Вне себя от ярости, она спустилась к самому дому, где пировали Катбад и его гости, и, приняв обличье одной из служанок Ниав, позвала ее из дома.

Ниав вышла, решив, что у служанки важные вести, и за ней следом вышли многие жены Улада, которых Боув увела подальше от дома. Дорогу обратно она завесила густым туманом.

Сама же она, приняв обличье Ниав, встала на пороге и завопила во все горло:

– Поднимайся, Кухулин! Дандеалган сожжен! Муиртемне разрушен! И Конайл Муиртемне тоже! Вся земля вытоптана ирландскими воинами! Позор мне! Все в Уладе скажут, что я не пустила тебя на битву, желая победы мужам Ирландии! Конхобар убьет меня своими руками.

Боув знала, что Кухулин поклялся Ниав без ее разрешения не вступать в битву с мужами Ирландии.

– Горе мне! – вскричал Кухулин. – Вот и верь после этого женам! Я-то думал, ни за какие богатства на земле не пустишь ты меня биться с мужами Ирландии. Но если ты сама посылаешь меня против них, я пойду.

С этими словами он поднялся, чтобы идти к двери, а когда он вставал, то накинул на себя плащ и наступил на него, отчего золотая застежка отстегнулась, упала ему на ногу и вонзилась в палец.

– Застежка по-дружески предостерегает меня!

Все же он покинул дом и приказал Лаэгу запрягать повозку. Следом за ним бросились Катбад, Глеананн и жены Улада. Они схватили его за руки и за плечи, но не смогли остановить, потому что он слышал шум битвы и думал, будто великое воинство топчет Эмайн, да и во всей равнине ногу негде поставить, так много там собралось ирландских воинов. Ржали кони, кричали люди, и Кухулин словно воочию видел горящий город Конхобара, а весь холм был будто бы усыпан вещами, вытащенными из домов. Он был уверен, что уже снесен солнечный дом Эмер, сгорел Дом Алой Ветви и Эмайн весь в огне и дыме.

Катбад старался успокоить его.

– Милый сын, – молил он, – послушайся моего совета, подожди еще один день, не ходи против ирландцев, и тогда я сумею защитить тебя от колдовских чар одноглазых дочерей Галатина.

Однако Кухулин стоял на своем.

– Милый учитель, что мне думать о моей жизни, если она подходит к концу, да и Ниав отпустила меня биться с мужами Ирландии.

В это время прибежала Ниав и запричитала:

– Горе мне! Мой милый Пес, за все богатства земли не отпустила бы я тебя! Не я отпустила тебя, а Боув, дочь Галатина. Это она приняла мое обличье. Останься со мной, мой возлюбленный!

Кухулин не поверил ей и вновь приказал Лаэгу готовить повозку и оружие. Лаэг послушался, но в первый раз послушался без всякой радости. Да и кони, завидев, что он берется за упряжь, отпрянули от него. Серый из Махи так и не подпустил его к себе.

– Воистину, – удивился Лаэг, – они тоже предостерегают Кухулина. Ты, – обратился он к Серому из Махи, – ни разу до сих пор не бегал от меня и не боялся упряжи.

Он пошел к Кухулину и сказал ему так:

– Клянусь богами моего народа, никому не справиться сейчас с Серым из Махи. Иди сам и уговаривай его впрячься в повозку.

Кухулин подошел к Серому, и конь трижды повернулся к нему левым боком. Кухулин рассердился.

– Никогда еще ты не вел себя так!

Тогда Серый из Махи подошел к нему, и на ноги Кухулину скатились круглые кровавые слезы.

Накануне распрягала повозку Морриган, и она сломала ее, потому что не хотела, чтобы Кухулин участвовал в битве и погиб.

Тем не менее повозка в конце концов была готова, и Кухулин отправился на ней в Эмайн прямо в дом, в котором жила Эмер. Она вышла и потребовала, чтобы он приблизился к ней.

– Нет, – отказался Кухулин. – Сначала я еду в Муиртемне биться с воинами из четырех могущественных королевств Ирландии. Я отомщу им за все, что они натворили в Уладе.

– Это все колдовство, – попробовала отговорить его Эмер.

– Слушай, жена, я поклялся, что не вернусь сюда без победы над ирландскими мужами.

Он повернул повозку на юг и помчался дорогой Меадон Луахайр, а вслед ему запричитала Леборхам, и сто и пятьдесят королев, которые были в это время в Эмайн Махе, тоже запричитали ему вслед и стали бить в ладоши, потому что знали: не вернется к ним Кухулин.

Кухулин в последний раз поехал к своей матери Дехтире. Она вышла ему навстречу из дома, потому что знала, что он едет биться с целым ирландским воинством, и налила ему полную чашу вина, как делала всегда, когда он приезжал к ней.

Кухулин взял у нее из рук чашу, а в ней оказалась красная кровь по самые края.

– Горе мне! – вскричал Кухулин. – Понятно, почему все отказываются от меня, если даже родная мать подносит мне кровь вместо вина.

Дехтире налила другую чашу и третью, но каждый раз, едва Кухулин брал ее в руки, вино в ней превращалось в кровь.

В ярости Кухулин хватил чашей о камень, и она разбилась.

– Не твоя это вина, милая мать. Счастье отвернулось от меня, и моя жизнь подходит к концу. На этот раз не вернуться мне живым домой.

Дехтире принялась умолять его подождать еще один день, а там, глядишь, подоспеет на помощь Конал, но Кухулин сказал так:

– Не проси. Я не буду ждать. На все богатства земли не променяю я мое доброе имя. С того самого дня, когда я в первый раз взял в руки меч, не бегал я от сражений и поединков. И сейчас не побегу, потому что доброе имя дороже жизни.

Он отправился дальше, и с ним Катбад, который не оставлял его ни на мгновение. Неожиданно они увидели девицу, стройную, белокожую, светловолосую, которая стирала чьи-то одежды, терла и никак не могла оттереть алые пятна, отчего она заливалась слезами и беспрерывно причитала.

– Милый Пес! – воскликнул Катбад. – Ты видишь девицу? Твои одежды она стирает и плачет над ними, потому что ты идешь на смертельный бой с воинством Медб. Это дурное предзнаменование, и лучше тебе повернуть назад.

– Милый учитель, – отвечал ему Кухулин, – ты прошел со мной большой путь. Неужели ты думаешь, что я поверну обратно и не отомщу мужам Ирландии, пришедшим разрушить мой дом и ограбить мою землю? Что мне до женщины из племени сидов? Пусть она стирает грязные тряпки. Скоро у нее будет много других одежд, запачканных кровью. Много будет копий, мечей и щитов в кровавых лужах, потому что я возьму в руки мой меч и мое копье. А если ты печалишься, что я иду сражаться, то я-то этому рад, хотя могу погибнуть. Возвращайся в Эмайн к Конхобару и Эмер. Передай им от меня привет, скажи, пусть они живут долго, а я больше с ними не увижусь. Горько мне расставаться с ними! – И он отвернулся от Катбада. – Ох, Лаэг, ждут нас вдалеке от Эмер тьма и несчастья, но было время, когда мы с радостью возвращались к ней из далеких земель.

Катбад покинул Кухулина, а он продолжил путь. Вскоре ему повстречались три старухи, слепые на один глаз, которые колдовали над ветками рябины, жаря себе на обед пса. Мимо хотел проехать Кухулин, понимая, что это не к добру.

Однако одна из старух окликнула его:

– Стой, Кухулин, побудь с нами.

– Нечего мне с вами делать, – отозвался Кухулин.

– Это потому, что нам нечего предложить тебе, кроме пса. А будь у нас богатый стол, ты бы придержал коней и стал нашим гостем, но нам почти нечего тебе дать, и ты едешь мимо. А ведь того не почитают, кто не почитает малых, коли сам велик.

Кухулин подошел к ней, и она протянула ему собачью лопатку в левой руке, и он взял ее левой рукой, а потом положил левую руку на левый бок, и ему показалось, будто ударили его в левую руку, а потом в левый бок, и силы покинули их.

Отправился дальше Кухулин по дороге Меадон Луахайр, что проходит возле Слиав Фуад, и его увидел его враг Эрк, сын Каирбре. В руке у него полыхал красным огнем меч. Страшен был его лик. От волос, заплетенных в косы, исходило золотое сияние, менявшее цвет, словно под рукой кузнеца. Ворона Брани кружилась над его головой.

– Кухулин близко, – сказал Эрк мужам Ирландии.

Они перегородили дорогу щитами, соединив их все вместе, а трижды по два мужа посильнее Эрк поставил друг против друга, как будто они бьются не на жизнь, а на смерть, чтобы им сподручнее было звать Кухулина на помощь. Возле каждой пары стоял друид, и Эрк наказал им просить у Кухулина копье, потому что не сможет Кухулин отказать друиду.