— Почему я должен все знать и за всех отвечать? Почему я должен об этом думать? Я не хочу! Мне вредно…

— Боишься?

— Знаешь, землянин, ты меня не суди! Смерти боится тот, кто еще не умер. Только мертвый ничего не боится.

Звонок Джона застал меня по дороге домой:

— Ты, говорят, потерялась в Шаруме? — спросил он.

— Уже нашлась, сынок. Все хорошо.

— Ты уверена, что нашлась?

— Скажи мне, фазодинамический прибор может переписать биологическую матрицу в машинную?

Джон удивился вопросу.

— Перекодировать что ли? Некоторые могут, а зачем тебе?

— Наша офисная фэдэшка была на это способна?

— Вряд ли, — ответил Джон. — Разве что, с готового образца. Ты спрашиваешь о матрице для человека?

— Конечно.

— Нет. Разве у нас в офисе были такие совершенные роботы? Вряд ли.

Дома я застала одинокого Мишу, уставшего и очень серьезного. Миша курил, расхаживая по кольцу коридора, что свидетельствовало о полном провале его блазианской миссии. Я не успела войти, как подверглась упреку:

— В кого он у тебя такой тупой и упрямый? — спросил Миша. — Объясни, как можно быть таким тупым и упрямым одновременно? Как у тебя получился такой ребенок?

— Причем здесь я? Его делал отец по своему образу и подобию.

Пока Миша вспоминал, кто отец ребенка, я пошла на кухню и нашла там курицу в упаковке, которую Миша собирался съесть, но поленился готовить.

— Адам не появлялся? — спросила я.

— Ах, да! — вспомнил Миша. — Он просил передать, что к альфийке поехал, что между вами все кончено, — его гневная гримаса сменилась злорадной. — Серьезно. Приперся, забрал барахло и свалил.

— Скатертью дорога, — сказала я и включила микроволновку.

— Что ты делаешь?

— Курицу хочу запечь. Ты что-то имеешь против?

— Он сказал, что уехал навсегда, что больше не вернется.

— И что мне делать? Вешаться или бежать за ним? Давай поужинаем сначала.

— Блефуешь, старуха!

— Миша! Он столько раз уходил от меня навсегда, что я сбилась со счета. Дай ему еще один шанс.

— Что, новый перформанс в твоем модуле?

— Ах, если бы новый… Курицу будешь? Я буду. Мне нужны силы, чтобы пережить утрату.

На Блазе минула еще половина года. Миша не уехал. Не было дня, чтобы он не рвался домой, но каждый раз, стоя у приемника космопорта, он менял решение. Мишу терзали желания: испытать на практике «парус времени» и приглядеть за Ксюхой, брошенной на Земле. Две главные миссии его жизни находились в непримиримом противоречии.

— За ней нужен глаз да глаз, — уверял меня Миша. — Глаз не чей-нибудь, а отцовский.

Ксюхин кавалер у него доверия не вызывал даже при том, что хотел жениться.

— Не хватало, чтобы она вышла за бандюгана, — волновался Миша. — Он сядет, а она будет передачки таскать? Нет, я не позволю!

— Он не бандит, а спортсмен, — утешала я Мишу. — В том, что он за ней ходит, больше пользы, чем вреда. А замуж Ксюха не выйдет, пока тебя не дождется. Она же обещала.

— Что стоят обещания капризной девчонки? Сегодня она в этом уверена, завтра будет уверена в другом. Знаю я свою дочь. За ней нужен постоянный присмотр.

— И не чей-нибудь, а отцовский, — напомнила я, в надежде, что Миша все-таки примет решение, от которого нам всем станет легче. Всем, кроме Ксюшиного кавалера. Вместо этого Миша снял пустующий модуль по соседству, оборудовал мастерскую, и мы, как в старые времена, дружили домами.

Сначала Миша работал за компьютером, заперев выходную башню. Потом он перегородил стеной нижний этаж и поставил дополнительную дверь от сейфа. Ту самую, что запирала в офисе камеру ФД. Снабдил ее секретным запором, глазком и камерой наружного наблюдения. «Чтобы мне не мешали во время работы», — объявил он; заволок в секретную лабораторию секретное оборудование и экран, позволяющий имитировать внешнюю среду. Это навело меня на мысль, что Миша смотрит порнуху не только со стереоэффектом, но и с тактильной имитацией. Новая дверь служила защитой от Ольги Васильевны, которая всех нас достала манерой являться внезапно.

В секретную комнату я не лезла. Приносила еду, оставляла у двери и утешалась, когда там же находила пустые тарелки. «Вдруг дело не в порнухе? — думала я. — Вдруг в один прекрасный день дверь откроется, а Миши нет. Его унесет «парус», а я не буду знать, как развернуть его».

Миша нигде не работал, не делал ничего такого, за что на Блазе получают зарплату. Чтобы звонить Ксюше, частенько одалживал, то у меня, то у Имо, на которого продолжал злиться. Миша регулярно посещал салон, но вместо разрешения зайти на борт уносил оттуда новую сумму, которую немедля тратил. Иногда его заедала совесть, и он шел одалживать к Веге или к Адаму. Миша одолжил даже у Индера с Гумой. Биотехники продолжали относиться к Мише с отеческой заботой и давали в долг, как поили лекарством, потому что справедливо считали его хроническим пациентом.

— Или я скоро стану богатым и знаменитым… — обещал Миша.

— Или? — требовала продолжения я.

— Или это произойдет нескоро, но однажды обязательно произойдет. Тогда я первым делом раздам долги.

— А потом?

— Думаешь, что-то останется?

После разговоров с Ксюшей он выглядел удрученным, и приходил ко мне искать утешения.

— Можно подумать, мать за ней не присмотрит? — удивлялась я.

— Анжелку она не слушает. Я в пять лет ее видел, ходила такая пуговица с бантом, Микки-Мауса за ухо таскала… она уже тогда не слушала мать.

— А тебя слушала…

Миша тяжело вздыхал.

— Когда она при мне, я спокоен. Что ни говори, а девчонкам отец нужен больше, чем пацанам. Если бы я, дурак, понимал это раньше…

— У нее есть отчим.

— Анжелкин хахель ей тем более побоку. Знаешь, что этот козел меня в суд тащил? Если бы не Ксюха… Представляешь, киднэпинг на меня повесил со злостным хулиганством. Я сказал ему по-русски: «Ребенок мой! Ты к моему ребенку корявки волосатые не протягивай. Женщина вообще-то тоже моя, но раз уж пользовался… Тогда машина, считай, компенсация за моральный ущерб».

— А он?

— По первому пункту он со мной согласился, а по последнему — прокурора на меня напустил. Ксюха сказала: «Не заберешь кляузу — я тебе новую машину разобью». Если бы не она, всплыло бы мое темное прошлое. Я ведь, что здесь, что на Земле, кругом на птичьих правах. У меня ж выхода нет, кроме как сделать «парус» и заработать на «лодку», к которой он будет пристегнут.

Так и вышло. После полугода нервной работы Миша сообщил, что готов предложить сигирийским коллегам сенсацию. Уже тогда я почувствовала: что-то будет. Крупные события у нас не происходят поодиночке. Грядет череда потрясений. Начало им положил Мишин визит в патентную контору, которая отвечала за коммерческие открытия. За прочие открытие в Сигирии отвечали только устроители Шарумских «перформансов».

Миша изложил идею сенсации. Сиги, со своей стороны, собрали комиссию. В сети не появилось ни одного иероглифа о том, что в Галактике готовится небывалый технический прорыв. Слава Мише пока ни с какой стороны не грозила. «Вдруг засекретили?» — думала я, но сетевые взломщики из Шарума не обнадежили. Ничто не предвещало скорого богатства Мишиным кредиторам. Он ходил на собеседования, как на вахту, возвращался бледный. Он потерял аппетит и уставал так сильно, что не мог спать, но огонь в глазах его не погас. Подходил срок — он снова отправлялся на собеседование. Казалось, этому не будет конца.

— Теория кажется им логичной, — проговорился однажды Миша, — но они уверены, что проверить это на практике невозможно. Эх, показать бы им корабль. Я, оказывается, не первый, кто пытается решить проблему скоростей за счет времени. Говорят, был опытный образец. Если бы они еще раз поверили… я собрал бы макет своими руками. Если бы только эти жмоты профинансировали лабораторию.

На этот раз Миша всерьез решил одолжить у сигирийского правительства. Одолжить по крупному. Имо зашел ко мне узнать, как дела. Не случилось ли с Мишей беды? Давно он не приходил в салон поругаться.