— Что там? — озабоченно спросил встревоженный Призоров. По всему было видно, что это его первая полевая операция. Голос его непроизвольно подрагивал, крепко сжатые губы немного побелели.

— Засел в доме Хмурый, — сказал Грушевский. — Выстрелил два раза, из пистолета. Есть ли оружие еще и сколько патронов, неизвестно.

— Попробуем взять штурмом, — решил Призоров и кивнул полицейским из наряда. Желтобрюхов погладил усы.

— Вызовем пожарных, вашбродь, — предложил городовой. — На рожон лезть отсюда все равно что перепела подавать на тарелочке.

— Давайте потушим весь свет, — предложил Тюрк. — В темноте он нас не увидит. Если шуметь не будем, сможем проникнуть в дом неожиданно.

— И то дело, — обрадовался Желтобрюхов и пополз по-пластунски к дворнику.

Вскоре погас свет газовых фонарей у подворотни и свет в квартире дворника. Призоров перекрестился, и шестеро нападавших бесшумно подобрались к дверям. Желтобрюхов поднялся по стенке и по команде Призорова распахнул дверь. Двое полицейских вбежали внутрь, раздалось несколько выстрелов, и, наконец, один из полицейских закричал изнутри:

— Кажись, убили, вашбродь!

Все остальные разом ворвались в дом. Жандарм чиркнул спичкой. Вошедший первым полицейский лежал на полу, схватившись за ногу, но показывал знаками, что ранен легко. Тут вдруг из смежной комнаты навстречу вошедшим бросился Хмурый, стреляя из браунинга. Но патронов у него осталось всего два. Одна пуля вжикнула над головой Тюрка, вторая впилась в потолок, обрушив кусок штукатурки на головы нападавшим. Мнимо убитого Хмурого, оставшегося теперь без оружия, повалили на пол и скрутили, но тут в полутьме вспыхнул огонь, и раздалось еще два оглушительных выстрела. Не ожидавшие, что в доме прячется второй преступник, полицейские едва не поплатились за свое легкомыслие. Спасла их только молниеносная реакция Желтобрюхова. Он открыл ответный огонь, сопровождая выстрелы боевым устрашающим кличем.

Преступник успел забежать в комнату, откуда донесся металлический скрип опускаемой лестницы. Грушевский закричал:

— Чердак! — и бросился за злоумышленником. Что его заставило так поступить, он и сам потом объяснить не мог. Ведь у Максима Максимовича, в отличие от Тюрка, не было даже дамского пистолетика.

Однако преступник успел поднять за собой лестницу и забаррикадироваться на чердаке. Теперь полицейские сами оказались в ловушке. Террорист с чердака контролировал входную дверь, не позволяя им выйти наружу. Методичные выстрелы гремели каждый раз, как только кто-нибудь оказывался в зоне поражения. На чердаке имелось слуховое оконце, через которое и велась пальба.

Призоров решил пойти на хитрость и взломать люк, пока преступник обстреливал вход, но тот, догадавшись о маневрах с лестницой, обстрелял его и убил полицейского, которому пуля попала в живот. Призорова ранило в щеку. Прибыло подкрепление, выломали решетку в окне, через образовавший проем выбрались из западни. На предложение сдаться по-хорошему преступник прокричал гневным и срывающимся от напряжения голосом, что анархисты не сдаются. Все это время террорист продолжал отстреливаться, намерения сдаваться не выказывал. Вскоре подъехали пожарные, они стали заливать чердак водой. Оглушенный и почти захлебнувшийся террорист выбрался к оконцу и схлопотал две пули, одну из них в голову. Она оказалась смертельной.

Каково же было удивление агентов, когда они, наконец, увидели вблизи того, кто оказывал им такое ожесточенное сопротивление, ранив троих из них и одного убив наповал. Это оказалась пожилая женщина с совершенно седыми, мокрыми от воды волосами. Кровь еще вытекала из раны, полной кусочков мозга и осколков черепной коробки. Мертвые глаза с ненавистью Медузы Горгоны взирали на удивленных полицейских. В руках она сжимала маузер и браунинг, без единого патрона. Черный драдедамовый полукафтан распахнулся, неприметное платье было все в грязи.

— Да, это и есть знаменитая Бабушка, — мрачно проговорил Призоров, прижимая к ране на щеке носовой платок, уже весь пропитавшийся кровью.

— Вам бы к врачу, Владимир Дмитриевич, — прокричал Грушевский, все еще оглушенный пальбой. — Поедемте в Мариинскую.

— Едем, — быстро согласился Призоров. — Там нас еще раненый Хмурый дожидается.

Мариинская больница уже кипела, полная филеров, полицейских, чиновников. Все были взволнованы и слегка смущены.

— Где он? — Призоров выглядел весьма геройски в повязке вокруг головы, с большим комком ваты на простреленной щеке.

Войдя в охраняемую палату без окон, Призоров сел перед кроватью, на которой сидел уже закованный в кандалы преступник.

— Кто вы такой, и как ваша фамилия? — пристально глядя на террориста, строго спросил Призоров.

— Нет, скажите мне, кто вы такой, милостивый государь! — закричал Хмурый. — Какое право имели эти люди стрелять в невинного человека, задерживать меня и сажать в кандалы? Я Мельгунов, Юлиан Марьянович, вот мой паспорт, выданный нижегородским губернатором. Я буду жаловаться!

Призоров назвал себя, еле сдерживаясь. Какой нахал!

— Никакой вы не Мельгунов, — проговорил, взяв себя в руки, Призоров, далеко еще не уверенный в своих словах. — Вы Фрол Петрович Сидоркин. Я вас знаю. И охранное отделение в Гнездниковском переулке вас хорошо знает, они вас уже арестовывали.

Тут Хмурый как бы осел. Может, сказались последствия ранения. Может, он не ожидал такой осведомленности от своего противника.

— Я не желаю давать никаких объяснений, — еле слышно прошептал он.

— Это ваше дело, — ответил Призоров и приказал произвести досмотр.

Товарищ прокурора сидел в углу палаты и зорко следил за ходом дознания. Из кармана сюртука у господина «Мельгунова» вынули браунинг с последним застрявшим патроном. Пули, найденные на месте поимки преступника и вынутые из оружия, имели специальный знак — букву «К» в круге с пятью лучами. В канале ствола также обнаружили налет от выстрелов. В бумажнике лежало шестьсот рублей и пятьсот франков. К ним приобщили записную книжку с шифрованными пометками, пузырек с бесцветной жидкостью и два паспорта на фамилию Мельгунов, из которых один заграничный, оба — высокопрофессиональные фальшивки. Хмурый с мрачной сосредоточенностью следил за обыском и составлением протокола, время от времени вскидывая глаза на кого-нибудь из присутствующих, словно стараясь запомнить врагов в лицо. При прочтении протокола, датированного тринадцатым числом, он с саркастической улыбкой буркнул:

— Надо же, у жандармов и тринадцатое — счастливое число!

После допроса закованного в кандалы преступника препроводили в жандармское управление. Обычно кандалы в России, в отличие от Европы, не практиковали, но для Мельгунова сделали исключение. Преступник театрально поцеловал железо и отбыл в городскую тюрьму. Имен и фамилий остальных террористов из его боевой пятерки так и не узнали. Мельгунов упорно отмалчивался.

— Поздравляю, — под конец сказал Грушевский, выходя вместе с Призоровым на Литейный. — Отличная работа, думаю, начальство оценит это.

— Бросьте, кто остальные члены пятерки, нам неизвестно. Знаю я таких, как этот Мельгунов. Будет молчать, хоть кол на голове теши. А ведь остальные могут совершить еще не одно преступление.

— Но ведь вы нашли Фрумкину и этого Хмурого, стало быть, и остальных сможете. Значит, не такие уж они неуловимые, — подбодрил Призорова Максим Максимович. — Всегда есть надежда, и всегда может случиться чудо.

— Знаете, — печально ответил Призоров, — я ведь не знал, что служба будет такой… Когда поступал, думал, что это дело чести, а жандармскую работу все мы, офицеры, считали интересной и престижной. Хороший оклад, голубой мундир… Чтобы поступить на учебу, надо было быть потомственным дворянином, окончить по первому разряду военное или юнкерское училище, прослужить в строю не менее шести лет, не быть католиком и не иметь долгов. По всем параметрам я подходил, но все равно настолько был неуверен в поступлении, что давал на чай знающему старичку, который служил курьером в Штабе Отдельного корпуса жандармов, что у Цепного моста против церкви Святого Пантелеймона. Давал только для того, чтобы он отвел меня к старшему писарю за списком литературы, лишь вызубрив которую и можно было пройти собеседование по проверке уровня общего развития. И еще он рассказал про вопрос, который из года в год задает всем поступающим один хитрый преподаватель. Что написано на спичечном коробке?