Наташа вспомнила свой дом, родителей, отчетливо увидела свои похороны. Она лежала в гробу в обновках: в белой кофточке, купленной в дивизионном магазине, на ногах новые туфли, которые ей так и не удалось ни разу надеть. Но почему-то не было лица, вообще ничего не было. Только кофточка, туфли и цветы…

– Сестричка, дай мне свой автомат, – голос капитана отвлек Наташу от горестных мыслей. Она машинально протянула оружие. Посмотрев на него, Персов спросил:

– Ты что, ни разу не выстрелила?

Наташа кивнула в полном молчании.

– Хорошо, дай мне свои патроны.

Он выстрелил пару раз, затем бросил еще одну гранату. Лейтенант что-то шептал капитану, Наташа разобрала лишь: «Пристрели меня первым», в ответ: «Заткнись, придурок!» Она вдруг отчетливо поняла, что это, может быть, последние часы ее жизни, а может быть, и минуты.

Неожиданно послышался звук приближающихся вертолетов. Капитан выглянул из пещеры. Душманы убегали со всех ног, перескакивая через камни. Все еще не веря в происходящее, солдаты вышли из укрытия. Вертолет кружился над горами, строча из пулемета по моджахедам. Наташа засмеялась, потом заплакала. Это была истерика, но ей было ни капельки не стыдно.

– Что это? – Капитан удивленно смотрел в небо. – Как они узнали о нас?

Из вертолета стреляли без устали, преследуя афганцев. Наташа вытащила белый платок и начала размахивать им. Пилот заметил и стал кружить в поисках площадки для приземления. Сели в сотне метров. Из машины спрыгнули военные, среди которых был майор Васильев. Они бежали навстречу друг другу, крича и смеясь одновременно. Майор обнял Наташу и начал целовать ее, приговаривая:

– Любимая, девочка моя, дай мне слово, что не будешь больше искать приключений, будешь тихо сидеть в процедурном кабинете или лучше перейдешь к нам в госпиталь. Пообещай мне, мы будем всегда вместе, будем счастливы и умрем в один день…

– Да, да, – шептала Наташа, отвечая поцелуями на поцелуи, – как ты узнал…

– Потом, все потом…

Вертолет, в котором находились двое убитых, Наташа и майор Васильев, ни на минуту не выпускавший ее из своих объятий, поднялся в воздух. Солдат-узбек, униженно просивший отпустить его для сопровождения тела своего погибшего друга, в последний момент спрыгнул на землю и вернулся к товарищам. Персов по-отечески похлопал по плечу молодого солдата, который, преодолев свой страх, остался в колонне. Еще раз капитан посмотрел на пещеру, которая сохранила им жизни, и приказал спускаться к машинам. Оставшийся груз необходимо было доставить по назначению.

«Вертушка» уже почти скрылась за горой, когда яркая вспышка озарила небо. Все звуки исчезли, и только вертолет, точнее, то, что от него осталось, сотнями мелких деталей падал в расселину скалы…

© Райдо Витич, 2014

– Ты головой думал или другим местом?!

– Пускай едет.

– Да вы совсем ума лишились, бабу подставлять?!

– Я сказал, она поедет!! – громыхнул Свиридов. – Нечего ей здесь глаза кабульским прохиндеям мозолить! Прав Николаич! Все, базар окончен, не в дукане!

Я стояла у стены ни жива ни мертва и слушала перепалку в кабинете комбрига. Из него вылетел взбешенный Зарубин и, увидев меня, в сердцах треснул дверью, пролетел в сторону выхода. Следом вышли Свиридов и Головянкин. Полковник подал мне синий конверт и объявил приказ:

– Колонна уходит через пятнадцать минут. Вы идете с ней. Прибыв на место, передадите пакет подполковнику Володину и вернетесь. Приказ ясен?

– Да.

– И что стоим? Бегом! – рявкнул Головянкин.

Я вылетела на улицу, искренне радуясь, что не придется объясняться за вчерашнее происшествие. А главное, главное – у меня боевое задание! Я иду с колонной!!

– Какого рожна вам здесь надо?! – взревел майор Соловушкин, узрев мои попытки влезть на броню БТР.

– Я с заданием! Мне приказали с вами! Вот! – качнула конвертом.

Мужчина грязно и от души выругался, а потом рявкнул так, что к нам стали подтягиваться заинтересованные бойцы, оглядываться.

– Кто приказал?!! Вам что здесь, ясли?!! А ну вон отсюда маму… душу… Бога!!..

– Приказ полковника Свиридова!!

Соловушкина перекосило. Он взвыл и бегом помчался в штаб. Я же быстро вскарабкалась на борт с помощью бойцов. Только удобно устроилась и поблагодарила ребят, как подошел Сашок и, бесцеремонно сдернув меня на землю, потащил к другому БТР, где уже сидели Чиж и Ягода. Я не возражала – лицо у Чендрякова было страшное – установка «Град» в работе, не меньше.

– Суки! – прошипел он, подталкивая к брони. Я села и получила на голову каску, в руки тяжеленный бронежилет. Тут появился Павел. Уставился на меня: скулы белые, губы – нитка, глаза… О, я поняла все, что он хотел сказать, но молчал – люблю! Вот что говорили его глаза! Я была на седьмом небе и почти парила над бронетранспортером.

Павел молча вытащил пистолет:

– Стрелять умеешь?

– Да, очень хорошо! Почти отлично!

– Глупая, – вздохнул, услышав восторг в моем голосе. Подал пистолет и махнул руками бойцам. – Зажали ее и прикрыли! Чендряков, Словин, на бронь!

И пошел к следующему БТР.

Парни впихнули меня в бронежилет, Саша застегнул каску, как будто завязал тесемки шапочки младшей сестре. Потом меня зажали с двух сторон: он и Ягода, буквально сплющив о железо. Прибежал матерящийся и плюющийся Соловушкин и, махнув рукой, вспрыгнул на головную машину. Колонна двинулась вперед.

Скалы, горы, степь. И тихо так, что уши закладывает. Неуютные места, настораживающий пейзаж. Горы давят на тебя, нависая и грозя.

Ребята молчали, зорко шаря взглядами по камням. Сашок сплюнул и, закурив, опять начал смотреть по сторонам – а лицо пунцовое и взгляд – зажигалки не надо. Ягода, меланхоличный бугай с простоватой физиономией, жевал спичку и щурился на отвесные скалы, пытаясь в их изгибах найти успокоение душе.

На противоположном борте лениво травили анекдоты, вздыхали, подсчитывая дни до дембеля. Я ерзала, нервируя ребят, и все норовила выглянуть из-за плеча Чендрякова, чтоб увидеть старлея Шлыкова, восседающего на соседнем БТР. И каждый раз встречалась с ним взглядом и пряталась за Сашку. Это напоминало игру в прятки и значительно надоело ему. Он сел так, что я могла не крутиться, чтоб увидеть Павла, а только повернуть голову.

Догадливость друга меня и радовала, и пугала, еще больше восхищала и удивляла: откуда он мог знать, что я высматриваю? И дошло.

Я склонилась над ухом сержанта и смущенно спросила:

– Саш, я дурой выгляжу, да?

Он озадаченно покосился на меня, потом на старлея, опять на меня и неопределенно пожал плечами. Подумал и качнулся к моему уху:

– Нет, ты выглядишь полной дурой.

– В смысле? – задумалась я: а не обидеться ли?

– Дети. Здесь минута за год идет, день за десятилетие, а вы все играетесь, как школьники. Он с первого дня все глаза об тебя промозолил, а ты только заметила!

– Ерунду не говори! – дернулась я, внутренне ликуя, и все ж надулась. На всякий случай. А то начнет тему развивать – от стыда сгорю.

Саша фыркнул, Ягода усмехнулся и поспешил отвернуться.

Остаток пути мы ехали молча.

Мы благополучно добрались до пункта назначения. Я передала пакет и удостоилась удивленного взгляда. Правда, не поняла – кому больше удивлялись – мне или донесению?

Сашка не отходил от меня ни на шаг, Ягода менялся с Тузом, Чижом. Ребята сопровождали меня, взглядами отпугивая ретивых вояк Володина. И все-таки они умудрялись пробивать заслон. Офицеры наперебой приглашали посидеть вечерком, а то и перевестись служить к ним в часть. Я вежливо отказывалась и высматривала Павлика. И находила! Он смотрел на меня, держал в зоне видимости!