1950 Владимир Солоухин Колодец Колодец вырыт был давно. Все камнем выложено дно. А по бокам, пахуч и груб, Сработан плотниками сруб. Он сажен на семь в глубину И Уже видится ко дну. А там, у дна, вода видна, Как смоль густа, как смоль черна. Но опускаю я бадью, И слышен всплеск едва-едва, И ключевую воду пьют Со мной и солнце и трава. Вода нисколько не густа, Она, как стеклышко, чиста, Она нисколько не черна Ни здесь, в бадье, ни там, у дна. Я думал, как мне быть с душой С моей, не так уж и большой. Закрыть ли душу на замок, Чтоб я потом разумно мог За каплей каплю влагу брать Из темных кладезных глубин И скупо влагу отдавать Чуть-чуть стихам, чуть-чуть любви? И чтоб меня такой секрет Сберег на сотню долгих лет. Колодец вырыт был давно, Все камнем выложено дно, Но сруб осыпался и сгнил И дно подернул вязкий ил. Крапива выросла вокруг, И самый вход заткал паук. Сломав жилище паука, Трухлявый сруб задев слегка, Я опустил бадью туда, Где тускло брезжила вода, И зачерпнул — и был не рад: Какой-то тлен, какой-то смрад. У старожила я спросил: «Зачем такой колодец сгнил?» «А как не сгнить ему, сынок, Хоть он и к месту и глубок, Да из него который год Уже не черпает народ. Он доброй влагою налит, Но жив, пока народ поит». И понял я, что верен он, Колодца сгнившего закон: Кто доброй влагою налит, Тот жив, пока народ поит. И если светел твой родник, Пусть он не так уж и велик, Ты у истоков родника Не вешай от людей замка, Душевной влаги не таи, Но глубже черпай и пои! И, сберегая жизни дни, Ты от себя не прогони Ни вдохновенья, ни любви, Но глубже черпай и живи! 1949 Светлана Сомова Чернильница Чернильница теперь ушла из быта, При авторучках стала не нужна, Но хочется, чтоб не была забыта Старинная чернильница одна. Тюремной тесной камеры потемки, Стол, табурет, в железе дверь с «глазком». И Ленин пишет тайнописи строки, По старой книге пишет молоком. А сквозь решетку с пасмурного неба Звезда бросает тонкий луч в тюрьму. И в этот час чернильница из хлеба Была в труде помощницей ему. И меж строками справочных изданий, Где взгляд жандармский нечему привлечь, Таился пламень ленинских воззваний, Жила в подполье ленинская речь. Друзья держали над огнем страницы, И проступали в смутной белизне Летящих букв и строчек вереницы, Как стаи птиц, стремящихся к весне. И слово Ленина летело в небо, Навстречу солнцу будущего дня… Оно рождалось из ржаного хлеба, Оно являлось людям из огня. 1960
Анатолий Софронов Бессмертник Спустился на степь предвечерний покой, Багряное солнце за тучами меркнет… Растет на кургане над Доном-рекой Суровый цветок — бессмертник. Как будто из меди его лепестки, И стебель свинцового цвета… Стоит на кургане у самой реки Цветок, не сгибаемый ветром. С ним рядом на гребне кургана лежит Казак молодой, белозубый, И кровь его темною струйкой бежит Со лба на холодные губы. Хотел ухватиться за сизый ковыль Казак перед самою смертью, Да все было смято, развеяно в пыль. Один лишь остался бессмертник. С ним рядом казак на полоске земли С разбитым лежит пулеметом; И он не ушел, и они не ушли — Полроты фашистской пехоты. Чтоб смерть мог казак молодой пережить И в памяти вечной был светел, Остался бессмертник его сторожить — Суровой победы свидетель. Как будто из меди его лепестки, И стебель свинцового цвета… Стоит на кургане у самой реки Цветок, не сгибаемый ветром. 1942 Николай Старшинов Матери Никаких гимназий не кончала, Бога от попа не отличала. Лишь детей рожала да качала, Но жила, одну мечту тая: Вырастут, и в этой жизни серой Будут мерить самой строгой мерой, Будут верить самой светлой верой Дочери твои и сыновья. Чтобы каждый был из нас умытым, Сытым, С головы до ног обшитым. Ты всю жизнь склонялась над корытом, Над машинкой швейной и плитой. Всех ты удивляла добротою, Самой беспросветной темнотою, Самой ослепительной мечтою… Нет святых. Но ты была святой! |
