— Понимаете вы что-нибудь?

— Не беспокойтесь, говорят, гражданин, все поймем.

Я вернулся в купе, поезд тронулся. Нашего пассажира и не видать, из ресторана так и не приходил. К вечеру на какой-то станции зашел в наше купе сотрудник ТОГПУ.

— Кто из вас гражданин Борейчук?

— Это я, — говорю.

Пригласил за собой, вышли на перрон.

— Вы тут делали, гражданин, донесение относительно непонятного для вас поведения одного пассажира и высказывали разные предположения. Все проверено. Все в порядке. Следует с вами в этом поезде гражданин Поликарпов. Он и закупил буфет.

— Да, — говорю я. — Но от того, что он Поликарпов, а не Селезнев, разве дело меняется?

— Даже очень меняется, Поликарпов — это известный приискатель. Каждый год он золота добывает столько, что когда все сдаст государству и все надлежащим образом оформит, у него не меньше, как тысяч сто червонцами получается. И каждый год он отправляется в Москву гулять. Там у него и супруга есть, известная киноартистка, и прямо он закатывается к ней, а оттуда они вместе в Ялту, в Сочи, в Батуми. Так что пользуйтесь, говорит, гражданин Борейчук, своим счастьем и угощайтесь до самой Москвы.

Приложил руку к козырьку, щелкнул каблуками.

Борейчук поправил воображаемое пенснэ и посмотрел на Зейд.

Она покачивала головой, но глаза ее смеялись.

— Ну, уж тоже, — сказала она.

— Честное слово, товарищ Зейд! И в Сочи, и в Гурзуф, и в Ялту. И там все о них знают. Только даст телеграмму: «Еду. Поликарпов», — как весь город приходит в волнение. В гостинице освобождают лучший номер, и если которого и выселяют, тот не возражает, потому что ему дают хорошенького отступного. А все, кто в этой гостинице, ликуют, потому что знают, что недельки две будут есть и пить за счет Поликарпова. Он не терпит, чтобы люди при нем из своего кармана расплачивались.

— Может быть, — сказала Зейд, — все может быть. Денег ему копить незачем.

— В том-то и дело, он знает, что на будущий год у него будет столько же. Как ни говорите, товарищ Зейд, а это и есть настоящая жизнь. Человек приносит пользу государству и вместе с тем для души полная свобода. А ведь как живет! Я потом расспрашивал его в поезде. Мы потом подружились. В Москве я у него остановился. Квартира у него, я вам, товарищ Зейд, скажу! Обстановка! Главное, столько пользы государству. Вот мы с вами здесь рыбку добываем, рыбка, конечно, тоже пользу приносит, ну, а золото, вы сами знаете, что такое золото.

— Конечно, золото, — сказала Зейд. — Хотя, по правде говоря, я не понимаю, что за толк в золоте. Условность. Условились люди о золоте! Вот и всё. Условятся завтра о чем-нибудь другом, и золото уже никому не будет интересно. Ведь это не хлеб и не рыба, золото ни к чему.

Борейчук недоверчиво улыбнулся.

— Это вы так, — сказал он. — Впрочем, может быть. Но пока мы с вами живем, уверяю вас, люди относительно другого не условятся.

Солнце приближалось к сопкам. От этого они теряли определенность, и снежные конусы Коряцкой и Авачинской смешивались с солнечным сиянием. Море потемнело. Оно не было уже голубым, оно было зеленовато-стального цвета, но было такое же безграничное и спокойное. Ослепительная лента прибоя тянулась на север и юг. Подул теплый ветер. Если он не усилится, погода будет и завтра великолепная.

— Так вот какая история, товарищ Зейд. Но, кроме этой истории, у меня есть к вам предложение... Что если бы вы встретили в своей жизни человека столь же удачливого и столь же богатого, как... Поликарпов?..

— То есть? — спросила Зейд.

— Просто встретили, товарищ Зейд. Вот он с вами разговаривает, пожимает вам руку...

Зейд засмеялась. Лицо Борейчук а было настолько взволнованно и торжественно, от волнения он столько раз поправлял свое несуществующее пенснэ, что Зейд не могла не рассмеяться.

Борейчук выше приподнял брови.

— Я не шучу. Я вас прошу ответить. Вот вы встречаете такого человека, вот перед вами Поликарпов.

Зейд захотелось пошутить: она спросила, сдерживая улыбку:

— Вы, что ли, Поликарпов?

Борейчук наклонил голову и ответил:

— Да. То есть нет. Но почти! Я вас спрашиваю: вы согласились бы такому человеку, как Поликарпов, то есть, скажем, мне, помочь в одном важном государственном деле?

— Все это очень странно, товарищ Борейчук. В каком государственном деле?

— Вы — на Камчатке, — торжественно проговорил Борейчук. — Разве есть что-нибудь странное в том, что вы встретили человека, в руках которого золото? Я выбрал вас для того, чтобы рассказать вам о важнейшем для страны открытии: золото найдено, его огромное количество, его надо взять из одного места и помочь перенести в другое. Тут нужен человек, и мой выбор пал на вас. Вы выделяетесь среди всех! Вы — смелая, очень смелая, вы... просто исключительная...

— Я все-таки не понимаю, — сказала Зейд. — Вы, что ли, нашли золото?

Борейчук скромно склонил голову.

— Почему же вы сидите на рыбалке, почему не отправились в Петропавловск или во Владивосток? Ведь вам моментально помогли бы, даже экспедицию снарядили бы.

— Все так, все совершенно так, кроме одного. Скажем, приезжаете вы во Владивосток и говорите: «Товарищи, я нашла много золота, можно пол-Америки купить». Думаете, мало таких разговоров во Владивостоке слышат? Я сам на одном заседании слышал, как научный работник докладывал, что он нашел целый горный хребет, обогащенный золотом. По его мнению, целая горная цепь в три тысячи километров от Байкала до Чукотки полна золота. Так, вы думаете, ему, научному работнику, члену экспедиции, поверили? Ни в какую! Никто не поверил. Масса на этот счет всяких фантазий. Доложил, и на этом дело и покончили, приняли к сведению и перешли к очередным делам. Вы думаете, мне во Владивостоке поверят? Напрасно, товарищ Зейд. А вот когда мы во Владивосток привезем мешки и ящики, когда раскроем эти мешки и ящики, вот тогда поверят. Тогда мы с вами герои. И честь и хвала нам, которые так помогли революции! Что для этого нужно сделать? Отправиться со мной и еще одним человеком за драгоценным грузом и доставить его секретно в Петропавловск, а оттуда во Владивосток. Конечно, вы скажете: я — студентка, я — на практике. Но что важнее для государства, практика, которую проведет студентка Зейд, или золото, которое оно получит вашими руками? Двух мнений не может быть. Ну, не зачтут вам практику, только и всего.

— Кто-нибудь об этом еще знает?

— Есть еще один человек, который об этом знает, — больше никого! Вы подумайте... До вечера я вас не тороплю, а вечером попрошу прийти сюда.

Он поднялся. Движения его были значительны, совсем не похожие на движения рыбака Борейчука.

Он пошел по лестнице вниз.

В сумерки охотники за яйцами и утками вернулись из тундры. Зейд лежала на кровати. Точилина и Тарасенко принесли полтораста яиц. Залевская ходила с Гончаренко, они собрали всего тридцать, и Точилина подтрунивала над ними: неизвестно, мол, чем вы занимались.

— Чем занимались? — отбивалась Залевская. — Попали в топкое место, болота да озера, рыба кишит, а гнезд нет. И, главное, пройти нельзя! В одном месте по колено, в другом выше колена, а комарья — боже мой! Береза и Шумилов уток набили. Сегодня будет пир.

— А ты все пролежала? — усмехнулась Точилина.

— Все пролежала, — сказала Зейд.

— Не понимаю тебя.

Зейд не ответила.

Она думала о Борейчуке и его предложении. Он прав: во Владивостоке одним словам могут не поверить, надо привезти золото. Но, может быть, надо об этом рассказать Точилиной и Березе? Нет, ни в коем случае не Точилиной. Да и не имеет она, Зейд, права выдавать чужие секреты. Борейчук и сам мог бы все рассказать Березе, однако он не рассказал! И если она расскажет, то может провалиться все предприятие. Борейчук просто-напросто побоится, что его открытием воспользуются, и он не получит ни чести, ни славы... Надо быть чрезвычайно осторожной.

Ужин был роскошный. Яичница-глазунья, яичница крученая, яйца крутые, всмятку, мешочком. Кто как хочет. Отварной рис с утками. Правда, утятины на долю каждого досталось не так уж и много, но очень вкусно! Береза с Шумиловым сидели во главе стола, о чем-то всё говорили с Фроловым и Павалычем и всё смеялись. Точилина сидела рядом с Березой, смотрела ему в рот и блаженно улыбалась при каждом его слове.