Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Нет, что-то я не пойму, кто из нас спятил? Или ты решил, что я совсем того…

— От, блин! — обиделся Юстин. — Я с ней по-человечески, о личном, а она мне «того…» Прижениться мне надо, понимаешь?

— Как это, прижениться?

— Ну, ты… маленькая что ли?

— Нет, я понимаю, что такое «жениться» или «заняться сексом». А как это «прижениться», что-то не пойму. Взял бы отпуск, поехал на Землю, сам бы разобрался со своим личным вопросом. Познакомишься по-человечески…

— Ды, нельзя мне на Землю, — Юстин нахмурился.

— Почему?

— Все тебе скажи!.. Нельзя, да и все!

Юстин оставил меня в замкнутом пространстве темного волдыря, словно мышь под блюдцем, и ушел, а чудное словечко осталось. Оно присутствовало везде. Оно вытесняло собой посторонние мысли. Мне не хотелось думать ни о чем. Все проблемы ушли. Осталась только вселенская тоска Юстина по бабе, чистота каменного ландшафта и глобальное желание «прижениться». Эта цельная картинка мироздания из трех образов вызывала в душе спокойствие и умиротворение. Ощущение чистоты и ясности происходящего, восприятие гармонии бытия в неизвестных ранее формах. «Прижениться» — как квинтэссенция естества, очищенного от этических условностей.

Мое укрытие казалось бессмыслицей, ибо я уже не чувствовала опасности и вышла в сумерки под гудящее небо. Ни души, ни блика над горизонтом. «Прижениться…» — подумала я и ощутила новую волну умиротворенного равнодушия, апогея, вершины мира, гребня волны, застывшей на вечность. И ничего. Чем глубже я проникала в суть этого слова, тем более магическое воздействие оно на меня имело, и обещало спровоцировать новое помутнение рассудка. Но рассудок был чист, и только новое словечко Юстина перекатывалось туда-сюда в черепной коробке, как шарик внутри пустой сферы, вызывая первобытные ощущения: я могу делать, что захочу; идти, куда дунет ветер; плыть, куда понесет река. Когда-нибудь я окажусь в той единственной точке Вселенной, которая станет конечной целью маршрута. Но что это за точка — не знает никто.

Глава 9. СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. ПОБЕГ

Левой рукой не удалось нащупать ничего, потому что она не гнулась в локте и была намертво привязана к телу. Правая рука нащупала пластмассовый футляр на левой руке, обивку офисного дивана и край пиджака над штаниной стоящего рядом человека.

— Зрительная доминанта, — произнес Вега.

Ему в ответ негромкий голос сказал положительное «угу». Совсем близко. Вероятно из того самого пиджака, который я держала за пуговицу. Черная повязка на глазах не позволяла мне увидеть этого человека.

— Не снимай, — предупредил Индер, и прижал повязку к моим вискам.

Я ощупала его перчатку, переходящую в нарукавник и зигзагообразную рабочего передника.

— Надо ее наблюдать, — добавил незнакомый голос.

— Здесь или в камере? — спросил Индер.

— Домой хочу, — сказала я, но мое мнение здесь никого не спрашивал.

— Готовь камеру, — распорядился неизвестный голос пожилого мужчины.

— Это хорошо, что зрительная компонента выключается, — предположил Вега.

— Надолго ли… — усомнился незнакомец. — Надо наблюдать.

— Дома тоже можно сидеть с закрытыми глазами, — намекнула я.

— У нее были суицидальные идей? — спросил незнакомец.

— Нет, — ответил шеф, словно знал меня с детства.

— Тем не менее, руки лучше связать.

— Что я сделала?

Все притихли.

— Как себя чувствуешь? — обратился ко мне шеф. — Как настроение? Что думаешь делать дальше?

— Что? Пора искать новую работу?

Незнакомец усмехнулся.

— Вега, — сказал он, — у меня там была газета… Да, вот эта. Возьми, прочти внизу объявление, где требуется библиотекарь. — Надо мной захрустела газетная бумага. Шеф подошел так близко, что его тоже можно было взять за пиджак. — Здесь, прочти… Устрой ее туда на полставки. Хорошее заведение. Милые девушки работают. Самое ее место.

— А в Хартию? — робко спросила я. — Больше не надо?

— Ты поселиться там надумала? — удивился незнакомец.

— Семен Семеныч считает, что с Хартией надо повременить, — объяснил шеф. — Пока не пройдет кризис адаптации.

— Нет! — заявила я. — Лучше в Хартию, чем к милым девушкам.

— Видишь, — возбудился Семен Семеныч, — у нее уже проявляется ассоциативная доминанта.

Они вышли в коридор, поспорить о моих перспективах, и плотно закрыли за собой дверь.

— Индер, — шепотом спросила я, — мне капут?

— Не знаю, — ответил Индер с присущим ему прямодушием. — Возможно.

— Меня депортируют, как Юстина?

— Не думаю.

— Но с Хартией можно проститься навсегда?

— Да, видимо, можно…

— За что?

Индер не знал, что ответить и тоже вышел из комнаты.

Что случилось, я поняла вскоре после того, как вновь обрела зрение. Неожиданный мир вдруг открылся мне. В этом мире не существовало ни формы, ни смысла. В нем не было ничего кроме хаоса, и хартианская грамота, плохо усвоенная в командировке, осталась моей единственной возможностью присутствовать в нем. «В сути есть три основы, — утверждала грамота, — дающие иллюзию бытия: в речи есть вдох, выдох и молчание; в образах — угол, линия, окружность; в ощущениях — боль, наслаждение и бесчувствие. Чередование этих основ творит мир из пустоты. Для тех, кто лишен зрения, он невидим; для тех, кто лишен слуха, — беззвучен. Для тех же, кто лишен естества, — нереален».

В эту философию легко вписывался Адам с ночными прогулками в образе полтергейста, туда же годились все прочие сумасшествия реального мира, в котором я не могла найти себе места. Меня не было видно в нем, словно это не я, а вспомогательная конструкция между хаосом и бытием, которая держится за оба берега, одинаково отторгающих ее. Сидя у бассейна с закрытыми глазами, я не могла слушать звуки воды. В каждой интонации всплеска мне чудились символы. Образы возникали из пустоты. Меня не покидало ощущение, что кто-то говорит со мной на незнакомом языке, а я не имею права жить как глухонемой зевака у края арены, потому что от того, как я пойму скрытую информацию этих образов, зависит восход солнца. Когда я открывала глаза и затыкала уши, тень вишневого дерева на стене являла мне графические символы того же странного языка, от понимания которых восход солнца зависел не в меньшей степени. Я не испытывала ничего кроме страха. Все усвоенные мною грамматические приемы работали вхолостую, формировали понятия, которых не существует в отмеренном мне участке Вселенной. Симметричные предметы казались прелюдией конца света. Словно мир, едва достигнув гармонии, решил запечатлеть себя в мертвых образах. Прямые углы и ровные плоскости создавали апокалиптическое совершенство, похожее на стены тюремных камер. Я уходила в сад, смотреть на воду, потом запирала себя в шкафу, потом опять уходила в сад. В этой Вселенной теперь не было для меня места, но и бежать из нее было некуда.

В троллейбусе я доехала до реки и встала у перил моста. Вода казалась гладкой и черной. Небо отражалось в ней и плыло по течению. Но, как только на бегущую воду ложилась тень облака, я снова закрывала глаза. Боялась посмотреть вверх. Облака, как буквы незнакомого алфавита, требовали внимания и прилежания. Только не было учителя, который прочел бы эту грамоту для меня по слогам. В городе меня пугало все. Я, как абориген в мегаполисе, не могла самостоятельно истолковать сигнал светофора и рисковала попасть под асфальтоукладчик. Я шла с толпой, словно дрейфовала по течению и отдыхала, когда чувствовала себя внутри ее безмозглого организма. Это было лучше, чем видеть человеческие глаза. Тысячи глаз. Миллионы слепых, бредущих без поводыря по минному полю.

На мосту ко мне неосторожно приблизился молодой человек:

— Вам плохо?

— Опять ты здесь! — возмутилась я, словно узнала его. Словно мы в прошлой жизни были знакомы. Молодой человек слегка попятился. — Сколько раз я говорила, не подходи к воде! Не смей приближаться! Ты хочешь умереть, как твой несчастный брат? Ты хочешь оставить одних жену и маленького сына? — молодой человек попятился уже не слегка, он, можно сказать, очень быстро побежал, оставив меня одну разбираться с загадкой: как я узнала, что утонул его брат? Впрочем, не исключено, что его брат был все еще жив, но проверять было поздно. Молодой человек быстро перемещался в сторону метро, и мне хватило сил его преследовать только до троллейбусной остановки. Все равно, откуда-то я узнала. Я была абсолютно уверенна, что этот тип рискует, разгуливая по мосту с чугунными перилами. Чтобы проверить свой экстрасенсорный дар, я приблизилась к другому мужчине, странному и дикому, словно отгороженному от меня забором. Источник «забора» я нашла сразу, обойдя вокруг мужчины. Мне повстречалась дама, вероятно, его жена, и я решила вести себя скромнее, чтобы не спугнуть его. Я напряглась, стараясь вспомнить тайные факты его биографии, но не вспомнила ничего, словно этот мужчина только что прилетел из космоса.

34
{"b":"546374","o":1}