Миша промямлил что-то с набитым ртом, а Имо объяснил, что на самом деле Индер не давал ничего, кроме витаминов и излучателя для общего тонуса организма. Витамины Миша потерял в багажнике, а излучателем фарцевал в Андромеде, чтобы заработать на минутку разговора со своей Ксю. Мишин взгляд стал наливаться яростью. Он бы с удовольствием полез в драку, будь на месте Имо оппонент меньшей весовой категории. К тому же, благодушие Имо наводило на подозрение: что-то между ними произошло. Не будь Имо виновен в произошедшем, не сидел бы он у ложа больного, а рисовал бы иероглиф у себя на затылке.

— Ты обокрал биотехников? — спросила я.

Миша утвердительно кивнул, отправляя в рот новую порцию лекарства.

— Индер жмот, — сообщил он в свое оправдание. — Расслабься, я знаю, что делаю.

— Ты знаешь, что он делает? — спросила я Имо, а тот пожал плечами.

— Пусть Макака уйдет. Видеть его не могу. Чего он на меня уставился?

— Сынок, ты портишь ему аппетит, — попросила я, и Макака нехотя удалился в коридор, но далеко не ушел.

— Ты не понимаешь, — объяснил Миша, — сиговы пилюли безвредны. То, что не нужно, не подействует. В этой куче точно были сердечные, я только забыл, какие…

— Разберемся. Ты, главное, запивай. Там еще одна коробка в коридоре. Сердечные могут быть на самом дне, но ты не отчаивайся. Главное, что слабительное всегда сверху.

Миша не отчаивался никогда в жизни. Он злился, ругался, совершал глупости, но никогда не терял самообладания и веры в то, что судьба вынула его с гангреной из ямы не для того, чтобы снова ставить под удар.

— Подать тебе ночной горшок? — спросила я.

— Мне гораздо лучше, — заверил он, и протянул мне горсть фиолетовых гранул, похожих на леденцы, предназначенных, насколько я помню, для дезинфекции желудка. — Хочешь?

— Спасибо, нет.

— Солененькие. Тебя не тянет на соленое после общения с Птицеловом?

— Меня тянет треснуть тебе как следует по шее.

— Не рада, что я жив?

— Почему же? Бить покойника не так интересно. Ты ешь, ешь… Пусть Индер заглянет тебе в желудок и удивится.

— Они чуть не упекли меня в морозильник, — жаловался Миша, подозрительно поглядывая на арку, за которой притаились злоумышленники. — Я сказал сразу: только вместе с тобой. Кто меня будет греть своим телом?

— Теперь, главное не подавись, — просила я.

Миша не подавился. Напротив, он стремительно шел на поправку. В это время в соседнем сегменте, очевидцы излагали мне предысторию события. Оказывается, Миша дежурил в то время, когда датчик компьютера сообщил: «борт прибыл в конечную точку маршрута». Чтобы убедиться, Миша украл из-за пазухи спящего Имо медальон, вынул пульт. Кнопка хода действительно отключилась, но корпус талисмана был совершенно не от «белой планеты». Миша не верил глазам — корабль вошел в Солнечную систему. То есть, если так все было на самом деле, торможение закончилось на марсианской орбите. Миша прикинул массу к скорости, и волосы у него на голове встали дыбом. Он выпустил трап с датчиком на разведку. Солнечный спектр уникален. Его Миша не мог бы спутать ни с одним другим светилом известного космоса. Положение Земли он вычислял на глаз, даже будучи сильно пьяным, впрочем, как и положение других планет родной системы, вместо которых теперь по кругу гуляли шлейфы комет. На месте Земли находился безжизненный геоид в плотных облаках. Миша схватился за связь, потом за сердце…

Теоретически, он действовал последовательно и разумно. В нервозной обстановке он сделал грамотный спектральный анализ, снял показания приборов и логически был абсолютно прав. Он допустил единственную оплошность, притом, давно, на заре времен, когда недооценил интеллект Имо. Почему-то он решил, что «бестолковая Макака» мыслит примитивно, а Макака, прежде чем лечь спать, спрятал белый талисман под подушку, а себе на шею повесил талисман Земли с липовым пультом, изготовленным Вегой.

— Я ж не думал, что ему сдурнеет, — оправдывался Имо.

Мише так сдурнело, что он отказывался признать свое заблуждение. Он продолжал утверждать, что всему конец, ничего святого в этом мире не осталось; а Имо называл провокатором, обманщиком, неблагодарным и жестоким существом, истинным сыном своих родителей.

— Где вы? — спросил Миша, когда смог подняться с матраса. Он вышел в коридор и осмотрелся. — Ага! Спрятались! Кости мне перемывают… А работать кто будет?

— Как вы себя чувствуете, Михаил Борисович? — спросил Сириус, но Миша показал ему кулак.

— Не дождешься!

Миша был гол до пояса, мокр, зол, бледен, но решителен, как никогда.

— Джон! Немедленно выгони корабельных из отсека, а ты… идем со мной. У тебя сегодня рука легкая.

— У меня? — удивилась я.

— Тоже надеялась, что я протяну копыта? Всем заявляю: не дождетесь! Бездельники!

Пока Миша хворал, вернее сказать, отлеживался после неожиданной боли в области грудной клетки, корабельные баловались за компьютером. Приглядевшись, можно было заметить над панелью их длинные «лапки». Компьютер глючил.

— Эти два пьяных урода запороли связь, — сделал вывод Миша. — Больше ни капли не получат. Разболтали мне всю панель. Я им щупальца оторву! Так и знай, оторву и на пол кину! И вообще, здесь надо прибраться. Что за хлам в коридоре? Почему бардак кругом? — Миша пнул футляр от креокамеры.

— Потому что ты дежурил, — напомнила я.

— Сядь, — сказал он и придвинул меня к компьютеру вместе с креслом.

В поле экрана по-прежнему маячила белая планета.

— Ну-ка, рискни сделать еще один запрос связи с Землей.

— Сиги нас за это депортируют из Галактики!

— Делай, — настаивал Миша, — а ты изыйди с глаз моих… — зашипел он на Имо, который возник в дверях.

— Нас расшифруют! Ты хочешь превратить Землю в место паломничества? Сделать из нее египетскую пирамиду?

— Делай, что сказал!

Миша побледнел, у него опять участился пульс, он принял горсть таблеток, которые показались ему приятными на вкус.

— Ксюши могло не быть на работе.

— Причем здесь работа? — Миша устроился рядом. — У нее выход с персоналки на все телефоны. Не сможет ответить — перешлет сигнал, если, конечно, жива.

— Ерунду говоришь. Она под наблюдением Секториума. Что значит, «если жива»? Кто ей разрешит умереть? Связь могла оборваться в дороге.

— Не могла, — стоял на своем Миша.

Ответа не было уже минуту.

— Долго ты ждал сигнала в прошлый раз?

— Прилично. Лучше рассказывай что-нибудь, пока я опять не завелся, — попросил он и забарабанил пальцами по подставке панели. — Веселенькое что-нибудь рассказывай.

— Не знаю…

— Рассказывай, как тебе удается дрыхнуть сутки напролет? Такие интересные сны, что проснуться не можешь? Рассказывай сны. Рассказывай, что хочешь, только не молчи.

— Сегодня снился Костолевский.

— Кто?

— Игорь Костолевский в гости приходил. Пообщаться. Это тебе интересно?

— Как пообщаться? Духовно или физически?

— Не знаю. Вел себя интеллигентно. Руки не распускал. Думаю, что духовно…

— Естественно, о чем с тобой общаться физически? Нет, мать, с тобой определенно что-то не так. Знаешь, зачем он к тебе приходил? Затем, что тебя возбуждают только артисты и гуманоиды.

— Но ведь Костолевский — не гуманоид!

— А ты знаешь? Ты его родословную проверяла?

— Господь с тобой!

— Ты что, с ним в жизни знакома?

— Только во сне.

— И он все равно пришел к тебе. Заметь, не к кому-нибудь…

— Пришел, — подтвердила я. — Думаешь, я сама не удивилась? Я ему говорю: «Сейчас родители вернутся, а у меня дома Костолевский. Представляешь?» Он говорит: «Представляю. Чего ж тут не представить?» Вот и все знакомство.

— Ах, вы уже на «ты»?

— Ну, я же не виновата, что он приснился.

— Почему, скажи на милость, мне не снится подобная дребедень? Я тебе скажу, почему, — ответил он тут же. — Потому, что я нормальный, здоровый, психически уравновешенный мужик, а ты… — он указал на расстегнутый корпус креокамеры, лежащей поперек коридора, — еще раз подцепишь во сне химеру, пеняй на себя. Я тебя с ней вместе в этот гроб упакую. Поняла?