Вот в самолёте АН-12 с выброской проще, хоть он и идёт на скорости 350 км/час. Команда «Приготовиться!», встаёт сразу двадцать человек, поворачиваются к рампе и пригибаются, так, что кроме пола ты ни чего не видишь. Команда «Пошёл» и десантники так, в колону по одному, и бегут на выход. Здесь уже остановится сложно. Но отказчики пытаются хвататься за перегородку рампы или даже за выпускающего. И здесь есть только один способ заставить их прыгнуть. Манченко ставил меня за отказчиком, и я на полном бегу бил его головой в зад, на голове была каска. После приземления этот парень подходил, благодарил и просил никому не говорить, что я ему слегка помог. После переподчинения в 1976 году нашей бригады ТуркВО эта проблема была снята, всех непригодных мы отправляли в пехоту.
Но я повторяю, отказчики были очень редко, и офицеры и солдаты рвались на прыжки. Помню на прыжках случай. Солдат с моей группы, казах по национальности, фамилию, к сожалению, не помню. При открытии парашюта попал ногой в стропы, и завис головой вниз. И сколько ему снизу не кричали по мегафону, чтоб он освободил ногу, а слышимость в воздухе отличная. Он так ничего не предпринимал. Это был его первый прыжок, он думал, что всё нормально, тем более, что видел над собой полностью раскрывшийся купол. Так и приземлился головой в низ. Мы думали ну всё, сломал себе позвоночник. Когда подбежали к нему, он уже стоял на ногах с окровавленным лицом. Всё обошлось, травма была только одна, разбитый нос. Когда кто-то из офицеров спросил его, будет ли он после этого прыгать с парашютом, он ответил на ломаном русском языке: «Да, канэшно, ми же диверсант».
И здесь мне хочется привести слова первого командующего ВДВ, основоположника этого рода войск, Героя Советского Союза генерала армии В.Ф.Маргелова: «Тот кто ни разу не покидал самолёт на большой высоте, откуда города кажутся игрушечными, кто ни разу не испытывал страх и радость свободного падения, свист ветра в ушах, тугую струю воздуха, тот никогда не поймёт гордость и честь десантника».
Я тоже один раз приземлился не очень удачно. Был сильный ветер. Бросали нас на пахоту, но это не означает, что нам было мягко приземляться. Как раз на оборот. Осень, вывороченная плугом земля как бетон, и ни одного метра ровной площадки. Ноги переломать можно. Я при приземлении, во время кувырка, головой разбиваю большущий глиняный валун. Хорошо, что на голове была каска. Звёздочки в глазах не прыгали, но минут десять, я по край сопок видел широкую фиолетовую полосу.
Как-то уже в Закавказье, я приземлился, на чей то огород, земля такая же, как бетон. Стою, матерюсь, почём свет. Подбегает грузин, хозяин, спрашивает: «Что случилось? Чем помочь?». Я на него буром: «Почему огород не вскопан?». Он с начало ошарашено посмотрел на меня, а потом, улыбаясь, насыпал пол парашютной сумки огурцов.
Вообще то я любил прыжки на воду. Уселся в подвесной системе поудобней. Расстегнул ножные обхваты, а перед самой водой и грудную перемычку. Плюхнулся в воду, парашют улетел, его подберёт специальная команда, а ты не спеша, плывёшь к берегу. Благодать. Правда и здесь у меня была проблема.
В 1974 году я был назначен начальником парашютной команды бригады. Это так, общественная нагрузка, ответственность за мою группу с меня ни кто не снимал. Так вот был я с парашютной командой на сборах в городе Каратау, южный Казахстан. И там мы прыгали на водохранилище. Всё было нормально, но при приводнении я не успел отстегнуть грудную перемычку. В обычных условиях это ерунда, отстегнуть потом можно и в воде. Но во время прыжков был сильный ветер. Меня подхватило ветром и потащило по воде. Получилось так, что я лицом резал волну. Голову задрать назад было невозможно, мешала каска. Расстегнуть грудную перемычку тоже не получилось, она была натянута как струна. Я уже начинал захлёбываться, как вдруг мне пришла в голову простая мысль. Я взял и перевернулся на спину. Дышать стало свободно и ничего делать не надо, парашют тащил меня как моторная лодка. Так и выехал на берег. Здесь же на этих сборах у меня дважды не раскрывался парашют, но об этом позже.
Ещё у нас были ночные прыжки, это неповторимое зрелище. Когда ты висишь один в ночном небе. Только ты и звёзды. Земли не видно, в низу сплошной чёрный океан. Товарищей не видно, только не большие тёмные пятна на звёздном небе. И тишина. Такой тишины на земле не бывает. Разговаривать можно спокойным голосом и на расстоянии 300 метров тебя будет слышно. У меня на парашютной каске был написан девиз: «Spiritus flat ubi wulit», что означает: «Дух веет, где хочет». Этот девиз очень подходил к таким моментам, парения в ночном небе. А вот с приземлением проблемы. Землю не видно и не понятно года надо сгруппироваться. Думаешь ну вот, сейчас будет земля, сгруппировался, ноги вместе, весь напрягся, а земли нет. Только расслабился, а тебя шарах об землю. Поэтому мы ночью предпочитали прыгать с ГК-30. Это грузовой контейнер на 30 кг. Он цеплялся десантнику снизу на подвесную систему. После открытия парашюта надо было отстегнуть застёжку, и он повисал на десяти метровом фале. Отстёгивать надо было обязательно, так как при приземлении он мог сломать десантнику ноги. Хотя были случаи, не сумев отстегнуть застёжку, приземлялись благополучно вместе с ГК. С ним в обязательном порядке прыгали все радисты, в ГК укладывалась радиостанция. Но и все остальные солдаты, и офицеры были обязаны сделать с ним несколько прыжков. Чем он хорош при прыжках ночью. Как я уже писал, КГ болтается под парашютистом на десяти метровом фале, и поэтому первым плюхается на землю. Так, что у десантника есть буквально одно мгновение сгруппироваться, но этого достаточно.
Ещё обязательным является в спецназе облёт всех десантников на высоте 7000 метров. В самолёте АН-12 в гермокабину помещалось человек 10–15, точно я не помню. Поэтому весь личный состав сидит в самолёте в кислородных масках, но многие офицеры, бравируя, масок не одевает. В том числе и я. И в принципе, если сидеть на своём месте, то маска и не нужна, десантники народ крепкий и проблем никогда не возникало. Как правило, после прыжка шло выполнение какой-нибудь тактической задачи. Так было и во время одного из облётов, после прыжка группы уходили на ученья. Я уже был командиром роты, а у одного из моих командиров групп, лейтенанта Ко, были проблемы со здоровьем. Оставалось минут пять до выброски, и я хотел уточнить сможет ли он идти с группой на учения. Встал и пошёл к нему вдоль скамьи, на которой сидели десантники. Естественно маска осталась на месте, они крепились к каждому конкретном сидению. Я благополучно дошёл до лейтенанта, он заверил меня, что чувствует себя уже лучше и пойдёт с группой. Развернувшись, я не дошёл до своего места метра два. Было такое впечатление, что кто-то ударил меня сзади под колени. Я упал на колени и не мог встать, ещё и парашют 20 кг. Я не мог понять, что происходит, пошли круги перед глазами. Но всё это длилось буквально несколько секунд. Ребята подхватили меня, быстро усадили на место и надели кислородную маску. Потом долго меня подкалывал заместитель командира бригады по воздушно-десантной подготовке полковник Ленский, как у нас, его называли, папа Ленский. Он говорил, что Стодеревского нокаутировал, имелось в виду моё пристрастье к боксу, такой маленький, кругленький, кислород называется.
После таких облётов, мы, как правило, прыгали с высоты 3000 метров, с задержкой раскрытия парашюта 30 секунд. Это считались сложные прыжки, да и все остальные, на воду на лес, из-за облаков, ночные, с оружием, а без оружия мы практически и не прыгали, всё это были сложные прыжки. Перворазники прыгали без оружия. За сложность доплачивалось.
Свободное падение. Старший лейтенант Стодеревский И.Ю. Под левой рукой водохранилище г. Каратау.
За все прыжки, в пределах нормы, платили деньги; небольшие, но солдатам и офицерам это было неплохое подспорье. Тем более, что жёнам эти деньги не отдавались, да они и не требовали. Отдавать прыжковые деньги жене было плохой приметой.
