А бой по городу продолжал кипеть. Полк левой руки ещё не захватил крепостную стену на своём участке. Тому мешали топкие берега речки Булак. Её пришлось чуть ли не всю замостить, и вели ратники работы под обстрелом со стен. Стрельцы сбивали татарских лучников с них, но на место убитых появлялись живые, и бой не утихал ни на минуту. Наконец часть полка левой руки ворвалась в угловой пролом, где была взорвана башня, и воины поднялись на стены, навязали врагу бой и вскоре очистили их. Полк левой руки вошёл в город, и князь Михаил Глинский повёл его на штурм улиц.

В центре города бои шли за каждый дом. Даниил Адашев со своими пушкарями добрался наконец до подворья князя Епанчи из Засеки. Видел он это подворье с башни князя Шемордана, и оно было похоже на малую крепость с заплотом из брёвен, с помостом вдоль стен. Конечно, Даниилу с его полусотней воинов ничего бы не удалось сделать, если бы не подоспела тысяча воинов ертаулов Семёна Микулинского. Разведчики нашли брёвна и, протаранив ими ворота, вломились во двор. Отряд Адашева вошёл следом, и Даниил повёл его к чёрному входу палат Епанчи. Там он увидел огромное скопление женщин, у многих на руках были дети. В дверях женщины давили друг друга, стремясь прорваться в дом. Даниил был озадачен. Он никогда не думал воевать против женщин. А они, увидев русских, заголосили, закричали, замахали руками, словно прогоняли докучливых посетителей со двора. Даниил спросил Ивана:

   — Ну что будем делать?

   — Да не надо их трогать, пусть себе стоят.

   — Но ведь нужно проникнуть в дом! Там могут быть татарские воины!

Даниил и Иван вернулись к главному крыльцу и увидели, что русские воины ломают двери. Им это вскоре удалось, и они проникли в дом. Даниил поспешил за ними и каково же было его удивление от того, что он увидел. В большом зале сидело на полу с грудными младенцами на руках не менее двухсот женщин. Они со страхом глядели на русских воинов и, как заметил Даниил, посматривали на лестницу, ведущую на второй ярус. Он тихо сказал Ивану:

   — Здесь что-то не так. Женщины уверены, что мы их не тронем, но сами что-то скрывают.

И вдруг в середине зала поднялась женщина с ребёнком на руках. Лицо её было скрыто чадрой. Шагая через ноги и плечи сидящих женщин, она двинулась к Даниилу и Ивану. Её пытались остановить, хватали за подол, она отбивалась одной рукой, но шла и шла. И Даниил шагнул ей навстречу, протянул руку и вывел из толпы сидящих женщин; она неслышно сказала ему:

   — Я русская полонянка, а за моей спиной все татарские женщины. Нас пригнали сюда утром, и мы сидим здесь под страхом смерти. Там, наверху, сотни две нукеров, и они ждут ночи, чтобы уйти отсюда.

Даниил видел дом Епанчи и понял, что наверху могут спрятаться и три сотни воинов, если это нукеры, если идти на них с боем, то они будут драться до последнего. Они ринутся вниз, пытаясь уйти из дома, и устроят сечу среди женщин. У нукеров нет жалости к этим женщинам, даже если среди них есть сёстры, матери, жёны этих воинов. Времени долго думать не было, решение должно родиться сразу, и Даниил отважился идти к нукерам на переговоры один. Он потянул женщину за руку, приблизил её к Ивану и сказал:

   — Береги её. — Обратился к воинам, стоявшим в сенях: — Я иду на мирные переговоры.

Но едва Даниил сделал несколько шагов через ноги сидящих женщин, как с лестницы прилетела стрела и в ладони от сердца впилась ему в кольчугу под левой рукой. Это было жестокое предупреждение. Даниил понял, что мирным переговорам не быть. Всё-таки он крикнул по-татарски:

   — Я русский воевода и иду к вам с миром! Не стреляйте!

   — Мы тебе не верим! Пусть придёт сам русский царь!

   — Его нет в Казани. Но есть царь Шиг-Алей.

   — Он нам не нужен.

   — Чего же вы хотите?

   — Чтобы вы покинули наш юрт[27]!

   — Того не будет, пока ваш юрт не присягнёт на верность России.

   — Присягнём или нет, ты этого не узнаешь.

Мгновение — и Даниил присел. Стрела пролетела над ним.

Даниил выпрямился.

   — Так нельзя. Я же беззащитный пред вами.

   — Гяур, ты должен умереть!

Но в сей миг прогремел выстрел из пищали, и с лестницы упал человек. За спиной Даниила раздался голос князя Семёна Микулинского:

   — Адашев, не играй с огнём! Иди сюда!

Даниил вернулся в сени, которые с лестницы на второй ярус не просматривались.

   — Но что же делать? — спросил он князя.

Семён Микулинский только что подошёл к дому князя Епанчи, но сразу разобрался в том, что здесь происходит.

   — С ними надо поступить так, как они поступили со своими женщинами. Жестоко, но с нашей стороны это будет справедливо. Иди за пушками, кати пяток. Поставим и расстреляем их!

   — А женщины?

   — Иди-иди, а с ними я разберусь...

Даниил послал Ивана Пономаря за пушками к ближним воротам.

   — Давай, Ваня, быстро к Аталыковым воротам и пять пушек на двор...

   — Исполню, воевода, — ответил Пономарь, сел на коня и поскакал.

Даниил в это время осматривал палаты князя Шемордана. Жалел, что не суждено с ним встретиться. Его казнили ещё при малолетнем хане и ханше Сююн-бике. Теперь вот и палаты его, самые красивые в Казани, могут разрушиться, потому как там тоже засели казанцы.

Той порой князь Микулинский распорядился пушками быстро и просто. Он взял лестницу на второй ярус под прицел пищалей, запустил двести своих воинов в зал, кои часть женщин вынесли на руках, часть вывели, и уже через десять минут зал был пуст. Прогнали женщин из поварни, из камор — весь низ был очищен от них. Велели им сидеть в углу двора. И вот появились конные упряжки с пушками. Их поставили в ряд по заплоту у ворот так, чтобы те, кто засел в доме, не могли достать их стрелами, но видели, как пушкари заряжают пушки, подносят к ним фитили. Когда всё было готово, князь Микулинский сказал Даниилу:

   — Теперь за тобой слово, Адашев. Пушки-то ведь твои.

   — Спасибо за доверие, князь-батюшка.

Даниил подошёл к пушкарям.

   — Касьян, — сказал он наводчику первой пушки, — посмотри на светёлку. Красивая она?

   — Красивая, воевода.

   — А есть в ней кто?

   — Чую, как в улье пчёл. И жалами целятся.

   — Снеси эту светёлку!

   — Так это мы за милую душу. — Он крикнул брату: — Эй, Киря, давай в две пушки по окнам светёлки!

Касьян склонился к пушке, поправил её, чтобы выстрелить вверх, и поднёс фитиль. Раздался выстрел.

Ядро пробило светлицу. Тут же прозвучал второй выстрел, и в светлице стало что-то рушиться, заваливаться.

   — Пушкари, навести по окнам второго яруса! — распорядился Даниил.

   — Так держать, — подсказал Даниилу князь Микулинский.

   — А по-иному и не быть, — отозвался Даниил и добавил: — Молвил ты, князь-батюшка, что последнее слово за мною. Вот и пойду, донесу его до обречённых.

В Казани уже наступила тишина. На царском дворце взметнулся стяг Русского государства. В городе не было слышно выстрелов пищалей, пушек, лишь кое-где раздавались крики, звон сабель: русские штурмовали последние дома, занятые казанцами. Даниил шёл в этой тишине по двору, вымощенному камнем, и его шаги гулко звенели. Он подошёл к окнам, одно из которых было полуоткрыто.

   — Воины славной Казани, нукеры, последний раз призываю вас сдаться на милость царя-батюшки всея Руси. Пушки заряжены, смотрят на вас. Вы слышали предупредительные выстрелы. На размышления вам счету до ста. Или сдаётесь, или мы стреляем. Раз, два, три, четыре, пять...

В это мгновение окно распахнулось, и в Даниила выпустили стрелу из лука. Но стрелка, очевидно, подтолкнули, и она улетела в сторону.

   — Даниил, остерегись! — крикнул князь Микулинский.

К Адашеву бежал Пономарь, чтобы защитить его своей грудью. А Даниил продолжал считать:

   — Восемьдесят один, восемьдесят два, восемьдесят три...

Вновь распахнулось окно, и показался человек с белым платком в руке.