Тотчас услыхал он голос Бланад, дочери Куроя:

– Ты вздыхаешь не как побежденный. В твоем вздохе радость победителя.

Дочь короля все знала о том, что пришлось претерпеть Кухулину.

– Долю победителя заслужил Кухулин, – сказала она Лойгайре и Коналу. – Да вы и сами знаете, что не сравнитесь с ним в бою.

– Я не согласен, – в один голос заявили Лойгайре и Конал. – Наверняка его друзья-сиды стараются, чтобы мы уступили ему без спора. Не быть этому.

Тогда Бланад от имени Куроя наказала им возвращаться в Эмайн Маху и там его ждать. Герои простились с дочерью короля и отправились в обратный путь, туда, где их ждали воины Алой Ветви.

Много ли, мало ли прошло времени, все улады собрались в Эмайн, и, когда они устали мериться силами, Конхобар и Фергус, сын Ройга, и все остальные отправились в Дом Алой Ветви. Однако между ними не было Кухулина. И Конала Кеарнаха тоже не было. А другие все были.

Перед самым вечером, когда усталый день завершал свой путь, они увидали высокого неуклюжего мужа, к тому же уродливого лицом. Когда он переступил порог залы, Конхобар подумал, что ни один из уладов не дотянется ему даже до пояса. Смотреть на него и то было страшно. Прямо на тело он надел плетенку, какой обычно покрывают коров, сверху накинул серый плащ, а над головой у него колыхалась ветка величиной с коровник на тридцать коров. У него были желтые голодные глаза. В правой руке он держал топор, который весил не меньше пятидесяти железных котлов, но такой острый, что и волос разрубил бы, если бы порыв ветра бросил его на острие.

Пройдя ползалы, он наклонился над бревном с необрубленными ветками, которое лежало возле очага.

– Кто ты? – спросил злоязычный Дуабтах. – Разве нет другого места в зале, что ты вышел на середину? Что тебе нужно? Деревяшку на растопку? Или ты хочешь сжечь наш дом?

– Меня зовут Уатх Чужестранец. И мне не нужны ни деревяшка, ни ваш дом. А нужен мне муж, которого я не могу найти, хотя обошел уже всю Ирландию и многие другие земли, муж, который держит свое слово и не обманет меня, что бы ни случилось.

– О чем ты говоришь? – спросил его Фергус.

– Вот топор, – сказал Уатх. – Пусть кто-нибудь отрубит мне голову сегодня при условии, что завтра я отрублю голову ему. Вы, улады, по всей земле известны своей силой, своей ловкостью, своей храбростью, своей гордостью, своими высокими мыслями, своим мужеством, своей правдивостью, своей щедростью. Словом, не найдется ли среди вас мужа, который всегда выполняет обещанное? О тебе я не говорю, Конхобар, потому что ты – король. И о Фергусе, сыне Ройга, я тоже не говорю. Но среди остальных неужели не найдется мужа, готового отрубить мне голову, чтобы завтра подставить мне свою?

– Несправедливо чернить всю страну, – заявил Фергус, – если ты не можешь найти одного человека.

– Значит, не найдется среди вас настоящего героя, коли нет на пиру Конала Кеарнаха и Кухулина?

– Наклонись, дурак, и я отрублю тебе голову, – крикнул Лойгайре. – А завтра приходи за моей головой.

– Клянусь, ты неплохо придумал, – сказал Дуабтах, – отрубать человеку голову, а долг отдавать на другой день.

Никто из уладов не знал, что Уатх заколдовал свой топор. Он положил голову на бревно, Лойгайре взмахнул топором, и, когда опустил его, голова чужестранца покатилась на пол, а из шеи во все стороны хлынули потоки крови. В страхе все застыли на месте.

– Клянусь, – проговорил Дуабтах, – если этот Чужестранец завтра придет, он никого в живых не оставит.

Он пришел. И Лойгайре дрогнул сердцем и как сквозь землю провалился. Правда, в этот день на пир явился Конал Кеарнах и сказал, что готов заключить с Чужестранцем договор. Дальше все было, как накануне. Когда Уатх пришел взыскать с Конала долг, тот как сквозь землю провалился.

На третий день на пир пришел Кухулин.

– Слушайте, мужи Улада, – принялся Уатх высмеивать уладов, – оставила вас храбрость, и вы не достойны славного имени, когда-то принадлежавшего вам по праву. Где же ваш Кухулин? Или на его слово тоже нельзя положиться?

– Мне не надо договора, – крикнул Кухулин. – Вот он я! А ты, пугливая муха, похоже, боишься смерти!

С этими словами Кухулин выпрыгнул на середину залы и, отрубив Уатху голову, подбросил ее до потолка, отчего весь дом пошел ходуном.

На другой день только и разговоров было среди мужей Улада, придет Кухулин или не придет в пиршественную залу отдать долг. Кухулин пришел и, как ни в чем не бывало, уселся за стол.

Правда, тяжело было у него на сердце, и, заметив это, мужи Улада постарались его развеселить, но только зря старались.

– Не покидай меня, пока я не умру, – попросил герой Конхобара. – Скоро смерть за мной пришла. Но лучше мне умереть, чем нарушить слово.

Едва стемнело, явился Уатх.

– Где Кухулин?

– Здесь я, – крикнул Кухулин.

– Что-то невесело ты глядишь, видно, боишься смерти. Но ты не обманул меня.

Кухулин вышел на середину и положил голову на бревно.

– Получше-ка вытяни шею, – приказал Уатх.

– Хватит! Не тяни больше. Клянусь, я не мучил тебя вчера.

Кухулин вытянул шею, и Уатх поднял топор до потолка, отчего ветка у него на голове задела стропила и, потревоженные, они зашумели, как лес в грозу. Он опустил топор, но не на шею Кухулину, а рядом, и тотчас улады узнали Куроя, сына Дайре, который явился испытать героев.

– Вставай, Кухулин, – сказал он. – Ни один герой Улада, как бы он ни пыжился, не сравнится с тобой в храбрости и честности. Ты – первый из первых героев Ирландии, и доля победителя принадлежит тебе, а твоей жене – первое место среди жен Улада. Если же кто попытается оспорить мое слово, клянусь клятвой моего народа, горько пожалеет об этом.

С этими словами Курой исчез.

Так закончилась Словесная Битва прекрасных жен Улада и ссора мужей Улада из-за доли победителя.

Случилось это незадолго до Самайна, когда мужи Улада собрались в Муиртемне для игр и пиров.

Все явились, и не было только Конала Кеарнаха и Лугайда Краснополосного.

– Пора начинать праздник, – волновались мужи. – Почему мы не начинаем?

– И не начнем, – заявил Кухулин, – пока не будет с нами Конала Кеарнаха и Лугайда.

– Сыграем в шахматы, – предложил бард Сенха. – Или во что другое. А барды и музыканты пускай пока принимаются за дело.

Никто ему не возразил.

Тем временем прилетела и опустилась на ближнее озеро стая птиц, красивее которых не было на земле.

Женам Ирландии во что бы то ни стало захотелось получить этих птиц, и они все перессорились между собой.

– Птицы должны принадлежать мне, – сказала жена Конхобара. – Чтобы одна птица сидела у меня на правом плече, а другая на левом.

– Мы все хотим иметь их, – тотчас заявили другие жены.

– Если уж кому и иметь их, так мне, – не смолчала Этне Ингуба, которая любила Кухулина.

– Что же нам делать?

– Я знаю, что делать, – подала голос Леборхам. – Пойду-ка я к Кухулину и попрошу его поймать их для нас.

Она и вправду пошла к Кухулину и сказала ему:

– Жены Улада хотят, чтобы ты поймал для них вон тех птиц. – Кухулин схватился за меч, едва удерживая себя от желания ударить ее.

– Бездельницам Улада, – спросил он, – нечем больше заняться, как гонять меня за птицами?

– Не пристало тебе сердиться на них. Сегодня многие жены Улада чуть не ослепли, глядючи на тебя, ведь они тебя любят.

Ничего не оставалось Кухулину, как приказать Лаэгу готовить повозку и везти его к озеру.

Он размахнулся и ударил по птицам мечом, держа его плашмя, чтобы перебить им лапки и крылья и не дать подняться в небо.

Потом они всех переловили и поделили между женами Улада. Каждой досталось по две птицы, кроме Этне Ингубы. Кухулин подошел к ней.

– Ты, верно, сердишься на меня? – спросил он. – Ведь тебе не досталось ни одной птицы.

– Это справедливо, – ответила Этне Ингуба. – Любая подарила бы тебе свою любовь и дружбу, но только у меня ты – единственная любовь.