— Может быть, они строят флионы из любви к искусству?

— Это сложная машина.

— Ну и что? Посмотри, например, на фламандскую живопись. Это ведь тоже сложная и тонкая работа.

— Живопись не летает, — заявил Индер.

С ним всегда трудно было спорить.

— А космические корабли? Думай, прежде чем говорить…

— Нет, — возразил Индер. — Рядом с флионом это игрушки. Машины, равные по сложности флионам, ради искусства не строят. Сама увидишь… если увидишь. А когда вернешься, расскажешь.

— Если вернусь…

— Вернешься, — успокаивал Индер, — ты уже выросла, и не будешь делать глупости.

Проститься по-человечески не получилось. Сначала была идея торжественного ужина при свечах, но все закончилось распитием пива в Володином гараже. За мое возвращение была съедена рыба, а я облизнулась. Во-первых, это таинство соответствовало нашему секторианскому суеверию; во-вторых, наступал строжайший карантин. Мне запрещено было даже нюхать еду, чтобы не провоцировать желудок. Максимум, что можно было себе позволить, это лунный леденец, и то потому, что он, по причине внеземного происхождения, не был занесен в списки запрещенных продуктов. Все леденцы мы быстренько съели, а новые Миша не украл. Опасался. Кражи у соседей по Лунной Базе Секториумом не приветствовались.

— Не думай о плохом, — сказал он мне на прощанье. — Возвращайся. Даже если пройдет лет пятьдесят, все равно. Будем сидеть с тобой на завалинке, два старых пердуна, ветерана космоса, семечки трескать, кости молодежи перемывать.

— А если пройдет пятьсот лет? Не хочу видеть ваши урны с прахом.

— Я тебе в свою урну «Сникерсов» натолкаю, — пообещал Миша. — Вдруг к тому времени их снимут с производства? Как же ты жить будешь без «Сникерсов»?

— Ты мне лучше в урну положи мемуары о том, как вы жили все эти годы.

— Не очень-то я мастер мемуары писать, — признался Миша. — Ладно, попробую заставить Кролика.

— И еще. Если у тебя с Кроликом настанет мир, и появятся друг от дружки крольчата, галчата… Так вот, я бы с удовольствием с ними познакомилась.

— У нас с Кроликом друг от дружки могут быть только неприятности. Но ты все равно возвращайся. И привези нам флион… маленький, чтобы летал по саду.

— А ты не забывай чистить бассейн, — вспомнила я, — и подметать дорожки. Раз в месяц отключай каскад. В кладовке есть щетка специально для чистки камней. А уж если что, обязательно свяжись с братом. Он знает, как подготовить родителей. Вообще, помоги им. Брат хочет квартиру купить. От чужих они деньги не возьмут. Пусть думают, что наследство…

Слушая наши разговоры, Вега не выдержал и вышел в коридор.

— Этого только не хватало! — сказал он. — Я вас не для того нанимал, чтобы терять в космосе. Я запрещаю так рассуждать! — но, увидев груду багажа у нас под ногами, сбился с мысли. — Ты собралась на полярную зимовку?

— Апельсины для Юстина, — доложила я, — лимоны, соленые огурцы в рассоле и герметике…

Шеф не стал слушать, чтобы не расстраиваться. Он предпочел сделать вид, что не заметил моих «полярных» запасов «Беломора», кроссовок «Адидас» сорок первого размера, которые должны были заменить Юстину полиэтиленовые тапки, Мишины замусоленные «Плейбои» и фантастику Герберта Уэллса (ни в какую другую литературу Юстин категорически не «врубался»). Плюс к тому, полный чемодан всяких бытовых мелочей, в которых, по моему мнению, наш коллега-отшельник особенно остро нуждался.

— Он магазин откроет в Хартии… — ворчал шеф из кабинета. — Кассовый аппарат забыла положить!

— Там есть калькулятор с запасными батареями, — ответила я, но Миша не позволил нам поругаться, сгреб багаж, понес его к посадочной капсуле.

— Шеф сегодня не в духе, — объяснил он, и сунул мне плеер со вставленной кассетой. — Вот тебе подарок лично от меня. Оттянешься по дороге. Тебе понравится.

Надо сказать, что в Мишином последнем напутствии оптимизма было не гораздо больше, чем в ворчании шефа. На прощание я чуть не расплакалась. После Лунной Базы стало легче, а когда корабль лег на Диск в направлении Кольца, я совсем расслабилась и вспомнила про Мишин плеер. «Странный парень, — подумала я, — если он при помощи «Аквариума» вылетает в космос без скафандра, почему все остальные должны испытывать те же чувства?» На всякий случай я решила попробовать, но услышала в наушнике совсем другое. Я услышала то, отчего рыдала затем всю дорогу до Хартии, и не было мне утешения. «Как безмерно оно, — пелось в песне, — притяженье Земли. Притяженье полей и всего такого прочего… Мы — дети Галактики, — уточнялось в припеве. — Но самое главное…»

Самое главное я поняла в дороге. Я поняла, что обязательно должна вернуться, чего бы это не стоило. Я знала, во имя чего! Я поклялась, что сделаю это, даже если мне придется дойти до края Вселенной. Я вернусь для того, чтобы выполнить главную миссию своей жизни, закончить то, что не доделали моджахеды. Убить Мишкина! Удушить! Закопать! И на этом мой долг перед человечеством будет исполнен.

Хартия встретила меня пустым космопортом, безлюдными вестибюлями и единственным лифтом, работающим в режиме «палуба-поверхность», который так отвык от работы, что не сразу включился. Зато наверху меня уже ждал «птеродактиль» Юстина, а сам Юстин битый час в ожидании утаптывал плиты вокруг выходного колодца.

Мы обнялись, как в дрянном сериале. Юстин обронил скупую мужскую слезу, присел на опору и закурил.

— Если ты перестанешь сюда таскаться, подохну! Так и знай! — заявил он. — Работы — хрен! Лава притухла. Циркачи расползлись, мать их… Скоро на них, говнюков, за так пахать…

— Отдохни, это ненадолго.

— Вы же меняете проект! Хартия не нужна! Зачем тады я?

— Ничего не меняется. Во всяком случае, до конца моей командировки. Знаешь, куда меня откомандировали? — Юстин кивнул. — То-то же! Зря ты раскис. Именно здесь и сейчас ты нужен больше, чем когда-либо. Мне нужен.

Юстин вынул изо рта папиросу и сплюнул.

— Храбрая ты баба, — сказал он.

— За это мне платят.

— Кто платит, а кто плачет. Схватит он тебя… Схватит и капец! Он уж изождалси, истомилси, так и толчется вокруг, так и топчется. Он уж и меня пасет… Право слово, нашла девка приключение. Те чо, человечьих мужиков мало?

Я присела на коробку с гостинцами.

— Не пугай, Юстин. Не такая уж я храбрая баба. Могу ведь и деру дать.

— Загружайся, — неожиданно сказал он, вскочил и выхватил из-под меня коробку. Я огляделась по сторонам, не спугнул ли кто моего товарища? — Давай ё… лезай, кому говорю!

— Подожди! Дай в себя прийти!

Юстин уже пихал в «кишку» багажную коробку.

— Полезай живо, — командовал он.

В салоне я первым делом поздоровалась с Мариванной, сидящей у люка с неприлично расставленными ногами. На Мариванне был лифчик кустарной работы из того же полиэтилена, что обувь Юстина, старые брюки с армейским ремнем и заплатой на интимном месте. Тугая коса Мариванны была выложена на бюст. Вокруг нее царил покой и порядок. Ее присутствие заставило хозяина выбросить из машины хлам. Теперь здесь можно было разместить пару кресел или раскладушку. Я чувствовала себя третьей лишней, но Мариванна вела себя сдержанно. Она не возмутилась даже тогда, когда ее супруг закурил в закрытом пространстве для экономии никотина.

— Как семейная жизнь? — бестактно спросила я.

— Шик-модерн!

Действительно, супруга Юстина, кроме пышных форм, обладала одной бесспорной добродетелью, необходимой для хартианского бытия: неисчерпаемым запасом терпения.

— Здесь еще один подарок от Миши, — вспомнила я и достала из кармана плеер, — самый подлый, на который он только способен. Пусть пока у тебя полежит. Запрячь подальше…

Юстин немедленно надел наушники, щелкнуть кнопкой и замер.

— О, Лещенко! — узнал он. — Ну… Точно, Лещенко! Здорово, блин, поет! Скажи?.. Я хренею, как поет…

— Там еще «Земля в иллюминаторе». Ты видел когда-нибудь Землю в иллюминаторе?