Уже в Кушке сортировка однообразно стриженной и разодетой в кирзово-зеленое толпы производилась по лозунгу какой-то ответственно офицерской кучки: «Ну, архаровцы, кто-нибудь чего-нибудь умеет? Красиво писать-рисовать, шоферить, радиолюбительствовать, играть на чем-нибудь, кроме родительских нервов? Шаг вперед!» Сделавших шаг оставляли тут же – в связном батальоне, не глянувшихся – отправляли в сопки, во врытые в дюны палатки – на ДУЦ – эти ребята познали «тягости и лишения» службы чуть ли не с первых дней и в массе своей в дальнейшем попадали почему-то в разведбаты.

Там же – в Кушке, за работами по облагораживанию города и окрестных сопок, а правильнее – «на акклиматизации» – все мы понемногу перезнакомились. По крайней мере Мишка Тихонов и я – мы точно из Кушки, из «связного» батальона. Вот что не могу сказать точно – это был ли Вовка Андреев в «нашем» гостеприимном батальоне?

Ну понятно – отдыхать и доблестно загорать (с лопатами на склонах окучиваемых сопок) позволено нам было недолго – месяца два, после чего, в один прекрасный день, нас еще раз выстроили и повторно более тщательно отсортировали по «владению чем-либо». Волевой голос комполка достаточно внятно доложил нам, что все мы, включая больных, музыкантов, художников и прочих тунеядцев, отправляемся защищать свою Родину от какого-то там врага. Но не в Венгрию, не в ГДР и не в Польшу, как первоначально предполагалось, мы не отправимся – это совсем в другую сторону, а отправимся мы недалеко – через границу, то есть в Афган. Потом нас всех вместе пригласили на посадку в поезд с купейными вагонами и отправили в Самарканд ждать самолета.

Ждали мы пресловутый самолет с неделю – «безнадзорно», то есть при полном отсутствии отцов-командиров, днями напролет беспощадно борясь с «братьями по крови» – вшами, которые были поселены в палатке куда раньше нас, отчего, видимо, мы им не нравились совсем. Кормежка все это время была, положа руку на сердце, так себе (странно было видеть, как какие-то люди в «армейском», но отчего-то без званий по часу, по полтора стояли в очереди к полевой кухне, погромыхивая ведрами и голодно вдыхая запах похлебки). В свободное от стояния в очередях за похлебкой и хлебом время самые отчаянные плавали через какую-то местную ледяную речку за зеленющими яблоками в какой-то яблоневый сад, то есть занимались хищением социалистического или колхозного имущества. На обратном пути через бурную реку тщательно увязанные в авоське яблоки утонуть не могли – понятное дело, а вот мы с Мишкой с трудом избегли участи исчезнуть в пучине неизвестной восточной реки. (Вот придурки! – Прим. М. Тихонова.)

А утром 22 июня (как ни странно) нас – человек 10–15 – «по-быстренькому» отправили в Кабул гражданским самолетом «АЭРОФЛОТА», в котором – не поверите – была даже стюардесса. Конечный пункт назначения Кабул – ясное дело – узнали лишь по прибытии, по буковкам на крыше аэропорта. «Сухпай» у нас был на пару дней, нами особо никто не интересовался, лишь ткнули пальцем в пересыльные палатки, где, мол, мы смогли бы «перекантоваться в случае чего». В «случае чего конкретно» – мы не поняли, но к вечеру, разместившись на голых сетках кроватей, а до того вовремя сыскав «земляков» среди поваров на пересылочной кухне, во все щеки лопали «привилегии» заграничного питания – гречку с тушенкой и «кофе со сгущенкой». Это было что-то – после солдатской столовой в «связном» батальоне, где, как мы сильно подозревали, объем продуктов, выдаваемых на кухню, не увеличивали принципиально. Хотя к 80-ти ртам постоянного личного состава батальона «подселили» еще аж 400!

А на следующий день приехали «покупатели» и разобрали нас кого куда. Изначально мы и попали в Баграм, подселили нас на несколько дней в тамошнюю оркестровую палатку, но предупредили местных старослужащих, что эти – «не все ваши». Часть молодежи, мол, поедет дальше. Здесь, в дивизии, и проходил повторный отбор (и дележка) кандидатов на умение играть на духовых, струнных, клавишных и иных инструментах. Мишку, к примеру, даже прослушивала «комиссия» из нескольких человек (не считая тех, кто толпился под окнами палаток), так как пел он какие-то разудалые патриотические народные песни под гитару (подозреваю, что начал он с «Ой, да не вечер», оттого под окнами и сформировалась большущая толпа). Из всего этого сейчас можно сделать вывод, что ансамбль уже «формировался», и доблестным частям нужны были не только валторнисты, трубачи, тарелочники и барабанщики, но и голоса, так как ни на чем другом, кроме гитары и голоса, Мишка играть не умел. Впрочем, я тоже, да и Вовка Андреев – не больше нас.

Дальше был Джабаль-Уссарадж, 177-й полк, куда мы попали уже вшестером, по-моему. Начались трудовые будни, сводившиеся к истовому писанию конспектов по политзанятиям, овладению навыками добычи и нанесения тонн воды (благо каждая палатка обязана была быть окружена саженцами – видимо, дабы не забывалась среднерусская полоса тут – на щебенке склонов). А в перерывах между нарядами, заготовками пищи и конспектов нас достаточно плотно обязывали овладевать искусством духовых инструментов. Хотя, конечно же, мы тоскливо косились на чахленький, но в меру рабочий комплект аппаратуры, откуда-то завалявшейся во второй, репетиционной, палатке, складированной по углам и частично – в каптерке.

Спустя примерно полгода в Союз (а именно – в Ташкент) на неделю было откомандировано несколько человек (особо понимающих в музыке и других медных железках – ваш покорный слуга в том числе, как заштатный паяльщик-лудильщик духовых инструментов и остальной электроники. – Прим. М. Тихонова). Ездили целенаправленно – за трубами, тубами, тромбонами, альтами и, я извиняюсь, даже за валторнами. Из Союза вернулись мы 19 декабря 1981 года (на следующий день, после того как полк был обстрелян из минометов). А вскоре удалось добыть еще «чуть-чуть аппаратуры», которую нам почти любезно отдали (все равно – старье) из 181-го полка из Кабула. В общем, «комплектовались, как могли».

Видимо, это было нужно в то время (а сейчас понятно, что да) – иметь полковые оркестры, которые не только звенели «Встречный марш» под левую ногу командира полка при встрече нагрянувшего вышекомандующего. Эта же оркестровая челядь вполне успешно действовала при выполнении боевых задач, на период рейдов полка подменяя то «комендачей» на кухне (сутки через пол), в ночь заступая в «боевое охранение», иногда – согласно поставленной перед ОКСВА политической задачей – сопровождая группы каких-либо советников и командиров на встречах «в верхах» – в кишлаках у «проверенных царандоев». Много чего интересного было, в общем-то. От впервые опробованной «зарубежной фанты» до футбола «во имя и на благо мирных отношений с населением». Сейчас понимаю, что это действительно было необходимо – хотя бы для смягчения отношений с населением.

И однажды случилось – комполка, видимо, несколько пожурил нашего старлея за отсутствие настоящего, передового ВИА, и тот, в свою очередь, наконец-то дал нам – уже достаточно овладевшим искусством владения мундштуками медных духовых – возможность приблизиться к электроинструментам. Конечно же – пока еще под попечительством старослужащих, которые достаточно редко, но все-таки давали полковые концерты в малом концертном составе. Пригляд старших заключался в том, чтобы передать нам партитуры строго регламентированного списка песен, составляющих официальный репертуар. Ничего, список этот, как показало время, вполне корректируемый, и достаточно скоро на концертах стало появляться так называемое «второе отделение» – где уже помимо «утвержденных свыше» произведений звучала, к примеру, «Чито-брито», или «Танец на барабане», или еще что-нибудь – вроде бравого «Аты-баты».