Армии роботов действительно могут повысить вероятность боевых действий, но они изменят и саму этику войны. Когда на прицеле робот, решить дилемму «стрелять — не стрелять» намного проще. Сейчас войну считают невообразимым ужасом, крайней мерой. Такая точка зрения будет скорректирована: война по-прежнему останется оргией разрушения, убыточной для всех воюющих сторон, и ее будут избегать по мере возможности, но не любой ценой. А если война сведется к соревнованию в мощи уничтожения, почему не соревноваться в масштабе созидания?

Как бы то ни было, запрет роботизированного вооружения может оказаться невозможным. Сегодня вместо того, чтобы запрещать дронов — предшественников завтрашних боевых роботов, — большие и малые государства заняты их разработкой, вероятно, потому, что преимущества превышают риски. Как и с любым оружием, безопаснее иметь роботов, чем верить, что противник соблюдает правила. Если в будущем миллионы дронов-камикадзе окажутся способны за считаные минуты разбить традиционные армии, пусть это лучше будут наши дроны. Если Третья мировая война закончится за секунды и сведется к взятию под контроль систем врага, лучше иметь умные, быстрые и стойкие сети. (Системы, не объединенные в сети, не помогут: хотя их нельзя взломать, они не идут ни в какое сравнение с сетевыми.) В итоге гонка роботизированных вооружений может стать благом, если приблизит день, когда Пятая женевская конвенция запретит участие людей в боевых действиях. Войны будут всегда, но не обязательно с человеческими жертвами. 

Конечно, армии роботов пробуждают в воображении еще одного призрака. Если верить голливудским фильмам, в будущем человечество обречено на порабощение гигантским искусственным интеллектом и огромной армией послушных ему машин (если, конечно, в последние пять минут отважный герой всех не спасет). У Google уже есть масштабное оборудование, которое необходимо искусственному интеллекту, а недавно компания приобрела и второй элемент — массу стартапов, занимающихся робототехникой. Если добавить в ее серверы последний ингредиент — Верховный алгоритм, наша песенка спета? Признаюсь — все именно так и будет. Пришло время в стиле Толкина объявить о моих истинных намерениях: 

Ха-ха-ха! Но если говорить серьезно, стоит ли опасаться, что машины возьмут верх? Ведь зловещие признаки действительно существуют. Компьютеры с каждым годом не просто делают больше работы, но и принимают все больше решений: кому дать кредит, какие товары человек покупает, кого принять на работу, кому дать прибавку к зарплате, какие котировки пойдут вверх, а какие вниз, сколько будет стоить страховка, куда направить полицейские патрули и кто будет арестован, какой тюремный срок этот человек получит, кто с кем пойдет на свидание и, следовательно, кто родится. Модели машинного обучения уже играют во всем этом свою роль. Момент, когда можно было выключить все компьютеры, не опасаясь коллапса современной цивилизации, давно пройден. Машинное обучение — последняя соломинка: когда компьютеры начнут программировать себя самостоятельно, все надежды взять их под контроль, безусловно, окажутся потеряны. Выдающиеся ученые, например Стивен Хокинг, призвали немедленно начать исследования на эту тему, потому что потом будет слишком поздно.

Расслабьтесь. Шансы, что искусственный интеллект, вооруженный Верховным алгоритмом, захватит мир, равны нулю. Причина проста: в отличие от людей компьютеры не обладают собственной волей. Они порождение инженеров, а не эволюции. Даже бесконечно мощный компьютер будет всего лишь продолжением нашей воли, и бояться нам нечего. Вспомните три обязательных компонента обучающихся алгоритмов: представление, оценка и оптимизация. Представления алгоритма машинного обучения очерчивают то, чему он может научиться. Давайте сделаем его мощным, как марковская логика, чтобы он в принципе мог узнать все. Оптимизатор делает все, что в его силах, чтобы максимизировать функцию оценки — не больше и не меньше, — а саму функцию оценки определяем мы. Мощный компьютер просто будет оптимизировать ее лучше. Нет риска, что алгоритм выйдет из-под контроля, даже если он генетический. Выведенная система, которая делает не то, что мы хотим, окажется крайне неприспособленной и вскоре вымрет. Более того, именно системы, которые умеют хоть немного лучше выполнять наши желания, станут поколение за поколением множиться и захватывать пул генов. Конечно, если человечество окажется настолько глупым, чтобы специально запрограммировать компьютер поработить его, оно, может быть, получит по заслугам.

То же самое относится ко всем системам искусственного интеллекта, потому что они — прямо или косвенно — состоят из тех же трех компонентов. Они могут делать самые разные вещи и даже придумывать неожиданные планы, но только для достижения целей, которые мы перед ними поставим. Робот, запрограммированный для того, чтобы «приготовить хороший ужин», может пожарить стейк, сварить буйабес и даже порадовать вкуснейшим блюдом собственного изобретения, но шанс, что он специально отравит своего хозяина, не больше, чем то, что автомобиль вдруг решит взлететь. Задача систем искусственного интеллекта — находить решения NP-полных проблем, которые, как вы, может быть, помните из главы 2, могут занимать экспоненциальное время, но всегда эффективно проверяемы. Поэтому мы должны с распростертыми объятиями встречать компьютеры, которые несравнимо мощнее нашего мозга, спокойно осознавая, что наша работа экспоненциально легче, чем их. Им придется решать проблемы, а нам — просто проверять, что они сделали для нас. Искусственный интеллект будет думать быстро там, где мы думаем медленно, и мир от этого станет только лучше. Лично я буду очень рад нашим новым слугам — роботам.

В опасениях, что разумные машины возьмут верх, нет ничего удивительного, потому что единственные известные нам разумные сущности — люди и другие животные, и у них, несомненно, есть собственная воля. Однако разум и воля не обязательно должно быть связаны, или, точнее, они не обязательно будут находиться в том же самом организме при условии, что между ними проходит линия контроля. В книге The Extended Phenotype[112] Ричард Докинз показывает, что природа изобилует примерами генов, власть которых выходит за пределы организма животного, — от кукушечьих яиц до бобровых хаток. Технологии — расширенный фенотип человека, то есть мы можем управлять ими, даже если их сложность намного превышает наше понимание.

Давайте перенесемся на 2 миллиарда лет назад и представим, как две нити ДНК купаются в своем бассейне — бактериальной цитоплазме — и обдумывают историческое решение. «Мне не по себе, Диана, — говорит одна. — Если мы начнем создавать многоклеточные создания, не возьмут ли они верх?» Вернемся в XXI век: ДНК живет и здравствует — ей даже лучше, чем когда бы то ни было, потому что отчасти она населяет безопасные двуногие организмы, состоящие из триллионов клеток. Наши крошечные друзья — двойные спирали — прошли довольно большой путь с момента того памятного решения. На данный момент люди оказались самыми хитрыми созданиями: они изобрели контрацепцию, которая позволяет развлекаться, не распространяя нашу ДНК, и у них есть — если это не иллюзия — свободная воля. Но именно ДНК по-прежнему формирует наши представления о развлечениях, а свободную волю мы используем, чтобы гнаться за удовольствиями и избегать боли, а такое поведение в основном совпадает с тем, что выгодно для выживания нашей ДНК. Мы можем стать для ДНК последним этапом развития, если предпочтем сделаться кремниевыми существами, но даже в таком случае история этой молекулы длилась целых 2 миллиарда лет. Сегодня перед нами похожее решение: если начать работать над искусственным интеллектом — обширным, взаимопереплетенным, сверхчеловеческим, непостижимым, — не возьмет ли он верх? Не более чем огромные и непостижимые многоклеточные организмы взяли верх над генами. Искусственный интеллект — это наш инструмент выживания, точно так же как мы сами — инструмент выживания для наших генов.