— Вот оно, — сказала Александра. — Нашла!

Так, можно сказать, чудом мы выполнили мамину волю.

— Меня сейчас даже пробрало морозом от мысли, что я могла тогда не перезвонить сестре, — сказала я мужу, очнувшись от своих мыслей. — И сестра определила бы маму не туда, где она хотела лежать.

— Такого не могло случиться, мама не допустила бы, — сказал Юра, и я вдруг в это поверила.

Разговор о месте захоронения у нас с мамой был всего один раз — давно, еще до ее болезни. Случился он на Радуницу. Как всегда в этот день, Шура уехала на могилу мужа, а мы с мамой пошли к своим родным. Сначала положили цветы возле папы, помянули его и повернулись, направляясь к дедушке и бабушке. Вдруг мама остановилась и говорит:

— Где же мне выбрать место для себя? Давай пройдем посмотрим.

— Прямо сейчас?

— А чтобы вы потом не бегали, не спорили. Это же навеки…

Видимо, мама в общих чертах задумывалась, где ей определить себя, думала и об упокоении рядом с папой, хоть там и тесновато. Но сейчас вдруг поняла, что из этого ничего не выйдет. Раньше если такое и приходило в голову, то отвлеченно, как всякому человеку, допускающему проволочки и полагающемуся на авось, а теперь окончательно убедилась — возле папы нет места, просто ни пяди. Поэтому и опешила, и остановилась внезапно, словно пораженная неприятным открытием. И намерилась немедленно решать этот вопрос, пока не поздно, пока это в ее власти.

— Я обратила внимание, что возле бабушки Оли свободно, — сказала я. — Это и от папы недалеко.

— Не знаю, — по удивленно–раздумчивому тону мамы я поняла, что это неожиданный для нее вариант, но не из разряда невероятных. Просто она о нем не думала. — Может, кто–то из детей зарезервировал?

— Осталась только тетя Надя, — возразила я. — Остальные уже пристроены.

— Вот я спрошу у нее, — оживилась мама.

— Можешь даже не спрашивать. Очевидно же, что она предпочтет быть рядом с сыном и внуками.

— Да, похоже. Но уточнить — надо. Я тебе потом сообщу, — сказала мама.

В тот день мы, как всегда, прошли к братской могиле, где лежат мамины родители, но и там осматривались по–иному, оценивающе, взвешивали, есть ли поблизости свободный участок. Неподалеку от ее длинного холмика, под большим кустом сирени виднелась оградка с насыпью, под которой лежит Алексей — мамин сын, умерший младенцем. Рядом с ним было сравнительно свободно, и сделать это место вполне приемлемым для маминого замысла не составляло труда.

— Вот что, — сказала мама, — если возле бабушки Оли будет занято, то положите меня здесь, рядом с Алешей.

Я пообещала выполнить ее волю.

Через неделю мама перезвонила и сказала, что беседовала не только с дочкой, но и с невесткой бабушки Оли — обе они не претендуют на обнаруженный нами свободный клочок земли возле нее.

— Значит, определились — мое место будет там, уже всеми одобренное. Не забудь, — предупредила мама.

А я в нужный момент обо всем забыла! Это просто чудо, что я перезвонила сестре и застала ее на кладбище за поисками места, что у нас разговор повернулся в нужное русло и все обошлось как надо. С запозданием меня начала бить дрожь.

— Все висело на волоске, — сокрушалась я. — Даже страшно, как легко могло случиться непоправимое по моей забывчивости или растерянности.

— В итоге ведь вышло по маминому желанию, — успокаивал меня Юра. — Выбрось из головы хотя бы те неурядицы, которые не стряслись.

Я все понимала, однако помочь себе не могла, тем более что разболелась: в спешной поездке на похороны из–за духоты и нехватки воздуха я все открывала окно машины и в итоге приехала проститься с мамой простуженной. А после холодной ночевки в машине, за неимением места в доме, почувствовала окончательную разбитость, появилась ломота в суставах. Недомогание, с настоящим ознобом, температурным, не нервным, одолело меня еще сильнее.

На следующий день по возвращении в Крым против всяких чаяний нам перепал заработок — к нам заселили двух женщин из Кривого Рога. Это было неординарное событие. В конце августа южный берег Крыма значительно пустеет, в санаториях и гостиницах остается достаточно свободных мест, уже подешевевших, так что заработать на аренде квартир частникам совсем не светит. Тем не менее невероятное везение еще раз повторилось: после этих женщин, уже в середине сентября, на морской отдых прибыли молодые супруги из Кишинева, останавливающиеся у нас в прошлом году. Так что весь сентябрь мы были с заработком, непланируемым и случившимся как по волшебству.

Но я немного опережаю события. Неожиданности в те дни шли плотной чередой, и рассказывать о них в последовательном порядке трудно. Вслед за криворожанками к нам приехал Юрин брат с женой — буквально на пару дней, чтобы, преодолев почти две тысячи километров, поесть хорошего винограду и искупаться в море. Заботы о встрече, размещении, развлечении столь исключительных гостей пришлись весьма кстати, ибо невольно оторвали нас от горестных раздумий. Мы вместе с ними много гуляли, загорали на пляже, купались, торговались на базарах, суетились на кухне. Но вот в субботу утром Юра отвез брата на вокзал, а я принялась стирать белье и убирать их комнату. Одним махом с этим было покончено, и только тут мы почувствовали себя по–настоящему осиротевшими, всеми брошенными перед надвигающейся невозможной желтизной осени, холодами, пыльными ветрами: мамы не стало, и даже родственники разъехались по домам, уйдя в свои заботы. Никому до нас не было дела. От неуютного ощущения, казалось, со всех сторон подуло Арктикой и Антарктидой, и надо было любыми путями избавляться от их безжизненности.

— Пойдем на пляж, — предложил Юра, — на улице совсем не ветрено и тепло.

— Сейчас, только вывешу на просушку постиранное.

Место для сушки, устроенное за балконом, мне нравилось — оно хорошо продувалось ветерком, давало быстрый эффект. И веревки, и кронштейны, и прищепки — все новое, добротное, сделанное на совесть, такого удобства у меня давно не было. Да и было ли? Я повесила сначала простую постель, потом махровую простынку и еще какую–то мелочь, возможно, кухонные полотенца или что–то из одежды.

Вернулись с пляжа мы часа через три. Каково же было мое удивление, когда среди высохшего белья я не нашла махровой простынки. На ее месте просто ничего не висело. Я перегнулась через перила и осмотрела нижний балкон — там ничего не было. Юра вышел на улицу и обследовал страшно заросший палисадник, поискал между кустами шиповника и зарослями алычи — тот же результат. Самое обидное, что исчезла простынка, когда–то подаренная мамой, купленная еще в советские времена — добротная, качественная и красивая. Мы ее очень берегли, пользовались в исключительных случаях. Конечно, объяснение этому есть, но мы его не нашли. А то, что приходило на ум, не выдерживало критики. Если бы был ветер, то можно было бы списать потерю простынки на него. Но ветра не было…

Но самый большой шок я испытала, когда включила компьютер и зашла в Сеть. Тут я должна немного отступить от основного рассказа и поговорить о виртуальной жизни.

Регистрируясь на сайтах Интернета, я не называю своего имени и не указываю свои данные, а пользуюсь фейками. Мне понравилось не связывать себя рамками истинного возраста — немало сковывающими взрослого человека. Я предпочитаю создавать виртуальные образы определенного настроения, идеи или деятельности; становиться человеком, которому прощается и эксцентричность высказываний, и простота суждений, и смелая инициатива, и максимализм, и любой уровень невежества, а именно — подростком. Короче, ни узнать меня в Сети, ни вычислить невозможно. Да и кому это надо!

Я сделала такую страницу на сайте «Мой мир» и скоро обросла всеми необходимыми атрибутами — друзьями, баллами на вопросах и ответах, подборкой музыкальных ссылок, и прочим.

И вот в друзьях у меня появился 80-летний ветеран войны из Волгограда. Я вела с ним не очень оживленную, но благожелательную переписку, в основном оставаясь слушателем — он рассказывал о своей жизни и регулярно докладывал о самочувствии. Было начало лета, неустойчивая в смысле погоды пора, и ему нездоровилось. Он то попадал в больницу, то лечился дома. Дела его шли все хуже и хуже, и я видела, куда они клонятся.