Я была довольна поездкой и благодарна полковнику Свиридову за возложенную на меня обязанность, за доверие. А еще за Павла. И вообще – за воздух, за свет, за жару и пыль, за бурчание Ришата на правом борте. О, его ворчание – песня. Мы ехали обратно, и я слушала его бубнеж на татарском языке, в который он искусно вплетал изысканные русские ругательства.

– А что он говорит? – поинтересовалась у Саши.

– Ришат?! Переведи для сестренки, что загнул! – крикнул тот.

– А-а! С-собаки душманские! – и опять начал ворчать по-своему.

Я рассмеялась:

– Доходчиво. Саш, тебе сколько до дембеля осталось?

– Восемьдесят четыре дня.

– А мне девяносто восемь, – вздохнул справа от меня Чиж. – Домой хочу, блин, пешком бы пошел!

– К мамке? – хохотнул Туз.

– К невесте, – решил Ягода.

– Ну к маме, ну к невесте, и что? А то вы не хотите. Эх… Слушай, сестренка, а приезжай ко мне в гости потом, а? Я мамке о тебе писал и Танюхе, они рады будут. У меня мать знаешь какие кулебяки стряпает? О!

– Я и сама стряпать умею. Могу и здесь соорудить, найти бы нужное.

Разговор о еде был ритуальным. Сашка подобрался и деловито спросил:

– А что надо?

– Муку, дрожжи, яйца, а начинка? Тушенка вон, картошка подойдут.

– Слышали, славяне?! Найдем?!

– Ну на счет яиц…

– Рот закрой, продует!

Парни заржали и, сообразив, смолкли, покосившись на меня.

– Короче, будет, – подвел итог Сашка, и тут неожиданно шарахнуло.

– Духи!! С брони!!

Я не успела ничего сообразить, как оказалась на земле. Перед носом под руками – мелкий камень, слева Чиж, справа Ягода. Сашка почти на мне. Крик, мат, визг пуль, рокот минометов.

– В кювет!! В кювет!! – перекрывая грохот, орал Шлыков, указывая Чендрякову и мне на овражек у дороги. Сашка понял. Схватил меня и, рывком подняв, потащил туда, скинул вниз, рявкнув:

– Лежи!! – и обратно.

Каска сползла на глаза, закрывая мне обзор, бронежилет давил и, казалось, весил тонну. Я стянула каску, отбросив ее в сторону, и, спеша, избавилась от броника. Выглянула и увидела ребят, которых крошили, убивали, прижимая к земле. Они огрызались, как могли, но их давили огнем, не давая поднять голову. Слева горел БТР, у траков залегли бойцы. Раненые, убитые, кровь, кровь, кровь. Я не видела ее, меня словно подменили, а может, сыграл добрую шутку шок? Я видела лишь мальчиков, с которыми еще минуту назад разговаривала о доме, а сейчас они умирали! Милые мои, дорогие мальчишки, братья!

Ришат уже не ругался, он лежал на спине и смотрел в мою сторону, а изо рта текла кровь, и грудь…

Я зажала уши и закричала: а-а-а!!

А потом, не думая, вылезла и рванула к раненому Тузу.

– Куда?!!

Я не слышала. Я видела умирающих мальчишек. И знала лишь одно – я должна им помочь.

– Уходи, – прохрипел Туз, увидев меня. Я в ответ схватила его за тельняшку и потащила в кювет. Он помогал, отталкиваясь больше от меня, чем от земли, и я даже не поняла – тяжелый он или нет. Мы кубарем покатились вниз. – Дура, – прохрипел парень. И попытался удержать, когда я вновь начала карабкаться вверх. Но куда там? У него легкое прострелено.

– Рану зажми! – бросила через плечо и рванула к БТР, у которого царапал пальцами коричневую землю Чиж. Его не спасти, поняла, как только увидела, как, пульсируя, струей вытекает кровь из шейной артерии. Попытка зажать ее ни к чему не привела. Парень посмотрел на меня и, прошептав – мама, – умер. Мне хотелось завыть, закричать… я лишь сморщилась, заплакав, поцеловала милого Чижа в лоб – никогда ему больше не попробовать маминых кулебяк.

И перебежками направилась к другому бойцу – еще живому.

Я не помню, что там было, не знаю, как смогла перетащить в кювет раненых, сколько.

Я лишь помнила о цели и видела ее – ребята! Я с вами, слышите, я с вами, ребята! Сквозь слезы, которых уже не чувствовала, не стеснялась, сквозь крики и назло свисту, грохоту. Я не думала о смерти – мне было некогда. Я лишь проклинала ее, натыкаясь на остекленевший взгляд бойца, и откладывала его имя в память, спеша к следующему в слепой надежде успеть, хоть его отобрать у душманской пули, у злой бабки смерти.

Витька, Шут, Мороз…

А этот жив! Значит, будет жить! И в кювет его, к остальным.

Меня пытались удержать, не пуская обратно под пули, но я не чувствовала силы рук братьев, потому что была сильнее. И вновь возвращалась, хватала первого попавшегося и тащила к товарищам.

Меня пытались перехватить у БТР, прижимали к земле, прикрывая собой. Я отпихивала, не соображая, что делаю. Я видела, что рядом истекает кровью мальчишка, тот, кто вчера приносил мне цветы, а позавчера сидел за одной партой. И мне было страшно, что я не успею вытащить его из-под огня и увижу мертвые глаза. И я ненавидела тех, кто меня удерживал, отбирая жизнь у товарища, а значит, и у меня. Кажется, я ругалась на зависть погибшему Ришату. Это срабатывало, а может, что другое? Не знаю…

Сколько шел бой?

Мне казалось, век и миг. Как провал во времени, в который ушли и навеки остались в нем мои дорогие мальчики, милые мои братья. Провал закончился, высосав нужную ему дозу жизней, и наступила оглушающая тишина. Я не верила в нее и ни черта не понимала. Полулежала на насыпи в кювете и смотрела в глаза Ягоды.

– Все, сестренка, – выдавил он улыбку, а рука зажимала рану в боку. И тут я увидела кровь под его ладонью, словно не заметила ее во время боя. Меня затошнило. Я села и попыталась сдержать рвоту, зажав рот ладонью, но мои руки были тоже в крови.

– Ты как? – прошелестело над ухом. Я вскинула взгляд: Павлик. По щеке красная полоса крови…

Я, оттолкнув его, рванула в сторону, к камням. Меня стошнило. Господи, как мне было плохо! Я не знала, куда деться от стыда, что меня видят такой отвратительной, слабой, готовой упасть в обморок, как кисейная барышня! И видят все! Ребята… Павлик! И эта мерзкая тошнота, звон в ушах от головокружения, слюни, что не утрешь, потому что руки в крови.

– Возьми, – подал мне бинт Шлыков.

– Не смотри, уйди! – заплакала я, представляя, как же он презирает меня сейчас. А он, словно специально, чтоб поиздеваться, не только не ушел, но еще и поднял меня, прижал к груди, заставляя посмотреть ему в глаза:

– В небо смотри и дыши глубоко. Ну, Леся? Давай, девочка, давай!

И я разревелась: он со мной как с маленькой! Как с дурой!

– Старлей, нашатырь, на.

– Что с ней?..

– Да шок у девчонки…

– Ну чего уставились?

– Отгоняй БТР!!..

– Связь, вашу маму!!..

– «Вертушки» на подходе!!

– Собирай раненых, быстро!!

– Уходим!!

– Товарищ старший лейтенант, дайте ей пить…

– У меня спирт есть…

Я, икая, всхлипывая и вздрагивая, слушала разговоры и жалела, что не могу провалиться сквозь землю от стыда, и ненавидела себя за то, что так глупо устроена, за то, что реву, как последняя истеричка, и никак не могу остановиться. И боюсь смотреть по сторонам, чтоб не упасть в обморок от вида крови, не порадовать бойцов повтором рвоты.

Опять что-то жахнуло – «вертушки» пускали дымовые ракеты. Как хорошо, что нас не зажали в ущелье, а обстреляли почти на равнине…