Дорога в горах не принесла осложнений, и он без проблем добрался до того места, где оставил своего шурави. Мальчик лежал неподвижно с закрытыми глазами. Судя по тому, что он находился в другом месте, а не там, где его оставили, Ахмад решил, будто солдат уже приходил в себя, а теперь, скорее всего, уснул. «Это очень хорошо, – думал афганец, – сон – хорошо. Он выздоровеет. Я его вылечу».

Оставив все, что он принес, в пещере, Ахмад взял топор и отправился за хворостом, чтобы разжечь костер и согреться. Он знал, в какой стороне его искать. Пройдя несколько метров, Ахмад почувствовал чье-то чужое присутствие. Сделал еще несколько шагов, зашел за выступ скалы и стал ждать.

Через несколько минут он увидел, а точнее, ощутил всеми органами чувств, что какая-то тень отделилась от большого валуна и двинулась в сторону пещеры. Зажегся свет фонаря, и одновременно раздался тихий вскрик. Это был голос его мальчика. Ахмед двумя шагами оказался в пещере. Он родился в горах, вырос в горах, все его предки не знали другого места жизни, кроме гор. Ему не нужен был свет фонаря, чтобы узнать спину Саида, который занес нож над головой шурави. Глаза испуганного мальчика, еще секунду назад с ужасом смотревшие на страшного афганца, закрылись, лицо сжалось. В ту же минуту на стену пещеры брызнула кровь.

Ахмад опустил окровавленный топор. Голова Саида держалась около рухнувшего тела на одной коже около горла. Александр смотрел на происходящее завороженным взглядом человека сошедшего с ума. Действительно, впору было лишиться рассудка. Он тупо наблюдал, как Ахмад отделил топором голову от туловища Саида и куда-то ушел с ней. Фонарик погас, и в кромешной тьме Саша Кабин начал молиться. Уж как он там молился, трудно сказать, но вспомнил он все: и отца, и мать, и сестер, и свой ставший вдруг таким дорогим дом.

Ахмад тем временем сделал небольшое углубление рядом с пещерой, вынув несколько камней, положил туда голову Саида и, накрыв ее этими же камнями, перекатил на них самый большой, который смог сдвинуть с места. Вернувшись в пещеру, Ахмад переодел ошалевшего паренька в одежду Саида, а на Саида напялил форму солдата Советской армии, затем, ухватившись за ремень, приволок безголовое тело поближе к обрыву и, толкнув его ногой, сбросил в ущелье. В пещере он, собрав все вещи, в том числе и фонарик Саида, выпил немного воды, дал напиться своему мальчику и, взвалив его на плечи, двинулся в путь. Он не знал, вернется ли к себе домой или нет. Он просто двинулся в путь, как когда-то делали его давние предки – кочевники племени кучи.

Похоронка и письмо от сына пришли в дом Кабиных одновременно. Сестра молилась и плакала, ее внук подвывал бабушке. Племянница Александра и ее муж собирали поминальный стол. А мать молча подержала в руках похоронку, брезгливо положила бумагу на кухонную лавку и, взяв в руки письмо, начала с улыбкой читать его. Это было славное доброе письмо ее единственного сына. Снова и снова она перечитывала слова, написанные от чистого, невинного сердца. «Дай Бог тебе долгой жизни, ты хороший мальчик. Свидимся на том свете, придет время», – думала она, а вслух сказала, чтобы не смели поминать как мертвого.

– Саша жив! Молитесь как за живого. Иначе прокляну.

Домочадцы, да и деревенские решили, что старуха Кабина сошла с ума от горя, но ослушаться не могли. Издавна считался их род колдовским по женской линии. Еще и правда проклянет. Поэтому решили не молиться вовсе.

А в далеком Афганистане, переночевав в одной из пещер Сулеймановых гор, два путника смотрели на солнце, поднимающееся из-за скалы. Затем они совершили намаз и начали собираться в дорогу. Путь был долгий, а один из них пока мог опираться только на одну ногу. Старший помогал ему идти. Ахмад знал, придет время, его мальчик, его приемный сын Ахмад выздоровеет и поможет ему идти дальше. Да, собственно, он уже помог! Мовафаг башид! (Удачи вам!)

© Федор Яковлев, 2014

Восточный базар – это особый организм. Здесь одновременно происходят события, которые невозможно уложить в один, как бы сейчас сказали, формат. В те годы, о которых идет речь, ко всему многообразию восточного базара добавился образ шурави. Несмотря на запреты, «ограниченный контингент» посещал базар ежедневно. Молодому, растущему организму, да еще в условиях горных сражений, не хватало установленной правительством нормы. И солдатам, и молодым офицерам все время хотелось есть.

Чтобы сделать закупки, приходили на базар сразу несколько человек, кто имел возможность, выезжал на машине, а то и на БТР. Когда руководители поняли, что голод не тетка и запреты не действуют, решили определиться с правилами. По одному не ходить. Транспорт без присмотра не оставлять. В магазинах не задерживаться. Пока один покупает, другие держат под наблюдением все стороны.

Дуканщики были мирные люди, но они были только люди. Главное для них дом, магазин и семья. Поэтому их легко вербовали и шурави, и душманы. Кто на кого работал на самом деле, выяснялось в процессе. Иногда, как говорится – и нашим и вашим. Выхода у них практически не было. Откажешься работать на бандитов, они придут ночью, сожгут магазин, в безнадежных случаях могут убить всю семью, а заодно и несговорчивого хозяина.

Традиционным дополнением афганского базара были нищие дети. Стоило хотя бы одному малышу дать афгани – и моментально как из-под земли вырастали смуглые, растрепанные, немытые детские головки, появлялись десятки протянутых грязных ладошек. Выбраться из этой толпы было невозможно, поэтому поощрение нищенства со стороны шурави встречалось все реже и реже.

Эту девочку Анатолий заприметил еще в прошлый раз. Она сидела на земле рядом с дуканом – маленькая, худенькая, очевидно ожидавшая какого-либо поручения от дуканщика или просто куска, оставшегося после дневной торговли. Вот и сегодня малышка находилась на прежнем месте. Анатолий не мог отвести глаза от ребенка. Девочка, очевидно почувствовав его взгляд, подняла головку и начала внимательно рассматривать молодого мужчину. Анатолий невольно улыбнулся. Малышка медленно встала, слегка хромая, подошла к машине и раскрыла ладонь согнутой в локте руки, которая была плотно прижата к детскому тельцу. Анатолий не мог смотреть в глаза голодного ребенка. Все понимал, но рука сама потянулась в карман за афгани. Пока он боролся с сомнениями, из дукана вышли товарищи, быстро сели в машину и, хлопнув Анатолия по плечу, дали понять, что пора ехать.

Прошло несколько дней. Шоферские будни вытеснили трогательный образ. Он почти не вспоминал о ребенке, да и о чем вспоминать. Стоило машине остановиться на улице, как один за другим из боковых улочек появлялись афганские дети с протянутыми руками. Даже когда машина трогалась, ребятишки бежали за ней в надежде на щедрость шурави.

Службу Анатолия назвать боевой можно было с большим натягом. Кто-то высаживался в горах с вертолета, вел колонну техники через перевал, ездил в танке, но Анатолий ничего такого героического, о чем потом можно было бы рассказывать девчонкам, не делал. Он был простым водителем небольшой военной машины.

С самого начала службы Анатолий приглянулся начальнику склада майору Хваткову и поэтому до недавнего времени ездил в основном с ним. Именно благодаря ему у Анатолия образовался запас хозяйственного мыла. Так начальник выражал свою благодарность шоферу за то, что был расторопен и не болтлив. Он же объяснил Анатолию, что мыло с удовольствием покупают афганцы, но продавать целым куском не выгодно. Его следует разделить на восемь частей и продавать маленькими кусочками, лучше знакомому дуканщику.