Даниил устал, в седле держался ещё слабо, но не было у него сил переступить через волю царя. Он позвал воевод Пономаря, Лыкова и Якуна. Они сели на государственных коней и поскакали к Троице-Сергиевой лавре. Скакали вёрст двенадцать и за деревней Шолохово встретили поезд царя. Он остановился. Даниил спешился и подошёл к царской колымаге. Дверца открылась, и Даниил услышал голос Ивана Васильевича:

   — Победитель Адашев, иди ко мне.

   — Здравствуй, государь-батюшка, — нырнув в колымагу, сказал Даниил.

   — Здравствуй и ты, воин. Обнимаю тебя и венчаю за службу. Садись и рассказывай, чего достиг в Крымской орде. Нагнал ли страху на басурман или ни с чем ушёл?

   — Нагнал, царь-батюшка. Громы небесные их сотрясали, — ответил Даниил и начал пространно, со многими подробностями, пересказывать, как строили струги, как шли по Днепру и морю, как пленили турецкие корабли.

На это царь сказал:

   — Честь тебе, Адашев. Правильно поступил, что отдал корабли султану. Мы с ним не воюем.

Даниил известил царя о пленении семидесяти мурз и князьков, об освобождении из неволи тысяч русичей и поведал, что близ Монастырского острова заставил бежать Девлет-Гирея. Царь Иван Васильевич слушал и удивлялся, какие чудеса может творить русская рать, ведомая разумным воеводой. Подумал: «Дам я тебе простор, Адашев, дам. Ты ещё молод, таких высот достигнешь! И державе от тебя большая польза». Сказал, когда Даниил замолчал:

   — Ты теперь отдыхай, раны залечивай. А службу править будешь зимой. Да покажи мне своих побратимов.

   — Здесь они, царь-батюшка.

Иван Васильевич остановил колымагу, вышел из неё. Даниил выбрался следом и позвал ехавших чуть позади воевод:

   — На поклон к царю-батюшке идите!

Перед царём предстали три богатыря воинского духа и доблести.

   — Хороши витязи, — заметил он.

   — Без них, царь-батюшка, и победа не так легко далась бы.

   — Завтра вы ко мне на пир явитесь. Я золотыми пожалую вас, — сказал Иван Васильевич и вернулся в колымагу.

Четверо воевод стояли в низком поклоне, пока огромный экипаж, запряжённый шестёркой белых лошадей, не проехал мимо них.

   — Ну что, побратимы, завтра пировать будем! — весело сказал Даниил.

   — Дома бы хотелось побыть, — отозвался Иван Пономарь, выразив общее желание воевод.

Даниилу и самому не хотелось идти в Кремль. Томило какое-то предчувствие беды, и оно не обмануло Даниила. Следуя вместе с поездом царя в Москву, Даниил подумал о брате и предположил, что с ним уже случилась беда. Много лет Алексей был неразлучен с царём, он сопровождал его в поездках на все богомолья. На сей раз Алексея близ царя не было, зато в карете следом за государем ехал князь Афанасий Вяземский, а рядом с ним сидел дворянин из незнатного дворянского рода Григорий Скуратов-Бельский. Даниил подумал, что каждая встреча с Афанасием Вяземским чревата какими-то бедствиями. Теперь он знал, что князь Афанасий Вяземский донёс на него и на Ивана Пономаря в Разбойный приказ, когда они остановили поджигателей, слуг Анны Глинской, и отдали их на суд арбатской толпе горожан. Дошли до Даниила и причины вражды Афанасия к роду Адашевых. Отец Даниила Фёдор Адашев якобы перешёл в давние годы дорогу молодому князю Вяземскому, когда вместо него был отправлен великим князем встречать польского посла Никодима Тихоновского. В августе 1536 года было записано: «А с мёдом потчевать Никодима послал великий князь к нему на подворье Фёдора Адашева». С той поры и возненавидел удачливых Адашевых князь Афанасий Вяземский.

Теперь этот косой, ненавидящий взгляд больно ожёг удачливого Даниила, и он сообразил, что отстранение брата Алексея от поездок с царём случилось не без старания князя Вяземского. Этот человек всегда находил почву для ненависти и зависти к Адашевым. Они давали постоянную пищу этому злобному псу своими делами на пользу державы, они были даровитее тупого завистника.

Расставшись с побратимами на Тверской улице, Даниил помчался домой, на Сивцев Вражек. Он приободрился в пути, не желая показываться усталым и удручённым. А в доме его встретила настороженная тишина, лишь Тарх да Оля, выбежавшие к отцу, нарушили её. Оля бросилась на руки к Даниилу, прижалась к его лицу, повторяя: «Батюшка родимый!» Тарх подошёл более степенно. Он вырос за минувший год, и что-то отроческое потерялось в нём. Он был, как показалось Даниилу, похож на юного старца. Что-то вялое, неестественное замечалось в нём, чего ни у кого из Адашевых не было. Отец поцеловал Тарха, спросил:

   — Ты что унылый такой, какая беда в доме?

   — Дядюшка Алексей в болести.

Наконец появилась матушка Ульяна, очень постаревшая, сутулая. Пришла красивая и степенная племянница Даниила Анна. За нею показалась, словно тень, Анастасия.

   — Здравствуйте, мои славные. Приободритесь все, и мы ещё перезимуем. — Даниил подошёл к матери, склонил голову. — Матушка, благослови блудного сына.

   — Дай Бог тебе крепости, Данилушка, — ответила Ульяна и поцеловала сына.

   — Матушка, худо у нас что-то? — спросил он с выдохом.

   — Худо, Данилушка. Да рада за тебя, родимый, что вернулся живёхонек. — Тронула его лицо. — Господи, никак сабля басурманская достала тебя.

   — Было всякое, матушка. — Даниил повернулся к Анастасии. — Как у тебя, голубушка?

   — Не спрашивай, маета одна. Да ты сходи к Алёше, а мы тут баню приготовим, стол накроем.

Даниил поднялся на второй ярус и вошёл в опочивальню брата. Как увидел Алексея, сердце защемило от боли: лежал он в постели бледнее полотна.

   — Братец мой, Алёшенька, что с тобой, родимый? — сдерживая крик, спросил Даниил.

   — Присядь, Данилушка. — Алексей показал на ложе рядом с собой. — В двух словах и не скажешь, что со мной. Да тебе должно знать, что наш лютый враг хуже ордынца. С князем Вяземским я впритык схватился. Он же с Басюком Грязным и Григорием Бельским царя в болото зла и разврата тянет! Вот сердечко и поднатужил: болит, словно иголками проткнули.

   — Сердечная лихоманка тебя ударила, родимый. А что дальше-то?

   — Не ведаю. Одного хочу: покоя. Устал я от дворцовой службы. Уехать бы в Борисоглебское.

   — Это благое дело. Там бы ты воспрянул. Ну, ты отдыхай, накапливай силы. Как будет тебе получше, приду и расскажу о походе. Всё там было так, как мы с тобой задумали. А сейчас вот полюбуйся на мою бывшую невестушку Катюшу. — Даниил достал из нагрудного кармана завёрнутую в бархат камею. — Брат её, Антон, резцом создал это чудо...

   — Сама-то она как?

   — Потом всё расскажу. Отдыхай, Алёша. — Даниил отдал брату камею и на цыпочках покинул опочивальню.

Дома Даниил лишь в бане забылся от напастей, нахлынувших на его близких. Он мылся с великим удовольствием, постанывал, когда постаревший Онисим «гулял» по его спине берёзовым веником. Из бани ему не хотелось уходить: ведь он не мылся по-человечески почти год. Разве что Олеся мыла его многажды, но то было откровение её простоты, заботливости и любви. За трапезой Даниил в полном молчании выпил кубок хлебной водки. Перед тем как выпить её, он вышел из забвения, в котором пребывал со дня встречи с Олесей, и вспомнил о Глаше. Прошёл уже год, как он потерял её. Сидя за столом, уже захмелевший, Даниил с грустью думал о близких, что сидели за столом. Минувший год никому не прибавил радости, и ему казалось, что на Адашевых надвигается нечто неотвратимое и неодолимое. Какая напасть стояла за его спиной, он не мог сказать, но чувствовал её железную хватку.

На другой день, до того как отправиться в Кремль, Даниил взял с собой Тарха и поехал в карете на Ходынское поле. Вчера из-за неожиданной встречи с царём он вовсе забыл об Антоне. Что тот подумает о нём? От этой мысли Даниилу стало стыдно. Но Ипат догадался, в какое положение попали воеводы, возвратившись в Москву с победой, и всё растолковал Антону, который уже впал в уныние. Ипат был одинокий человек, с Антоном он, похоже, за дни похода в Крыму сдружился, и когда Даниил увидел их мирно беседующими, то подумал, что не стоит их разлучать.