— Тогда спроси, есть ли у них орбиталка фэдэшная, на мультичастотные приемники, — не угомонился Адам.

— Если смогу это повторить…

— У «белых»-то наверняка есть…

— С их аппаратурой Мишка не сможет работать, — сказал Андрей. — Нет оптического декодера. Даже если найдется декодер, с «белыми» лучше не связываться.

— Зачем нам такая орбиталка? — спросила я.

Адам удивился:

— Как, зачем? Матрицы замерять буду. Должны же мы понять, из-за чего «шухер-мухер». Подгоним «Марсион», поставим экраны, посмотрим… Короче, так: черт с ними с узлами. Сейчас надо «белым» намотать… для витаминной профилактики. До фига себе позволяют, однозначно! Они что, хозяева жизни, я не понял? — Адам погасил окурок, швырнул его в урну, и погрозил мне пальцем. — Будь готова. На той неделе стрелку забью.

Птицелов еще больше загрустил в одиночестве.

— Хочешь, пойдем к ним? — предложила я. — Тебе интересно будет послушать. — Но задумчивый хартианин не шевельнулся. Возможно, его душа, утомленная обществом землян, уже летела к Флио. — Тебя кое о чем хотят спросить. Насчет фазодинамической аппаратуры. У вас есть такая мощная, чтобы работала с орбиты во всех диапазонах?

— Флионеры мирные, — заметил мой собеседник. — А вы хотите войну.

— Мы не хотим. Так, есть прибор или нет?

Взгляд Його стал особенно задумчив и насторожен. За моей спиной возник Вега со всей честной компанией. Большой кухонный совет вдруг перешел в большой садовый…

— Мы — субцивилизация, — объяснил шеф моему гостю, — мы не можем менять исторический сюжет. Но иногда возникает ситуация, когда невозможно понять, не вмешавшись…

— Подожди, — остановила его Алена. — Кто просил тебя вмешиваться? Вега, если бы в твоих руках была ядерная кнопка, ты мог бы воспользоваться ею, чтобы дать нам выжить хотя бы малым числом?

— Пока я не буду абсолютно уверен…

— Возможна ли абсолютная уверенность?

— Для того мы и работаем, — заявил шеф. — Именно для того, чтобы исключить недоразумения. Работаем, позволь заметить, не только для землян, а для науки, которая пригодится всюду. — Он снова обратился к Птицелову. — Вопрос не в том, сколько особей останется от цивилизации после следующей катастрофы. Вопрос в деформации программы развития, уникальной в своем роде. Вопрос в том, чтобы понять процесс раньше, чем Алена вынудит меня пойти на крайние меры.

— Разрушенная гармония не примет прежней формы, — неожиданно ответил Його, и на момент все умолкли. Никто не ждал, что мой Птицелов способен что-нибудь «чирикнуть».

— На этом месте никогда не было гармони, — очнулся шеф. — Ни одна попытка создать здесь гармонию еще не принесла результата.

— Тогда нельзя обманывать себя. Надо прекратить то, что не несет смысла.

— Прекратить? — спросил Вега. — Сейчас? Когда вот-вот все закончится и начнется сначала? Кто-нибудь представляет себе это «начало»? — он оглядел по кругу собравшихся, но никто не рискнул влиться в дискуссию. — Принеси, — попросил он Адама, — с моего стола… — Адам прыгнул в лифт, а шеф продолжил атаку на хартианина. — В сотый раз никто не может понять, что за историческая программа работает на Земле. Все убеждены, что случай уникальный и думают, что никого кроме землян проблема не коснется. Каждый знает себе оправдание, потому что невозможно делать выводы на материалах, противоречащих здравому смыслу. Невозможно никакими законами объяснить поведение матричных узлов. А следующее поколение не сможет объяснить, почему мы, ученые, опять сбежали отсюда в критический момент, вместо того, чтобы мобилизоваться. Есть ли смысл всю жизнь заниматься работой, ради которой мы не можем позволить себе риск идти до конца?

— Чтобы видеть смысл, надо быть равнодушным, — сказал Птицелов.

— Что же нам мешает быть равнодушными?

— Желание идти до конца.

— Замкнутые круги мы нарисовали себе сами. Где их разорвать, тоже решать нам. Сейчас я покажу, — шеф направился к прихожей, когда ему навстречу выбежал Адам с пакетом в руках. Пакет с хрустом развернулся перед Птицеловом. — Что скажешь? — спросил шеф. На Птицелова смотрели пустые глазницы нашего «неулыбчивого андроида». — Это похоже на начало цивилизации? Я могу рассказывать юным сотрудниками, что такая форма черепа характерна для телепата, но ты-то знаешь, что это абсурд?

Його не имел возражений. Он равнодушно созерцал предмет.

— Вот, — продолжил Вега, — тот материал, на котором мы вынуждены строить гипотезы. Вот так вылетают в пустоту двадцать лет работы. Только наши двадцать лет, а сколько таких как мы было и будет? — он отправился на кухню. Толпа заседателей потянулась за ним. Його проводил их печальным взглядом.

— На Флио, — сказал он мне, — ты узнаешь, откуда землянин с такой головой.

Убегая от праздничного стола Ассоциации уфологов, шеф продемонстрировал не только быстроту реакции, но и завидный прагматизм, прихватив с собой две бутылки коллекционного вина. Если бы альфы были четырехрукими существами, или Этьен обладал той же степенью сообразительности, мы бы имели четыре бутылки. Возможно, и четырех на всю компанию было бы мало, но Миша вынес в сад один бокал.

— Хочешь? — предложила я Птицелову.

Птицелов понюхал жидкость.

— Возьми в руку, — настаивала я, в надежде, что холод бокала уймет его любопытство, но мой товарищ взял емкость и выпил до капли.

«Черт тебя возьми… — подумала я. — Еще и сморщился».

— Зачем такое пить? — спросил он.

— Люди поступают примерно также. Сначала пьют, а потом думают, стоило ли?

— Люди странные, — сказал Його и больше ничего не сказал.

Возможно, алкоголь на него странно подействовал, только это была последняя фраза, произнесенная им в ту ночь.

Поутру моя опустевшая квартира напоминала апокалиптический пейзаж. Мы с Аленой лежали на диване, в ожидании утренних новостей.

— Сегодня суббота? — спросила она и посмотрела на часы. Я не смогла вспомнить день недели. С тех пор, как мне пришлось оставить работу, подобные формальности не влияли на мой распорядок. — Счастливо живешь… — заметила Алена.

— Я отсчитываю лунные сутки.

— Перестань. Еще нам не хватало бояться «слизи». Мы не в той ситуации, чтобы бояться. Пусть только посмеют тронуть сигов. Так получат, что не зайдут в систему дальше Юпитера.

— Все равно, не хочется стать первым брошенным копьем в этой заварушке.

— Нельзя быть такой трусихой. Если что, мы им Птицелова покажем. Одной фотокарточки хватит, чтобы упасть в обморок. «Белые» — впечатлительные ребята.

— Не знаю, кого я боюсь больше, его или «белых».

— Забудь это слово, — рассердилась Алена. — Пользуйся, пока Птицелов к тебе благоволит. Ты прошла Хартию. Ничего страшнее для землян быть не может.

— Земляне разные.

— Не в этом дело.

— Тогда в чем?

— В том, что человеческая психика не защищена от насилия. Когда тебя бьют — больно, но синяки заживают, переломы срастаются. Психические травмы — никогда. Это иллюзия. Ты же знаешь, как хартиане умеют сделать из человека дебила. Ты в курсе, что они подавляют мыслительный процесс? Я даже решила, что там сборище женоненавистников, а они, твари, в основном бесполые, и уважают только себе подобных. Не знаю, что лучше…

— Причем тут пол?

— Притом, что тебе попался самец, со всеми характерными замашками самца. Пользуйся, но не забывай, что он тоже из Хартии. Нет! — возмутилась Алена. — Допустим, я, слабая женщина… но когда наши мужики наотрез отказались туда ехать!.. Думаешь, почему? Там же звериная стая, готовая рвать чужаков. С волками голодными проще договориться. Такого «Змея Горыныча» приручила, а «слизи» боишься.

— Чувства Птицелова меня пугают гораздо больше.

— Тебя любые чувства пугают. Тебя пугает все, что ты не можешь контролировать. Типично хартианский синдром, неумение себя адаптировать.

— Только не говори, что он меня хочет, иначе я озверею.

— В обозримой части Вселенной тебя хочет только Галкин, и только потому, что хочет всех баб подряд, — заявила Алена. — Птицелову нужно от тебя совершенно не это.