Шли дни, и Питом все сильнее овладевала мысль: достать ножик с двумя лезвиями! Но где? Как? Денег, чтобы купить, у Пита не было. Оставалось одно — поменяться. Но кто же будет менять нож с двумя лезвиями на нож с одним? Где найдешь такого чудака? Правда, Пит мог дать в придачу еще раковину, великолепную морскую раковину величиной с папин кулак, но все равно шансы были ничтожны — он это понимал. И тем не менее делал одну попытку за другой. Всюду, кроме школы, как только Пит встречал сверстников, он заводил речь об обмене ножами. У многих были такие ножи, о каком мечтал Пит, но никто и слушать не хотел об обмене на нож с одним лезвием, хотя и очень острым. А один незнакомый хорошо одетый мальчик, к которому Пит обратился на улице со своим предложением, даже сказал, выпучив глаза: "Сэр, да вы просто жулик!"
Положение становилось отчаянным. И тут Питу пришла в голову мысль: а что, если попробовать среди взрослых? Но и здесь он ничего не добился. Взрослые, к которым Пит подходил, смущенно подавляя страх, не слушали его, отмахивались, а некоторые, не разобрав, в чем дело, принимали мальчика за попрошайку и гнали от себя.
Однажды, усталый и совершенно удрученный, Пит возвращался домой через Мейтленд-парк. Вдруг он увидел среднего роста плотного господина с широкой, чуть тронутой проседью бородой и величественной гривой полуседых волос. Господин держал за руку девочку, может быть ровесницу Пита, вероятно, дочь. Они шли не торопясь, как видно, гуляя, и о чем-то негромко, но увлеченно разговаривали. Пит разглядел его глаза. Они были карие и такие добрые, такие веселые, что у мальчика от какого-то сладкого предчувствия екнуло сердце.
Не доходя четырех-пяти шагов до господина с девочкой, Пит встал на их пути и неожиданно для себя выпалил:
— Давай меняться!
— Что? — останавливаясь, удивленно спросил господин.
— Видите ли, сэр… — смутился Пит. — Простите, сэр… У меня есть очень хороший нож, замечательный нож. И еще раковина, — Пит похлопал себя по оттопыренному карману. — Ну вот… я хотел бы, если, конечно, вы не против, сэр, посмотреть ваш нож, и, может быть, мы поменялись бы…
— А откуда тебе известно, что у меня есть нож? — едва сдерживая смех, спросил господин.
— Мне так кажется, сэр…
— Тусси, — обратился господин к девочке, — смотри, какой странный мальчик. Ему кажется, что у меня есть нож!
— Но ведь он прав, папа, — сказала девочка и прильнула головой к руке отца.
— Да, он прав. А ну, покажи свой нож… Постой, а как тебя звать?
— Пит, — все более смелея, ответил мальчик. — А тебя?.. А вас, сэр?
— Карл Маркс, или лучше дядя Чарли.
— А это кто? — Пит кивнул головой на девочку.
— Это моя дочь Тусси. Когда она вырастет, ее будут звать Элеонорой.
Знакомясь, все трое подошли к скамейке под деревом и сели. Пит и дядя Чарли вынули из карманов ножи и положили их рядом. Мальчик минуту не мигая смотрел на чужой нож, потом наклонил голову и, чтобы никто не видел, зажмурил глаза, боясь открыть их: вдруг видение исчезнет! Это был именно такой нож, о каком он мечтал, — с двумя лезвиями! Пит открыл глаза. Нож лежал спокойно-преспокойно. "Конечно, — подумал с тревогой мальчик, взглянув на владельца замечательного ножа, — он потребует в придачу не только раковину, но и еще что-нибудь, если вообще захочет меняться".
Маркс взял оба ножа, подбросил их на ладони, словно взвешивая, и уверенно сказал:
— Мой нож лучше.
У Пита остановилось дыхание. Чуть слышно он спросил:
— Простите, сэр, но чем?
Вопрос был хитрым. Ответ должен был показать, насколько хорошо этот Чарли разбирается в ножах, понимает ли он, каким сокровищем владеет и можно ли с ним торговаться.
— Да как же! — широко улыбнулся Владелец Ножа о Двумя Лезвиями. — Мой нож поновее да и побольше на целый дюйм…
Ни слова о двух лезвиях! Пит влюбленными глазами посмотрел на Маркса. Его взгляд говорил: "Милый бородатый дядя! Ты ничего, ничегошеньки не понимаешь!" А вслух он сказал:
— Конечно, мой нож не так нов и чуть-чуть поменьше. Но посмотрите, какой он острый. — Пит поднял с земли прутик и легким взмахом своего ножа пересек его.
— Замечательно! — воскликнул Маркс, а Тусси подняла прутик и внимательно посмотрела на срез.
"Ты, наверное, и не догадываешься, дядя, что твой нож можно наточить ничуть не хуже", — подумал Пит и сказал:
— Как видите, сэр, если говорить по-настоящему, то мой нож гораздо лучше. Ведь ножи существуют для того, чтобы ими что-то резать. Не так ли?
— Конечно, так — ты прав. У тебя великолепный нож, но все-таки и мой неплох, согласись, — Маркс закончил фразу не очень уверенно.
— Я и не хулю ваш нож, — ответил Пит. Он набрал полную грудь воздуха и сделал отчаянный рывок навстречу успеху или поражению. — Если вы дадите в придачу три пенса, то я согласен с вами поменяться.
— Три пенса? — переспросил Маркс и, уже почти не придавая своим словам никакого значения, добавил как последний слабый довод: — Но у меня два лезвия, а у тебя одно…
— Хорошо! — стремительно выдохнул Пит, почуяв ужасную угрозу своему плану. — Я согласен…
Он хотел сказать: "Я согласен дать в придачу раковину", но, посмотрев в бесконечно добрые, смеющиеся глаза собеседника, закончил:
— …на один пенс.
— Как ты думаешь, Тусси, — обратился Маркс к девочке, которая все еще держала в руке лрутик, — мы не прогадаем на такой коммерции?
— Нет, папа, — убежденно заявила Тусси. — Зачем нож с двумя лезвиями? Ведь нельзя резать сразу обоими?
— Конечно, — подхватил Пит и даже засмеялся радостно и облегченно. Зачем два лезвия? Уверяю вас, мне придется одно лезвие просто отломать. Между прочим, это дополнительная работа…
— Послушай, коммерсант, — вдруг осенило Маркса, — ты что-то хитришь. Твой нож лучше, мой хуже, так зачем ты меняешь лучшее на худшее?
Пит не предвидел такого вопроса. Он понял, что переборщил, и теперь молчал, не зная, что ответить.
В тягостном молчании прошла минута-другая. Пит краснел, пыхтел, переминался с ноги на ногу, но не находил ответа.
— Сэр, я вам все расскажу, — наконец проговорил он, — но пусть леди оставит нас.
Тусси отошла на несколько шагов в сторону.
Маркс взял в свои большие смуглые руки худенькие бледные ручонки Пита:
— Итак, коммерсант…
Не вынимая своих рук из теплых ладоней дяди Чарли, сбиваясь, захлебываясь, торопясь, мальчик рассказал все: о своей бедности, об обидах в школе, о тех нескольких днях всеобщего поклонения, которые ему принес именинный подарок отца, о красавчике Бене и его ноже, о своих долгих и безуспешных попытках выменять нож с двумя лезвиями…
Маркс слушал, и внимательные карие глаза его становились все печальнее и печальнее. Когда Пит умолк, он пожал его согревшиеся маленькие руки и, выпуская их, сказал:
— Ничего. Это будет не вечно. Придут иные времена. Придут! — Он тряхнул головой, словно желая прогнать грусть, и крикнул: — Тусси, иди сюда! Мы кончили наш мужской разговор… Бери, Пит, мой нож, и вот тебе еще пенс.
— Нет, сэр, это было бы несправедливо, — вздохнул мальчик, стараясь взять себя в руки после разволновавшей его исповеди. — Ваш нож лучше. И я могу его взять только в том случае, если вы возьмете мой вместе с раковиной.
— Ну хорошо, беру, но без раковины. Как условились вначале, коммерсант.
Пит засунул в карман нож, зажал в кулаке пенс и сказал уже гораздо спокойнее:
— Напрасно, сэр, вы отказываетесь от такой раковины. Послушайте, как она шумит… Может быть, вы позволите мне подарить ее молодой леди?
— Хорошо. Коли не жалко, дари.
Тусси приняла подарок и вежливо поклонилась.
— До свидания, коммерсант. Приходи сюда, в парк, в ближайшее воскресенье. Будем вместе гулять.
— Непременно приду! — ответил Пит.
В его голосе мешались еще не совсем ушедшая горечь доверительного рассказа и радость давно лелеемой и наконец-то сбывшейся мечты. Ему не терпелось пуститься во все лопатки со своим приобретением домой, но он понимал, что это выглядело бы некрасиво, несдержанно, и потому оставался у скамейки, словно его еще задерживало здесь какое-то дело.
