– Буду сторожить.

Так Манавитан оказался вечером в поле, а в полночь зашумело кругом, загудело, и он увидал полчище мышей, которых невозможно было пересчитать. Сначала он ничего не понял, но, когда мыши направились на поле и каждая залезла повыше на стебель, а потом, нагнув его своей тяжестью, принялась перегрызать его, так что не осталось ни одного незанятого колоса, Манавитан пришел в ярость.

Однако ему было не легче сладить с мышами, чем с птицами в небе. Но за одной мышью, самой неловкой, он все-таки погнался, с трудом поймал ее, сунул в рукавицу и принес во дворец, а там сразу направился в залу, где Киква разожгла огонь, и повесил рукавицу на крючок.

– Господин, что в этой рукавице? – спросила Киква.

– Воришка, который грабит меня.

– Что же это за воришка, если помещается в рукавице?

– Я тебе скажу.

И Манавитан рассказал Кикве, как мыши пришли на его поле и унесли всю пшеницу.

– Одна из этих мышей сейчас у меня в рукавице, – закончил свой рассказ Манавитан, – и завтра утром я ее повешу, а если мне удастся переловить их всех, то я их всех перевешаю.

– Господин, – молвила Киква, – никогда я не слышала ничего чудеснее, только мне кажется, что для такого высокородного вождя унизительно возиться с мышами. Не трогай ты их и эту отпусти домой подобру-поздорову.

– Горе мне, если я не перевешаю всех, которых мне удастся поймать. А ту, что я уже поймал, я точно повешу.

– Воистину, господин, незачем мне защищать этих зверюшек, – уговаривала его Киква. – Я лишь хочу уберечь тебя от беды. А ты делай, как пожелаешь.

– Если бы ты назвала мне хоть одну причину, почему я должен отпустить мышь, я бы это сделал, – сказал Манавитан, – но ты, госпожа, пока не назвала ни одной.

– Делай как хочешь.

Манавитан отправился на Горсет Нарберт, не забыв прихватить с собой мышь. На вершине он воткнул в землю две раздвоенные на концах палки, но едва он это сделал, как увидел приближающегося к нему школяра в лохмотьях. Семь лет не появлялись на этом месте ни звери, ни люди, кроме четверых, из которых двое тоже пропали.

– Господин, – сказал школяр, – пусть будет добрым твой день.

– Тебе тоже всех благ, – ответил Манавитан. – Откуда путь держишь?

– Из Хлойгира, господин, а почему ты спрашиваешь?

– Потому что вот уже семь лет я не видел здесь ни одного человека, кроме четырех, да вот теперь вижу тебя.

– Я иду домой. А ты чем занят, господин?

– Вешаю вора, который меня ограбил.

– Вора? – переспросил школяр. – Я вижу мышонка у тебя в руках, а ведь человеку твоего звания не пристало касаться такого низкого существа. Отпусти его.

– Клянусь небом, не отпущу. Этот мышонок грабил меня на моих глазах, а я поймал его и повешу.

– Господин, я не хочу, чтобы человек твоего звания так унижал себя, потому возьми у меня фунт, который мне дали из милости, и отпусти мышонка.

– Не отпущу, – стоял на своем Манавитан, – и не продам его.

– Как пожелаешь, господин, – сказал школяр. – Просто я еще не видел, чтобы человек твоего звания касался руками мыши.

И пошел своей дорогой.

Когда Манавитан положил поперечину на две раздвоенные палки, он увидел священника в богатых одеждах и на коне.

– Господин, пусть будет добрым твой день.

– Тебе тоже всех благ, – сказал Манавитан. – Благослови меня.

– Пусть будет с тобой благословение Господне. А что, господин, ты делаешь?

– Вешаю вора, которого поймал на месте преступления.

– Кто же этот вор?

– А вот, видишь, мышонок. Он грабил меня, а я его поймал.

– Господин, не касайся руками этого недостойного существа, лучше отпусти его.

– Ни за что, клянусь небесами, не отпущу мышонка и не продам его.

– Ты прав, господин, покупать тут нечего, но я не хочу смотреть, как ты унижаешь себя, поэтому лучше я дам тебе три фунта, и ты отпустишь его.

– Ни за какие деньги, – стоял на своем Манавитан. – Он провинился и должен быть повешен.

– Что ж, делай как знаешь.

И священник поехал дальше.

Когда Манавитан накинул петлю на шею мышонка, откуда ни возьмись явился епископ со свитой. Манавитан застыл на месте, когда епископ подошел к нему.

– Благослови меня, епископ, – попросил он.

– Пусть будет с тобой благословение Господне. А что ты делаешь?

– Вешаю вора, которого поймал на месте преступления.

– Не мышонка ли, которого я вижу в твоих руках?

– Да. Он воровал у меня зерно.

– А… Уж коли я оказался тут, то, пожалуй, дам тебе семь фунтов, чтобы человек твоего звания не марался о столь недостойное существо. Отпусти его, и я дам тебе деньги.

– Я поклялся небесами, что не отпущу его.

– А если я дам тебе двадцать четыре фунта, отпустишь?

– Не отпущу.

– Если ты не хочешь отпустить его за двадцать четыре фунта, я отдам тебе всех коней, которых ты тут видишь, и все мешки с добром, и семь лошадей, которые их везут.

– Нет, клянусь небесами.

– Тогда назови свою цену, – предложил епископ.

– Назову, – согласился Манавитан. – Пусть Прадери и Хрианон вновь станут свободными.

– Будь по-твоему.

– Все равно я не отпущу мышь.

– Чего же ты хочешь?

– Расколдуй семь округов Даведа.

– Будь по-твоему. Отпусти мышь.

– Не отпущу, клянусь небом. Я хочу знать, кто эта мышь.

– Она – моя жена.

– Все равно я не отпущу ее. Зачем она пришла ко мне?

– Чтобы погубить тебя, – ответил епископ, – потому что я – Хлуид, сын Килкойда. Я заколдовал семь округов Даведа, чтобы отомстить за Гваула, сына Клида, у которого научился колдовству. За Гваула, сына Клида, я отомстил Прадери. За игру в «барсука в мешке», в которую с Гваулом сыграл Пуихл Пен Аннувин при дворе Хевейта Хена. Когда ты поселился здесь, все мои родичи пришли ко мне и попросили превратить их в мышей, чтобы они могли погубить твой урожай. Это мои родичи растащили зерно с твоего первого поля и со второго тоже. А на третью ночь ко мне явилась моя жена со своими дамами, и я превратил их в мышей. Моя жена носит моего ребенка. Не будь она в тягости, ни за что бы тебе не поймать ее. Но что было, то было. Я освобожу Прадери и Хрианон и расколдую Давед. Теперь ты знаешь, кто эта мышь. Освободи ее.

– Не освобожу, клянусь небесами.

– Чего же ты хочешь?

– Чтобы ты никогда больше не колдовал в Даведе и никто другой не колдовал.

– Сделаю. А теперь отпусти ее.

– Нет, ни за что.

– Чего же тебе надо?

– А вот чего. Чтобы никто никогда больше не мстил ни Хрианон, ни Прадери, ни мне.

– И это я тебе обещаю. Мудро ты сделал, что попросил об этом, а то не сносить бы тебе головы.

– Ага, этого я и боялся.

– Ну а теперь ты отпустишь мою жену?

– Нет, клянусь небесами, пока не увижу живыми и здоровыми Прадери и Хрианон.

– Вот они.

Тотчас появились Прадери и Хрианон. Манавитан подошел и, поздоровавшись, сел рядом с ними.

– Эй, вождь, отпусти мою жену. Разве ты не получил все, что хотел?

– С радостью отпущу ее.

Манавитан разжал кулак.

Хлуид прикоснулся к мыши волшебной палочкой, и она превратилась в прекрасную молодую женщину.

– Манавитан, оглянись кругом, – сказал Хлуид. – Ты увидишь свои земли ухоженными и людей здоровыми.

Манавитан встал и огляделся и, куда бы он ни посмотрел, везде видел либо людское жилье, либо пасущееся стадо.

– Какие же знаки неволи носили на себе Прадери и Хрианон?

– Прадери носил на шее дверной молоток от моего дворца, а Хрианон – ослиные хомуты, которые снимали с ослов после того, как они привозили во дворец сено.

Вот что они носили. Поэтому третье сказание назвали сказанием о Меннвайр и Менорд.

На этом заканчивается третье сказание.

Мат, сын Матонви, был господином над Гвинетом, а Прадери, сын Пуихла, был господином над двадцатью одним округом на юге, в которые входили семь округов Даведа, и семь округов Морганука, и четыре округа Кередигиауна, и три – Астрад Тави.