— Если вы заняты, может, я приду завтра?

Шеф с Аленой Зайцевой замолчали, посмотрели на меня, словно припоминая, что за первокурсница маячит у порога?

— Хорошо, — сказал шеф. — Адам тебя проводит. Адам! — крикнул он в селектор, и его призыв слабым эхом прокатился по коридору.

Улыбчивый тип моментально возник у лифта, но меня озадачило, что в слове «проводит» Вега сделал ударение на последний слог, как иностранец, хотя до сих пор говорил без акцента.

— Постой! — Алена вышла за мной в фойе. — Возьми мои визитки. Это домашний телефон… — объяснила она, тыча лакированным ногтем в маленькие бумажки. — Здесь рабочий… По одному из них скажут, как меня найти, если не дозвонишься на трубу.

— Спасибо, — ответила я, хоть и не поняла, для чего мне «звонить в трубу» такой грозной даме. — Это же московские телефоны? — обратилась я к типу, которому поручили проводить меня.

— А где мы, по-твоему?

— Разве не в Минске? Разве не в подвале университета?

— В семистах метрах под уровнем грунта, — ответил он, — в пятидесяти километрах от московской кольцевой дороги.

«Ой, мама…» — подумала я и примолкла.

— Под лесистым участком местности, — добавил мой проводник чуть тише и продолжил улыбаться так, словно ему открылись все тайны Вселенной.

«Что бы еще спросить?» — размышляла я. Молчать в обществе Адама было неуютно.

— Если не секрет, что они изучают сейчас с таким интересом?

— Не секрет, — ответил Адам. — Изображения полтергейста, нарисованные под гипнозом нашими подопечными.

— Полтергейста? — не поверила я. — Вы всерьез этим занимаетесь?

— Разве можно в этой жизни чем-то заниматься всерьез?

— Вы занимаетесь психическими расстройствами рисовальщиков?

— Нет. Только полтергейстом и прочими объектами тонких параллельных миров. — Адам улыбнулся еще шире.

— Серьезно?

— Без сомнения, — подтвердил он. — А вы, сударыня, не верите в привидения?

Я не знала, что ответить. Только неопределенно мотала головой, старалась понять, что это? Новый тест или попытка наладить контакт? Лифт поднял нас в цокольный этаж университета, заставленный пыльной фанерой.

— Уже Минск? — робко спросила я.

Адам кивнул.

— Приятно было познакомиться. Пожалуй, дальше я пойду сама.

В одну ночь я осталась без кошки и без подруги. Скоропостижно и неожиданно. Кошку я завела, как только нашла квартиру. Точнее, она сама пришла, сидела на коврике у двери и за время нашего совместного жития ни разу не изъявила желания меня покинуть. Подруга тоже пришла сама, решила, что мне одной будет скучно после общежитского праздника жизни. Той ночью они сбежали от меня обе. С той же ночи раз и навсегда прекратились визиты моих университетских знакомых. Видимо пробег моей подруги по городу в ночной рубашке насторожил общественность, а потом и вовсе отвратил от общения со мной. Тогда и стало ясно, что этот «рок-н-ролл» прописан мне пожизненно. Что Секториум — это не просто работа, но еще и крест, который придется нести на себе, не рассчитывая на помощь и сострадание. Потому что в один момент я, как инопланетянка, просто выпала из их менталитета.

Среди ночи я проснулась от грохота. Подруга стояла босиком на табурете, кошка, ощетинившись, сидела на посудной полке. Обе не сводили глаз с чайника, над которым кружилась крышка. Сама по себе. То взлетала под потолок, то падала в облако пара, пока ни промазала. Чайник спрыгнул за ней на пол, окатив нас брызгами кипятка. Над газовой конфоркой взметнулся столб огня. Кошка издала рык, кинулась в форточку и спланировала в куст сирени. Подруга вырвала дверной замок и скрылась на лестнице. Я осталась наблюдать, как на белом потолке расползается пятно сажи. Вентиль не закрывался, потому что не был открыт. Огонь висел в воздухе, из ванной комнаты на меня плыл таз, в котором со вчерашнего дня отмокало белье. Если бы окно не было заклеено, я бы последовала за кошкой. Я хотела запереться в шкафу, но очутилась под столом. Таз опрокинулся, с плиты хлынули водопады. Пламя осело. Кухня превратилась в большую лужу. Вода стекала по стенам, булькала у плинтусов. Входная дверь скрипела на сквозняке. Квартиру наполнял запах гари и сырости.

— Кто здесь? — спросила я.

Дверь распахнулась и стукнулась о сломанный косяк. Я рискнула выбраться из укрытия. На кухонном столе было вычерчено помадой слово «Адам».

— Адам, ты? — дрожащими пальцами я расстегнула сумку и стала искать телефонную книжку. — Адам! Ты здесь? — тишина со сквозняком и капелью. — Я звоню шефу!

Не успела я снять трубку, как аппарат выдернул «хвост» из розетки и пустился по комнате крупными скачками: с дивана на стол, со стола на шкаф, со шкафа на люстру, с люстры всмятку об пол вместе с осколками плафона. Тут он и был схвачен мною за шнур.

— Адам, прекрати! Я не шучу.

Шнур вырвался, и конструкция, разваливаясь на части, покатилась под стол. Я отправилась на кухню, но заметила как телефонный аппарат, высунувшись в коридор, с интересом следит за мной. Стоило мне развернуться, — он снова загрохотал прочь.

Один раз мне все-таки удалось накрыть аппарат тазом, но он заскулил как щенок, которому прищемили лапу; а когда я в ужасе отпрянула, выпростался, подпоясал шнуром свои потроха и кинулся на улицу сквозь стекло балконной двери, оставив в нем плавленый трафарет.

Кем в действительности был Адам — вопрос риторический. Как говорится, повод для дискуссии. На вопрос «инопланетянин ли он?» Вега отвечал: «Допустим». Точно также Вега отвечал на все остальные вопросы, касающиеся происхождения Адама. Может быть, он все-таки человек? Все может быть. Одним словом, что про Адама ни скажи — все верно. Верно и то, что в отношении Адама стандартов не существует. Даже секторианский компьютер относился к его личности неоднозначно. Можно сказать, с юмором, — можно сказать, подозрительно.

Адам возник в Секториуме на смену Малику. О Малике я не знаю почти ничего: землянин по происхождению, он большую часть жизни провел в Сигирии и, вернувшись на родину в командировку, не вполне вписался в цивилизацию. Адам вписался. Занял должность секретаря и, по большому счету, ничего не делал. То есть, его вклад в общую работу был невидим для нас, простых тружеников. Зато сам Адам был гораздо чаще виден на поверхности, чем на рабочем месте. В год он имел несколько приводов в милицию за более или менее тяжкие шалости, совершенные скорее от скуки, чем по злому умыслу. Среди вопиющих мне запомнился угон мотоцикла у сына председателя горисполкома и повешенье на дерево конуры с вредной собачкой, которая мешала ему красть по ночам помидоры из теплиц. Свидетели рассказывали, что собачка к утру охрипла и залилась соловьем, а хозяева, разыскивая будку, не могли понять, что верещит в поднебесье над огородом?

В те времена Адам еще не был Адамом. В офисном архиве мне попадались документы с его фотографией, выписанные на Моисея Кощеева, Якова Ильича Долболепова и Максимилиана Гадющенко. В его арсенале имелись даже водительские права с такой длинной и сложной фамилией, что я не смогла прочесть ее по частям. Вероятно, инспектор ГАИ должен был попасть в то же затруднительное положение и позволить Адаму дальше нарушать правила. Каждый раз, пресытившись однообразием, Адам выписывал себе новый документ, однако физиономией обладал одной и той же, длинноволосой, наглой и улыбчивой. Поэтому однажды настал момент, когда количество фотографий в анфас и в профиль на милицейских бланках превысило допустимый предел.

Каждый раз, угодив в КПЗ за хулиганство, Адам клялся, что образумится, раскаивался, просил его извинить, заверял, что с ним это случилось по недоразумению и впредь не повторится. А если ледяные сердца защитников порядка не таяли, Адам растапливал их слезами. Мужикам становилось тошно от сопливого воя, они вышвыривали Адама из отделения, но однажды случился конфуз: Адам угодил обратно в камеру раньше, чем ее успели отмыть от соплей. И, что примечательно, с документами на другое имя. В тот же день Вега пересмотрел отношение к его проделкам и лишил своего секретаря права выхода в свет на два года.