сник, я возражений не имею. Можете жить здесь хоть втроем, если хотите.

Сник покачала головой. Кабтаб сказал:

— Я был бы просто счастлив жить с гражданином Бивульфом, но, по моему разумению, он предпочтет одиночество.

— Что вы на это скажете, гражданин Бивульф, он же Дункан и обладатель еще нескольких имен? — спросил Руггедо.

— Полное уединение, — сказал Дункан. — Люди могут находиться здесь только во время работы. Если мы, конечно, будем работать здесь.

— Отлично. У вас, Чандлер, будет отдельная комната, хоть и не такая удобная, как эта. То же и для вас, Кабтаб.

— Так как вы знаете мое настоящее имя, — сказала Сник, — вам лучше забыть о Чандлер.

— Полное уединение, — сказал Дункан. — Люди могут находиться здесь только во время работы. Если мы, конечно, работать здесь.

— Ваш руководитель будет здесь в 10.00, — продолжал Руггедо. — Сник и Кабтаб тоже должны присутствовать при экспериментах. Сам я не буду навещать вас часто — у меня слишком много других забот, но стану периодически изучать отчеты о ваших достижениях. Работайте в полную силу.

Он повернулся и вышел в сопровождении двух стражников. Двое остальных жестами приказали Сник и Кабтабу следовать за ними. Уходя, падре сказал:

— Увидимся, Данк. Я буду молиться за тебя. И за Сник, и за себя, и за них за всех, включая гражданина Руггедо. Бог Единый проведет их своими путями, ибо благо есть.

Когда дверь закрылась, Дункан подошел к ней и толкнул. Как он и ожидал, дверь не поддалась, но ему хотелось увериться в этом. Около часа он усиленно занимался аэробикой: его мысли витали в будущем, в то время как тело потело в настоящем. Он параллельно размышлял о возможности побега и проблемах обучения технике лжи. К тому времени когда дверь открылась снова, он не добился никаких успехов в решении ни одной из двух проблем. Как не оказался в состоянии вытащить из памяти, где он раньше видел этого Руггедо.

Вошли посвежевшие и отдохнувшие Сник и Кабтаб. За ними следом должна была появиться стража — по крайней мере, так думал Дункан — и руководитель, которого назначил Руггедо. К его удивлению, стражи не оказалось, а вместо нее в комнату вошел. Каребара. Он аккуратно прикрыл дверь и сказал:

— Доброе утро, гражданин Дункан.

— Это вы, что ли, надсмотрщик? — спросил Дункан.

— Да, — ответил Каребара, усаживаясь на стул. — А теперь…

— Какого черта! — возмутился Дункан. — Вы же специалист по насекомым. Что вы можете знать о человеческой психологии? Я что, похож на жука?

— Не паясничайте, — отрезал профессор. — Вы забыли, что я тоже офицер-органик и у меня большой опыт допросов в бессознательном состоянии. До того как переключиться на энтомологию, я специализировался на человеческой психике. Но гомо сапиенс показались мне слишком, я бы сказал, сумасшедше нерациональными. А класс насекомых неврозами не страдает, и мне не приходится эмоционально перевозбуждаться, исследуя их. К тому же здесь нет других психиков. Так что допрашивать вас буду я. Готовы приступить к работе?

— Как только я узнаю, что нужно делать, — сказал Дункан. — Я до сих пор не могу вспомнить, как я стал тем, кем являюсь.

Каребара сцепил руки и стал крутить большими пальцами. Его огромные зеленые глаза светились возбуждением, нетерпением и сознанием важности момента. Он встал, достал из кармана бутылочно-зеленого жакета небольшой голубой баллончик и указал Дункану на диван:

— Ложитесь и… — он поднял баллончик, — будем раскапывать залежи правды!

— Иисусе! — пробормотал Дункан, но все же пошел к дивану. — Вы думаете, это так просто? Вам же объяснили, в чем проблема, разве не так? Ваша проблема, а не моя. Вы не сможете добиться от меня правды, используя это.

— Меня основательно проинструктировали, — надменно возразил профессор. — Я не дилетант. Я смотрел записи вашего допроса, когда вас привезли сюда. Из них понятно, что вы знаете. Теперь мы будем искать то, чего вы, по вашему мнению, не знаете. И я не рассчитываю на легкую победу.

Дункан посмотрел ему прямо в глаза, ненормально большие на тощем лице.

— Желаю удачи. Но для моей памяти все же нужен археолог, а не энтомолог или рехнувшийся на жучках ганк.

— Я не стану реагировать на ваши выпады, — с достоинством сказал Каребара. — Я привык к тому, что меня не любят.

Баллончик зашипел. Дункан почувствовал слабый запах — фиалковый, как и цвет струи. И чувство, которое отказало последним — слух, создало в его воображении зловредную ядовитую змею с похожими на клыки антеннами, которая шипит перед тем, как укусить.

Когда Дункан очнулся, профессор, Сник и Кабтаб сидели в тех же позах. Каребара походил на озадаченного муравья — он сложил руки на груди и задумчиво шевелил пальцами, словно усиками.

«Нужно прекратить эти сравнения, — подумал Дункан. — Он все же человек, а не насекомое».

— Вы можете встать, — сказал Каребара. — Выпьем кофе и посмотрим запись допроса. Я собираюсь демонстрировать их вам на каждом занятии. Так мы будем помогать друг другу Вы знаете себя лучше, чем кто-либо, хотя только теоретически. А если вы сами будете наблюдать, анализировать себя, мы вместе сможем подобрать некий психологический ключ, чтобы открыть вас.

— Вы имеете в виду, наблюдать в процессе?

— Сформулировано грубо, но верно.

Они трижды просмотрели запись допроса: профессор и Дункан с большим вниманием, Кабтаб на втором просмотре начал зевать, а Сник во время третьего принялась расхаживать по комнате.

— Как вы заметили, — сказал Каребара после первого просмотра, — я начал с вашей последней личности — Эндрю Бивульфа. А затем, словно очищая луковицу, — простите за немудрящую метафору — слой за слоем: сначала Бивульф, за ним Дункан, за ним Ишарашвили и так до конца, то есть до начала их всех — до Кэрда.

— Мне не хотелось бы вас огорчать, — сказал Дункан, — но Бивульф — не личность, а личина. Когда я носил его имя, я лишь играл его, но никогда не был им.

Каребара выглядел одновременно смущенным и раздраженным.

— В таком случае я должен отбросить Бивульфа и взять за горло Дункана?

— Вот именно: брать за горло. А ваши осторожные нащупывания я бы назвал щекоткой.

— Вы ничего не знаете о психологии! — возмутился профессор. — Если врач начнет грубо копаться в психике, это может только повредить ее. Он должен быть как рабочий муравей, поглаживающий брюшко муравья-сосуда. Если ой хочет получить мед, поглаживать следует нежно.

Сник остановилась. Кабтаб проснулся. Дункан сказал:

— Чего?

— У некоторых видов муравьев есть разновидность рабочих муравьев, так называемые «муравьи-сосуды». Они съедают несоразмерно большое количество нектара или других сахаросодержащих жидкостей и сохраняют все это в собственном брюшке, которое со временем раздувается частенько до размеров большой горошины. «Сосуды» прицепляются к потолку в специальных кладовых муравейника, и если их погладить усиками в определенном месте, отрыгивают высококалорийную и питательную жидкость муравьям-рабочим.