Лин Дун-фын посмотрел на хозяина и одобрительно кивнул головой. Этим кивком он сказал: «Ну вот, видишь, ты великолепно будешь работать, если взять тебя за сердце. Все вы во Владивостоке такие, нагнало на вас страху ГПУ».

Троян шел к общежитию китайских бригад со стороны Басаргина. Мыс Басаргин большим неуклюжим паровозом уткнулся в океан. По сверкающему простору неба к Русскому острову пробиралось легкое, тонкое облако, напоминавшее Трояну молодую ведьму, виденную однажды на старинной гравюре. Ведьма неслась, распустив волоса и изогнув тело.

Поэт остановился на перевале у куста багульника. Дул ветер. Несколько розовых лепестков и человеческая тень упали в лужицу под корнями.

Троян нарочно делал большой круг через сопки по чудесному весеннему миру. Такая прогулка позволяла ему сосредоточиться и обдумать собранный материал.

Производственное совещание на бочарном заводе произвело на него глубокое впечатление. Он написал о нем очерк, очерк в газету приняли.

Кроме того, он написал о Суне и его бригаде. Хорошее вступление для книги о китайцах Приморья.

«Замечательный народ, — думал Троян. — Отличные математики, астрономы, историки. Грамота их трудна, но грамотных больше, чем было в царской России, которая собиралась насаждать в Китае культуру. Литература, исходя из того немногого, что мы знаем, поистине блестяща.

На их канах тепло, их постели мягки, резные шкафы удобны, фонари дают массу света, пища богата и разнообразна. Правда, все это не совсем похоже на европейское. Кроме одного: богатые в Китае угнетают бедных со столь же бесподобным искусством, как и в Европе».

Длинная красная казарма общежития протянулась над оврагом, довольно мрачно высовывая в сияющее небо неуклюжие трубы и горбатую ржавую крышу.

Сегодня у дверей общежития назначена встреча: Троян встретится с Хот Су-ин и молодым рабочим Сеем.

Подымаясь по тропе, он всматривался в мелькающие у казармы фигуры, отыскивая знакомую юнгштурмовку. Она оказалась на месте. Рядом Сей, Цао, Сун Вей-фу и еще человек пять.

— У нас спор, — сказала Хот Су-ин Трояну, — я вам потом расскажу... — И по-китайски: — Продолжайте, Лу-ки.

Лу-ки кивнул головой. Землистая кожа плотно обтягивала его лицо, вырисовывая каждый бугор кости, каждую впадину. Шея из грязного раскрытого воротника куртки выбегала тощим стеблем с подвижной опухолью кадыка.

— Я говорю: тебе не следует сюда приходить, Хот Су-ин! Я знаю твоего отца, почтенного старика, я хочу тебе добра. Китайская женщина должна издавать аромат добродетели.

— Аромат добродетели! — покачал головой Цао. — Хорошо сказано!

— Ее дела должны быть чисты и вечны. Счастье государства зависит от семьи. Счастье семьи — от женщины. Женщина! — он поднял сучковатый, как веточка, грязно-желтый, с длинным синеватым ногтем палец. — Женщина должна стоять на страже веков.

— Ты большой философ и знаток морали, Лу-ки, — заметил Сун. — Я тебя слушаю уже не раз. Я учился в нормальной школе, но, мне кажется, ты не отстаешь от меня.

Сун говорил и лукаво и добродушно. Его интересовал каждый бригадник, о каждом он хотел знать все, от рождения до сегодняшнего дня.

— Я знаю несколько больше, чем первая фраза из Сян-цзы-цян, — скромно ответил Лу-ки, — я знаю, что за словами «чжень чжи, цзу, син бу шань, син сян етэн» (люди от рождения по природе своей хороши, в практической же жизни они сильно разнятся друг от друга) следуют и другие.

— Ты сам откуда?» — спросил Сей.

— Из Кантона... — глаза Лу-ки блеснули. — Теперь я — рабочий, но я был уважаемым чиновником... Теперь я ношу черную куртку, а тогда — мундир с галунами.

— Здорово! — улыбнулась Хот Су-ин.

— Я был преподавателем новой медицинской школы в Кантоне.

— Ты врач?

Лу-ки пожал плечами.

— Я не врач.

— Ты учился в медицинской школе Европы или Америки?

— Я не учился... История моего назначения показывает, что достоинство человека внимательному глазу видно везде.

— Ты расскажи, — настаивал Сун, — как это ты преподавал медицину?

— Это было давно.

— Но все же...

Лу-ки оглядел вершины сопок, яркую зелень, желтые и красные плеши скал, русского, который только что подошел и смотрел во все глаза на разговаривающих, хотя ничего не понимал, и задумался.

— Я был служителем французской санитарной миссии, об этом узнал вице-король. Ночью явились полицейские и арестовали меня. Я подумал: донос. Но вот я стою перед попечителем, и он назначает меня преподавателем.

— Бесподобно, — обратилась Хот Су-ин к Трояну, внимательно следившему за мимикой разговаривавших. — Я вам переведу...

— Я потом очень много работал, — продолжал Лу-ки. — Я изучил мораль, классиков, историю и географию. Но потом я бросил службу: она не дает счастья.

— Да, — задумчиво протянул Сун Вей-фу, — у тебя блестящее прошлое, и выводы из чиновничества ты сделал блестящие.

Лу-ки приподнял глаза и сказал тихо:

— Я ищу короткую дорогу к счастью.

— И что же, нашел? — полюбопытствовал Сей.

Бывший преподаватель покачал головой.

— Я ищу, — повторил он, — и я уже знаю, где ее не может быть. Но я вернусь к твоему поведению, Хот Су-ин. Китай всегда почитал женскую добродетель. Добродетель женщины — золото. Я до сих пор помню правила, опубликованные министерством для вас, школьниц. Вот что говорится в некоторых из них: «Воспрещается девушкам опускать волосы на лоб с целью придать себе привлекательный вид. Они не могут вступать в брак с молодым человеком по своему выбору. Они не должны посещать школы, где учатся молодые люди. Им воспрещается выступать на публичных собраниях или произносить речи. Они никогда не будут обладать правом заниматься политическими делами». Слышишь ли, Хот Су-ин, никогда! Это разумные правила, построенные на святом учении Конфу-дзы и Мын-цзы. Что стоит женщина такая, как ты, Хот? Что должен чувствовать твой отец? Не хотел бы я быть на его месте.

— Меня не спасешь Лу-ки, — усмехнулась Хот Су-ин, оглядывая серьезные лица товарищей: ей показалось, что они внутренне согласны со стариком. — Меня не спасешь, у меня настоящие ноги и настоящие руки, у меня голова полна мыслями. А если у меня есть грудь, которая может кормить младенца, то от этого я не хочу иметь меньше права вмешиваться в жизнь, чем ты.

— Грудь, которая может кормить младенца, — усмехнулся Лу-ки. — Не понимаю твоих добродетельных родителей: спасая твою красоту, неужели они не бинтовали твою грудь? Неужели она у тебя такая же, как у простой мамки?

Лу-ки оглянулся, как победитель. Он был уверен, что все эти окружающие Хот Су-ин мужчины, узнав, что у нее естественная по величине и, следовательно, такая безобразная грудь, с отвращением отвернутся от нее.

Но молодые рабочие не захихикали и не отвернулись. Они посмотрели строго и даже мрачно на Лу-ки.

Сей одобрительно похлопал Хот Су-ин по руке. Лу-ки поднял плечи. Глаза его потухли. У него были свои мысли по поводу происходящего, но теперь он считал бесполезным высказывать их.

— А какой у тебя верный путь к счастью? — спросил Сей.

— Висит над прудом паутина, и каждая паутинка звенит свое.

Вынул из кармана жестянку из-под мыла «Пионер» и длинным ногтем снял крышку. В жестянке лежали папиросы. Бывший мундирный преподаватель с великим вкусом стал закуривать.

— Кончили? — спросил Троян.

— Кончили. Я вам потом все расскажу. Господина Лу-ки переубедить нельзя. Он всей душой в старом мире, который ему кажется единственно верным и неподвижно-вечным. Какие у вас планы?

— Я хочу побыть среди моих китайских товарищей и научиться понимать их жизнь. Но прежде всего я хочу поближе познакомиться с вами. Вы говорите по-русски и вы можете быть моим ключом в Китай.

— Будете задавать вопросы?

— Конечно, буду. Но, прежде чем задавать вопросы, я просто хочу познакомиться с вами, как человек с человеком. Сделаем маленькую прогулку. Вон какое небо.