— Где сейчас маги? — обеспокоилась я, переживая за своих новых друзей.
— Где-то в Солнечном… Зализывают раны, обсуждают произошедшее, привыкают жить без магии и решают, что делать дальше… Желательно так, чтобы Эрия не услышала… — демон на секунду потерял самообладание, и в глубине его черных очей сверкнули молнии.
Я промолчала, а владыка мрачно изрек:
— Прощай… Снеженика… полагаю, в ближайшие годы мы не увидимся, — он правильно истолковал мой задумчивый вид.
— Вы проводите меня наверх?
— Это сделаю я, Снежа! — на пороге появился Рон, настойчиво ловя мой мечущийся взгляд. — А заодно мы поговорим! — прозвучало многообещающе.
— А есть смысл? — решительно подняла голову и посмотрела на него.
— Есть! — любимый шагнул ко мне навстречу, а Ар'рцелиус, понятливо хмыкнув, испарился.
Глубоко вдохнув и собравшись с силами, я начала:
— Рон давай…
Он просто прижал свой палец к моим губам, предостерегая от ненужных, ранящих наши души фраз, и сказал:
— Моя Снежа, — печальная улыбка чуть скользнула по его губам, — неужели ты хотела сбежать, не прощаясь…
— Я…
— Нет, не говори ничего, — его уста приблизились к моим, опаляя кожу жаром, почти прикасаясь, маня поцелуями, обещая наслаждение…
Устоять я была не в силах — мучительно хотелось дотронуться до него, ощутить под руками послушное моей воле пламя, прижаться всем телом и сдаться на милость победителя, одновременно чувствуя сладкий вкус победы…
— Снежа, — Эферон медлил, не торопясь дать мне то, чего я так страстно желала, а дальнейшие его слова заставили меня удивленно распахнуть очи. — Возвращайся к дочке, а я буду ждать тебя здесь…
— Рон, — по моей щеке скатилась слезинка, — спасибо, — уже на выдохе, прикасаясь к губам, и его быстрый ответ:
— Но это потом, а пока проведи еще пару часов со мной…
В Омбрию я вернулась в приподнятом настроении, которое ничто не могло омрачить — ни хмурое небо над головой, ни сыпучий колкий снег, ни ветер, гоняющий его по кругу, ни угрюмые лица окружающих. Я улыбалась назло всему и торопилась домой, а после следовало забрать Солнышку от тети Алтеи — так хотелось провести этот зимний вечерок с дочкой, позабыв о том, что теперь миром правит обиженная женщина. Эрия! Невольно я задумалась о богине и обо всем, что произошло.
Что такое женская обида? Чем она так страшна и почему представители рода мужского, готовые отважно сражаться со всеми демонами и зверями разом, пасуют перед ней и сдаются без боя? Редко, когда кто-то из них старается понять свою обиженную половину! Чаще кричат, пытаясь что-то доказать, кто-то просто уходит от проблем, соглашаясь со всем, чего требует женщина, а иные и вовсе обижаются в ответ. Вот хотя бы взять Тилла с Артуаром: первый сразу начал атаковать, а второй постарался улизнуть, прикрывшись магическим «щитом». Разве так нужно отвечать обиженной женщине?! Эрия не то, чтобы годами, она столетиями копила обиду на них, которая все нарастала и нарастала, как снежный ком, а потом разом рухнула на наши головы. Здесь нужно действовать лаской и любовью… хотя… хотя в данном случае этой самой любви и ласки нужно было ой, как много! Пришлось бы братьям-творцам основательно потрудиться, чтобы добиться прощения. Зато они теперь не стояли бы каменными статуями в неведомом зале, да и мы не страдали бы, а огневики не лишились бы своей силы. Теперь остается только ждать, что случится дальше!
Вздохнув, так что облачко пара вырвалось из полуоткрытых губ и улетело к небесам, я продолжила свой путь.
Пройдя через калитку, ступив на дорожку, ведущую к дому, я увидела, что на крыльце меня дожидается Тера. Ускорила шаг и, едва добравшись, сказала:
— Тихого вечера, Тера! Можно у вас поинтересоваться о судьбе Илвеи Зимкиной!
Пожилая ведунья ненадолго задумалось, как всегда бывало, когда она вспоминала свою молодость, а потом произнесла:
— Илвея… уж и не ведаю, где ты о ней услыхала, да только сказать мне особо нечего…
Я разочарованно вздохнула, а Тера, заметив это, изрекла:
— Илвея сошла с ума…
— Вот ка-ак, — вдумчиво протянула я.
— Да, представляешь, она утверждала, что победила Дарэфа! Самого Дарэфа, разве это не чушь?
— Хм…
— Вот и я о чем говорю?! В общем, дни свои Илвея закончила весьма печально — ее отправили в лечебницу, — скорбно завершила свое повествование Тера.
«Туда ей и дорога!» — мстительно подумала я, ничуть не жалея ту ведьму, но вслух проговорила другое:
— Благодарю за рассказ и, пожалуй, пойду. Меня Алийта у тетушки дожидается.
— Снеженика, милочка, погоди! — остановила меня она, заставив оглянуться на половине пути.
— Что-то случилось? — насторожилась я, ощущая смутную тревогу.
— Да… в общем, твой котенок… он убежал…
— Как убежал? Когда? — тревожное чувство в душе усилилось.
— Я с утра пошла его кормить, а он прошмыгнул мимо и сиганул на мою половину. Ловила я его долго, но тут ворон прилетел от моей приятельницы Карнеи… ты ведь знакома с Карнеей Ольховой? Нет?
— Знакома-знакома, — торопливо закивала я, — вы лучше скажите, что с Пушистиком?
— А-а-а вот, ворон-то прилетел, стукнул в окно, да я и открыла ему форточку, а твой кот как скакнул, сшиб безвинную птицу и был таков! — возмущению моей соседки не было предела. — А все почему?
— Почему? — раздумывая над странным поведением Пушистика, неосознанно поинтересовалась я.
— Потому, что кот он не простой, а демонский! — авторитетно заявила Тера, и я опять же непроизвольно согласилась с ней:
— Да, демонский… — и прозрела. — Точно! — снедаемая дурными предчувствиями, рванулась обратно к калитке, не обращая внимания на громкие причитания ведуньи.
Поскольку я знала, что Райта в Омбрии нет, сходу ринулась под ближайший мост, где коротали часы ожидания извозчики. Здесь за пару серебряных меня согласился быстро доставить до улицы Весенней, на которой стоял дом тети Алтеи, один из грузных, одетых в овечьи полушубки мужчин.
Домчались мы, и вправду, скоро, и, расплатившись, я кинулась к нужному мне строению.
Сердце готово было выпрыгнуть из груди, в голове билась единственная мысль: «Что с моими родными?», думать о худом не хотелось. Но ведьмино чутье, проснувшееся столь поздно, сообщало мне, чтобы я готовилась к худшему. Материнский инстинкт, который тоже где-то прохлаждался до сего мига, настойчиво напоминал мне о дочке, волнуя меня и заставляя ускориться.
Распахнула с детства знакомую резную калитку, остановилась, переводя сбившееся после быстрого бега дыхание. На первый взгляд — все по-прежнему: заснеженные деревья вдоль заметаемой метелью дороги, и дом в обрамлении спящего зимнего сада, будто рамка на картине художника. Вот только тревога все не утихала. Медленно побрела вперед, боясь сделать лишний вдох, с трудом делая следующий шаг, унимая бешеное сердцебиение и стараясь мыслить здраво. Дверь закрыта, занавески на окнах не колышутся, но… резкий, бьющий по натянутым нервам звук разбившегося стекла, и из дома вынесся Пушистик — окровавленный, но живой и относительно здоровый. Лишь при ближайшем рассмотрении было видно, что торотигренок хромает на обе передние лапы. Дополз, и я прижала зверушку к себе, но Пушистик ухватил меня за рукав и мотнул взъерошенной головой в сторону дома.
— Идем, — обреченно, но твердо молвила я, делая последние шаги.
Дверь оказалась не запертой, но внутри стояла оглушительная тишина, треплющая нервы хуже любого шума. Торотигренок соскочил с моих рук и устремился на кухню, а я бросилась следом за ним. Резко остановилась — зрелище, раскинувшееся передо мной, было жутким. Кругом, по стенам и потолку, были, словно ужасающие кляксы, разбросаны кровяные пятна, алеющие на светлых обоях, будто костры или яркие южные цветы. По самой середине, в луже крови лежала тетушка, и я поспешила к ней, не надеясь на благополучный исход.
Прикоснулась к руке тети, и веки Алтеи вздрогнули и мучительно открылись.
— Ничего не говори, — торопливо сказала я, но она не послушалась и, с трудом шевеля окровавленными устами, изрекла:
